Ротмистр Гордеев 3 (СИ) - Дашко Дмитрий
— Господин ротмистр, дозвольте не одной проходить полосу препятствий. Без соперника — не то.
Вот чертовка… И что делать?
Формально права — соперник нужен для понимания собственной скорости. Но вот кого поставить?
Неподготовленного?.. Поймёт и обидится.
Подготовленного?.. Решит, что нарочно издеваюсь.
И тут в голову приходит идея.
— Господин есаул! — поворачиваюсь к Скоропадскому, — соблаговолите выступить судьей.
Протягиваю ему секундомер, снимаю ремень и портупею.
— Софья Александровна, вас не смутит, если вашим соперником на полосе препятствий стану я? Я еще не до конца оправился после контузии, так что…
— Не смутит, — Соня упрямо вскидывает подбородок.
И уже тише, глядя мне в глаза:
— Глупое решение, Николя.
— А-а?..
Но она уже на стартовой позиции.
Встаю рядом.
Ну, держитесь, мадмуазель Серебрякова.
— Старт!!! — Скоропадский дает отмашку.
Рву с места. Сонечка, на удивление, не отстает. Ну, как… на полтора-два корпуса я ее обхожу, но оторваться не могу.
Впереди — бревно.
Забегаю на него по наклонному бревнышку, бегу по основному, балансируя. Не оглядываться, только не оглядываться на соперницу, иначе свалиться мне вниз на опилки, которыми густо посыпана утрамбованная земля-пол в нашем «спортзале».
Спрыгиваю с бревна вниз. Теперь можно коротко и оглянуться — Соня почти нагоняет.
Ускоряюсь.
Впереди «забор».
Подпрыгиваю, цепляясь за край, подтягиваюсь. Наваливаюсь животом на верхнюю кромку, переваливаясь через препятствие, и спрыгиваю вниз. На две секунды позже спрыгивает с забора и Соня.
Лабиринт проходим почти вровень. У меня в активе всего полкорпуса.
Впереди «разрушенный мост».
Руки и ноги перебирают ступени вертикальной лестницы. Я наверху, на горизонтальном брусе. Бегу по нему. Перепрыгиваю разрыв.
Ноги приземляются на следующий горизонтальный брус.
Треск дерева, брус кренится подо мной, и я лечу на землю с высоты человеческого роста.
Хочу сгруппироваться, но тут резкая боль и хруст в подвернувшейся ноге.
Твою мать!
Пытаюсь встать. Забывшись, опираюсь на поврежденную ногу, и проваливаюсь во тьму. Боль в ноге такая, что организм просто выключается.
Тьму прошибает резкий, выворачивающий наружу запах.
Открываю глаза.
Меня поддерживают братья Лукашины, так что я полусижу — полулежу на земле. Сапог с пострадавшей ноги стащен, портянка размотана. Лодыжка опухает прямо на глазах.
Взволнованная, но очень собранная Соня держит у моего носа ватку с нашатырным спиртом.
— Пальцами можешь пошевелить?
Шевелю пальцами на руке. Это ирония и сарказм, если что. Надо же немного потроллить берегиню.
— Дурак. На ноге!
Пытаюсь… и, кажется, могу.
Соня бережно ощупывает мою пострадавшую лодыжку. Одной рукой берется за пятку, второй — за голень.
Знаю, что сейчас будет, мысленно готовлюсь.
Слегка поворачивает и резко дергает.
В глазах снова темнеет от боли. Но на этот раз обходится, сознания не теряю.
— Мою сумку! Живо! — командует она.
Младший Лукашин исчезает и тут же возвращается через несколько мгновений с санитарной сумкой берегини.
Пока Соня крепко бинтует мою травмированную конечность, выворачиваю голову на «разрушенный мост», с которого я так неудачно сверзился.
Опора подломилась у самой земли. Даже отсюда видно, что внутри бревно прогнило, а снаружи казалось вполне нормальным…
Твари интендантские. Прав был Суворов — вешать их, зарвавшихся уродов.
— Господин ротмистр?
Поднимаю голову — к нам приближается щеголеватый адъютант Куропаткина.
— Слушаю вас.
— Николай Михалыч, командующий хочет вас немедленно видеть. По вашему проекту блиндированного поезда…
[1] Шейнин/Гордеев просто не знал историю Ивана Васильевича Турчанинова, больше известного в США, как Джона Бэзила Турчина. Блестящий офицер, участник подавления Венгерской революции, где видимо и подсмотрел идею бронепоездов, добровольцем пошел на Крымскую войну, хотя уж делал к тому моменту карьеру в Генштабе, лично был знаком с Николаем Первым и Александром Вторым, начальник штаба корпуса, расквартированного в Царстве Польском. И в то ж время убеждённый противник крепостного права и частый корреспондент Герцена. В 1856 году полковник Турчанинов едет в Мариенбад с молодой женой для лечения на водах. И неожиданно становится невозвращенцем, эмигрируя в США. Там стал инженером-топографом в Чикаго, свёл знакомство с Авраамом Линкольном. С началом Гражданской войны в США вступил в армию Северян, стал командиром 21-го пехотного полка, сделав свой полк одной из лучших боевых частей, затем возглавил 8 бригаду дивизии Митчела. Стал бригадным генералом. Считался одним из самых талантливых командиров армии Северян. Впрочем, Турчанинов лишь использовал железнодорожные платформы для быстрой доставки пушек на линию фронта, платформы с пушками не бронировались.
[2] Прапорщики в Русской императорской армии — первый офицерский чин
[3] Напомним, что «охотниками» в те времена звались добровольцы-разведчики.
Глава 19
— Явился по вашему приказу, ваше высокопревосходительство!
Судя по насупившемуся виду, командующий встал сегодня не с той ноги.
Почему в голову приходит именно эта фраза? Ларчик открывается просто: у кого чего болит, тот о том и говорит.
— Извольте объясниться, господин ротмистр! — внезапно заявляет Куропаткин.
Ошеломлённо соображаю по какому поводу на меня катят бочку. Официально вызывали насчёт моей придумки с бронепоездом.
Суворов не переваривал «немогузнаек», но генерал Куропаткин до уровня легендарного полководца не дотягивает, потому смело заявляю:
— Не могу знать о чём речь, ваше высокопревосходительство!
— Неужели⁈ Как тогда прикажете понимать телеграмму от великого князя Николая Николаевича, в которой тот настоятельно просил меня принять живое участие в проекте ротмистра Гордеева.
Вопросы сыпятся градом:
— Кто вам разрешил прыгать через голову непосредственного начальника⁈ Забыли про субординацию⁈
Кхм… Сюрприз… Причём, ну очень приятный. Никник — фигура крайне влиятельная, его просьба равносильна приказу.
Есть, конечно, один деликатный момент: у Николая Николаевича давние тёрки с Алексеевым. И это может сыграть против меня. Узнав, что я теперь вроде как протеже великого князя, наместник может закусить удила и начнёт ставить палки в колёса.
Остаётся надеяться на его здравомыслие. В такое время не до личных дрязг.
— Ваше высокопревосходительство, я крайне польщён вниманием к моему проекту со стороны великого князя, но вы же прекрасно знаете: я — обычный офицер из незнатной семьи. Ни у меня, ни у всей нашей фамилии нет таких связей. И мне бы в голову не пришло нарушать субординацию в подобных делах, — признаюсь я.
Куропаткин окидывает меня пытливым взглядом.
— Что ж… Я склонен верить вам и, кажется, догадываюсь откуда ветер дует.
У меня тоже есть подозрения. Зуб даю — не обошлось без финского (впрочем, какого финского — нашего, русского!) тролля и Ванновского. В отличие от меня они вращались в высшем свете и знают, к кому можно подкатить. Интересно, оба накапали на мозги великого князя или кто-то один?
При случае обязательно поинтересуюсь.
Куропаткин успокаивается, видя, что я под него не копаю и рычагов влияния у меня нет.
— Давайте обсудим ваш проект в спокойной обстановке.
— Как прикажете!
Мне предлагают сесть. С радостью опускаюсь на стул. Больная нога даёт о себе знать.
Генерал продолжает:
— Я нахожу ваше начинание полезным.
— Рад это слышать, ваше высокопревосходительство.
Он пропускает мои слова мимо ушей.
— Но пока всё, что вы мне представили — это набросок, эскиз, а для дальнейшей работы необходимы документы, чертежи, расчёты… Вы ведь не инженер-путеец, ротмистр?
— Так точно, не инженер, — признаю очевидное я.
