Ротмистр Гордеев 3 (СИ) - Дашко Дмитрий
Мы в здании вокзала.
Буфет гудит, словно растревоженный улей. Заняты все столики и даже места за буфетной стойкой. Офицеры вех чинов от прапорщика только призванного из запаса и до полковника толкутся здесь: и тыловые, и фронтовые, благо затишье позволяет увольнительные с передовой для господ офицеров.
Нетрезвый и горячечный смех, обрывки острот и сплетен доносятся до нас с Маннергеймом из-за отвратительно сервированных столиков, салфетки на которых больше напоминают солдатские портянки.
Тролль морщится.
— И это офицеры?
— Что ты хочешь, многие из них ежедневно ходят рядом со смертью. Жить с этой мыслью тяжело, вот и пытаются забыться.
— Пожалуй, ты прав, Николай Михалыч. Но, где мы с тобой сможем спокойно поговорить? Здесь и себя-то с трудом слышишь, не то, что собеседника.
— А вот сюда, — я толкаю малоприметную дверь в «столовку» графа Игнатьева.
Входим.
Какой разительный контраст в сравнении с только что покинутым буфетом.
Слава богу, с местами проблем не возникает: тут не столь многолюдно.
Заказываем от души: отварного языка с хреном и малосольную красную рыбу на закуску, луковый суп и бульон консоме с крохотными «на один укус»' пирожками с капустой, а на горячее — бефстроганов и бараний бок с гречневой кашей. Взяли и графинчик '«Смирновской».
Какой дружеский обед без стопочки «хлебного вина»?
Барон наслышан о моих последних приключениях, не чокаясь, выпиваем за павших боевых товарищей.
— Не страшно погибнуть в отчаянном бою в полной отдаче всех сил для победы. Страшно погибнуть, друг мой, по глупости… Слыхал ли ты, к примеру, о гибели Сергея Третьякова, штабс-ротмистра Гродненского гусарского полка?
Я отрицательно качаю головой.
— А меж тем он блестящий спортсмен, известный в обеих столицах. На фронт попросился добровольцем.
С сожалением развожу руками:
— Увы, не довелось.
Барон со вкусом наворачивает нежный язык, тающий во рту.
— Сергей Васильевич, даром, что спортсмен, а был близорук. Через это и пострадал. Он перед началом Ляоянского дела отправился на рекогносцировку со своим вестовым в близлежащую деревню. И наткнулся там на передовой японский отряд. Исключительно, по собственной близорукости. Вестовой первым заметил, что перед ними враг и успел предупредить Третьякова. Они повернули, чтобы скакать прочь, но японцы дали по ним вслед залп. Штабс-ротмистра убило на месте. Тяжелораненый вестовой сумел вернуться к своим и рассказать в подробностях о гибели командира, а затем сам умер от ран.
— Судьба — индейка…
А что тут еще скажешь?
Оба вздыхаем.
Маннергейм прищуривается:
— Никола Михалыч, сколько тебе потребно на восстановление твоего эскадрона?
И тот туда же!
— Отвечу тебе, как ответил Куропаткину несколькими часами ранее, — полтора месяца напряженной учёбы и боевого слаживания.
— Стало быть, к началу ноября уложишься?
— Уложусь. Тем более Куропаткин обещал всяческое содействие. А к чему интересуешься?
— Есть план ударить в начале ноября по противнику и попытаться деблокировать Порт-Артур, — понижает голос тролль.
— Ух ты… А командующий с наместником в курсе?
— Куропаткин пока нет. А Алексеев одобрил идею в целом.
Оглядываюсь по сторонам.
Иностранных военных агентов в «столовке» нет. Сам Игнатьев со своим помощником-поваренком кашеварит у плиты.
Наклоняюсь ближе к Маннергейму и задаю вопрос:
— Задействованные силы и основное направление удара?
— Сборный кавалерийский отряд. С бору по сосенке. Семь десятков казачьих сотен и эскадронов, пять конно-охотничьих команд, два десятка орудий и десяток твоих «тачанок». Основной удар вдоль железной дороги от Ляояна до Порт-Артура.
— А если добавить к этому отряду бронепоезд?
— Что⁈ — недоумённо хлопает глазами тролль.
Глава 18
— Что⁈
Я выдерживаю театральную паузу, прежде чем выпалить снова:
— Бронепоезд.
Куропаткин смотрит на меня, как на безумца.
Хорошо, что в кабинете командующего я не один. Здесь Ванновский, Маннергейм, Николов и мой комполка персидский принц Али Кули Мирза.
— Бронепоезд, блиндированный стальными плитами, пулеметами, орудиями. Этакий сухопутный броненосец. Средство быстрой доставки огневой мощи в любое место, где есть рельсы и шпалы. А также некоторое количество вооруженных бойцов, способных защитить бронепоезд от возможных действий противника.
— Например, от попыток врага разобрать путь?
— Так точно, ваше высокопревосходительство.
В остром уме командующему не откажешь. Куропаткин в глубокой задумчивости теребит бороду.
— До сих пор, ваше высокопревосходительство, новшества ротмистра Гордеева исправно срабатывали. И с пулеметными тачанками, и мино- и гранатометами. У Николая Михайловича удивительным образом устроена голова, — Ванновский вписывается за меня по полной.
— Я заметил, — сарказм в голосе командующего так и сквозит.
Виновато развожу руками. Дескать, ну что поделаешь… Не для себя стараюсь.
Куропаткин продолжает абсолютно нормальным и деловым тоном:
— Можете представить, как он выглядит, этот ваш сухопутный броненосец на рельсах?
Само собой, я тут отнюдь не с пустыми руками.
— Извольте, — разворачиваю несколько листов ватмана, креплю их к стойкам.
Художник из меня еще тот, равно, как и чертежник, но друзья помогли. Особенно Кузьма. У ординарца оказалась верная рука и точный глаз.Именно он и сумел претворить мои описания в довольно внятные чертежи.
И вот теперь командующий внимательно рассматривает угловатые «черепахи» трех вариантов компоновки бронепоезда: с головным расположением паровоза, с хвостовым и с расположением паровоза в середине бронированного состава. И еще отдельно рисунок бронедрезины с пулеметным или легким пушечным вооружением.
Гулять так гулять!
Ждём высочайшей реакции.
Куропаткин хмыкает.
— А такая угловатая, скошенная форма вагонов зачем?
Для него это пока непривычно.
— Будет создавать для пуль и нарядов эффект рикошета, уменьшая их пробивную способность.
— Вооружение?
— Головная и хвостовая бронеплощадки — по две легкие пушки и по три пулемета, один из которых — курсовой, а два — боковых, две тяжелых бронеплощадки — по одной тяжелой пушке и по четыре пулемета, по паре с каждой стороны. Плюс ручное стрелковое оружие экипажа — карабины и ручные пулеметы. Стрельба ведется через стрелковые бойницы в боковых стенках броневагонов.
Куропаткин поворачивается к Ванновскому.
— Сергей Петрович, что скажете?
— Ваше высокопревосходительство, идея, если разобраться, не так и нова. Австрияки стали бронировать вагоны ещё в 1848-м, когда восставшие венгры подошли к самой Вене. Пушки на железнодорожные платформы впервые поставили в Северо-Американских Соединенных Штатах, когда северяне воевали южанами против рабства. Наш с вами, кстати, соотечественник отличился — полковник Турчанинов Иван Васильич.
Куропаткин недовольно морщится при упоминании Турчанинова. Интересно, с чего бы это?[1]
Ванновский делает вид, что не замечает реакции командующего на фамилию безвестного мне полковника Турчанинова и продолжает.
— Поезда с защищенными вагонами и артиллерийскими платформами использовали британцы в Южной Африке во время недавней бурской кампании, на которой ротмистр Гордеев участвовал добровольцем на стороне буров. Правда, защита составов носила импровизированный характер, вагоны обшивались снаружи обычным железом, а платформы с артиллерией укреплялись надстройками из шпал и поверх также обшивались железом.
А вот тут Куропаткин бросает на меня одобрительный взгляд. Похоже, генерал сочувствовал бурам в их борьбе с англичанами.
— И что — британская придумка оказалась эффективной?
А хрен его знает…
Я-то идею бронепоездов взял из будущего, а тут оно вона как… Всё придумано до меня и без меня.
