Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – монарх

Он поклонился, не зная, что ответить на грубые королевские шуточки.

— Ваше Величество...

— Ты поработал хорошо, — сказал я. — К стыду своему, я даже не ожидал, что сумеешь написать те бодрые марши! Они получились полными отваги и мужества.

— Ваше Величество, но вы же велели...

— Велел, — согласился я, — но это от безрыбья. Сам не думал, что у тебя получится так хорошо. Ви­дать, и у тебя где-то там глыбоко внутрях есть что-то этакое, чтобы молотом по головам, копьем в живот, ржание коней и крики мертвецов!

Он бледно улыбнулся.

— Просто тема уж очень необычная.

— Вызов?

— Да, — согласился он. — Это был вызов моему беспримерному таланту. Я вызов принял и... победил.

— В самом деле победил, — согласился я. — И хотя для тебя это теперь рутина, но мне нужно еще пару маршей. А самое главное... ты даже не представляешь...

Он насторожился.

— Ваше Величество?

— Мы дадим бой Маркусу, — сообщил я и заметил, как побледнело его лицо. — Потому нужен такой ге­роический марш... или гимн, чтобы у каждого сердце трепетало! Чтоб даже трус бросился в бой, не стра­шась ужасной смерти.

Он проговорил с трудом:

— Ваше Величество...

— Ну? Не потянешь?

— Умру, — прошептал он, — но все из себя вытяну.

Все кишки... Это вызов, так вызов! Только ради этого стоит жить.

Я кивнул, снова спустился вниз. На пиру не обя­зательно сидеть постоянно во главе стола, рекомен­дуется иногда подходить к своим соратникам за дру­гими столами, похлопать по плечу и сказать что-нить подбадривающее, это повышает уровень лояльности и даже преданности.

Я, конечно, молодец, так что по праву горжусь своей стойкостью и целибатностью, человек — это то, что выше челюсти, а все, что ниже, это все-таки от Змея, здорово же он, гад, постарался... но вот те­перь, устояв и выстояв, чувствую себя в чем-то обо­краденным, даже и не знаю, как это сумел сам себя, но ощущение какое-то тоскливое, даже тянет как-то, не то под ложечкой, не то в другом месте...

Придворные красотки, словно ощутили перемену, а то и в самом деле ощутили, муравьи же чувствуют как приближение грозы, так и ее уход, начали откро­веннее делать глазки, улыбаться, томно опускать рес­ницы, ну и богатый же у них набор, кто бы подумал, а это ж еще старое и суровое время чистых нравов и здоровых обычаев...

Я двигался между двух рядов кланяющихся при­дворных и приседающих женщин, в груди неясная тоска, раньше мечтал, что все женщины будут моими, сейчас вот они в самом деле все мои, но что со мной...

Одна из красоток улыбнулась так, словно уже чув­ствует мои ладони на ее булочках, я невольно остано­вился, ненавижу обижать женщин невниманием.

— Леди Марсилин, — сказал я заговорщицки, — вы готовы?

— К чему?

— Танцевать.

Она чарующе улыбнулась.

— Я с вами готова не только к танцам.

Чувствуя понятную неловкость, никто из нас не

любит, когда перехватывают инициативу в таких де­лах, посмотрел в ее ясные чистые глаза. Она ответи­ла взглядом, что я король, человек занятый государ­ственными заботами, потому могу без лишних в таких случаях обязательных церемоний, но для некоторых уж точно необязательных.

Я улыбнулся как можно радостнее.

— Леди Марсилин, я это запомню.

— Надеюсь, — ответила она, но что-то в ее голосе дало мне понять, женским чутьем уловила, дескать, ничего не запомню и забуду о ней раньше, чем дойду до своего места за столом.

А вот назло не забуду, сказал я себе сердито, а вот сегодня же... но понимал с холодком, что ничего по­добного не случится. Не до лядей.

Когда я вышел на крыльцо, там уже стоял верховный лорд Джеральд Бренан, а теперь еще и скромный слу­жащий в команде Куно Крумпфельда, мрачно рассма­тривает слуг, выкатывающих из подвала бочки с вином.

— Вижу, — заметил я, — вы не слишком пируете. Хочется удрать?

Он оглянулся, торопливо поклонился.

— Ваше Величество...

— Вино слабое? — спросил я.

Он сдержанно улыбнулся.

— Нет, все хорошо, Ваше Величество. Но сэр Куно запретил.

— Изверг, — сказал я с сочувствием.

— Да и вообще, — сказал он, — в таком новом де­ле как никогда нужны ясные головы. Иначе такого можно наломать...

Он вдруг заулыбался и подтянул живот. Мужчины, что поблизости, как один приосанились и сделали значительные лица, кроме того, все приятно улыба­ются и смотрят мимо меня.

Я еще не успел обернуться, как всего коснулось и облекло животное тепло, словно уже я под теплым одеялом и ко мне прижато разогретое женское тело. Ощущение настолько знакомое, что повернулся, уже зная, кого увижу.

Бабетта подходит сияющая, с нежной белой ко­жей, растерявшей прошлый загар, но все так же на­лита солнцем, золотые волосы, частью убранные в башенку, свободно падают на плечи, радостно горят чистым золотом, лицо стильное, полные и чуть вытя­нутые вперед губы туго налиты сладким красным со­ком, жемчужные губы сверкают в счастливой улыбке.

Она с ходу бросилась мне на шею, влепила звуч­ный поцелуй, нимало не стесняясь окружающих, и все поняли, как я видел краем глаза по их лицам, что это дружеский, даже родственный поцелуй.

— Рич, — сказала она нежным щебечущим голо­сом, — я просто с ума схожу от радости. Ты вернулся!

— Ты не поверишь, — ответил я, — но я тебе тоже рад.

Она улыбнулась моим лордам.

— Это он так шутит. Он вообще такой шутник, та­кой шутник... Лорды, вы не против, если я его украду у вас на несколько минуток?

По их лицам видно, что против, еще как против, но не из-за потери их лорда, да пусть он сейчас хоть провалится, всем до свинячьего писка жаль лишаться ее общества.

— Пойдем, — сказал я, — допрошу с пристрастием. Друзья, я ненадолго. Удавлю и вернусь.

Она улыбнулась им, и они все расцвели улыбка­ми, даже те, у кого каменные морды треснут, если по­пробуют изобразить улыбку, даже они смотрят на нее счастливыми глазами.

Я взял ее за локоть и отпустил только, когда мы оказались в моем кабинете. Она подняла локоть, по­лучилось очень эротично, подула, вытянув губы, на то место, где остался след от моих пальцев.

— Ты все такой же яростный, — сказала она с вос­хищением. — Где бы я ни бывала, всегда чувствовала твои ладони на моем теле. Под платьем, конечно.

— Садись, — велел я, — и давай признавайся.

— В чем?

— Во всем.

Она капризно надула губы.

— Это будет очень долго.

— Харчами обеспечу, — пообещал я.

Она внимательно смотрела, как я творю и расстав­ляю на столе изящные фужеры. Я постарался блес­нуть, вообще с Бабеттой я всегда в ударе, потому фу­жеры получаются со стенками тоньше пленки мыль­ного пузыря, не видно вовсе, даже страшновато, когда красное вино возникает в двух-трех дюймах над сто­лом, поднимается, ограниченное чем-то незримым.

— Это необычно, — признала она, — ты таких еще не делал.

— Расту, — объяснил я многозначительно. — И не только в умении создавать фужеры.

— Фужеры?

— Фужеры, бокалы, — ответил я. — Не должны да­мы пить из кубков, как мужчины и лошади.

— А из чаш?

— И даже из чаш, — сказал я твердо. — Неизящно.

Она улыбнулась.

— А в чем ты еще вырос, Рич?

— Ну да, — ответил я. — Ты восхитительна, Бабет­та. Но меня и раньше было не просто так расколоть. А чтоб вот так взял и начал выбалтывать то, что нуж­но кому-то, а не мне, такому замечательному...

Она рассмеялась.

— Да, ты все такой же кремень. Даже в постели не проговаривался. Зато я всегда рассказывала все, без утайки!

— Тогда мы квиты, — ответил я мирно, — за твое здоровье, Бабетта!

Она осторожно взяла фужер за тонкую ножку, некоторое время держала в руке, внимательно рас­сматривая, сделала крохотный глоток и, как знаток, некоторое время покатала во рту, прислушиваясь к ощущениям.

Я наблюдал из-под приспущенных век, прикиды­ваясь полностью расслабленным и отдыхающим.

— Прекрасное вино, — сообщила она после пау­зы, — и создаешь его без особых усилий, вижу. А мо­жешь еще парочку таких же сотворить... вон на том столике возле постели?

— Собираешься лечь? — спросил я.

Она взглянула с упреком.

— Рич! Я же спросила, не можешь ли создать два фужера.

— Понятно, — ответил я. — Тогда и всяких пирож­ных... И мороженого.

— От мороженого я вообще в восторге, — призна­лась она. — Чтоб в такую жару и такое чудо...

Творить еду, даже самую изысканную, все легче, те­перь не нужно очень старательно вспоминать все от­тенки, достаточно сказать «круассан» или вспомнить, как когда-то один раз в гостях попробовал нечто не­понятно изысканное, то могу и моментально на стол, потому сейчас творил легко, быстро, улыбаясь и по­казывая, что вовсе не надрываюсь.

— Что, — спросил я, — неужто моя скромная пер­сона начинает тревожить его императорское величе­ство?

Она в удивлении приподняла брови.

— Почему так решил?

— Ты же здесь?

В ее взгляде мелькнуло неудовольствие, я слишком напорист и бесцеремонен, хотя это и понятно, муж­чины существа простые, покачала головой.