Завод-4: назад в СССР (СИ) - Гуров Валерий Александрович
И слова про «человека директора» вскоре стали звучать всё чаще. Нового начальника цеха не называли прямо, но все уже догадывались, кто это — некий Николай Титов, из так называемого управленческого резерва. Таких всегда держат в запасе на «всякий случай». Как управленцы они так себе, на производстве их тем более никто не знает, но лишних вопросов обычно не задают и охотно делают все по указке свыше. Такой управленческий резерв лично я называл болотом, в котором тонули, по сути, талантливые ребята — вот только с напрочь отбитой инициативой. Тот же Титов последние пару лет ходил в замах начальника одного из цехов, а до этого работал замом целом корпуса.
И вот про этого невзрачного кадра стали говорить, что он «жёсткий управленец» и «приведёт цех в порядок». Но самым популярным утверждением было вот какое: он «разгонит всех этих мечтателей, что решили, будто завод для них — место экспериментов».
Когда новость дошла до Ромы, он пришёл в комнату мастеров с лицом человека, которому только что ударили под дых.
— Егор, они хотят меня снять, — сказал он сдавленно.
— Знаю, — спокойно ответил я.
— Они уже подписали приказ, осталось только его утвердить.
— А рабочие что говорят?
Рома замолчал.
Он понимал, что всё решалось не только в кабинетах. Если рабочие согласятся, если все примут нового начальника, то сопротивляться будет бессмысленно.
Но если они встанут на сторону Ромы…
— Я не знаю, — выдохнул он.
— Тогда узнаем, — сказал я.
В обеденный перерыв, когда все рабочие собирались в столовой и в курилке (те, кто по нашей договорённости уже в столовой побывал), мы с Ромой прошлись по цеху и поговорили с работягами.
Разговор был коротким и по существу.
— Вы уже слышали, что хотят поставить нового начальника?
Кто-то молчал, кто-то кивал, кто-то уходил от темы. Заговорил Андреич, его голос разнёсся по цеху:
— Да нам без разницы! Главное, чтобы работать давали нормально!
Это была первая реакция — вроде бы, нейтральная, но не в пользу Ромы.
Я хмыкнул.
— А если работать нормально не дадут?
Мужики переглянулись.
— Это как?
— Да так, — я поднял руки. — Допустим, приходит новый начальник. И первым делом начинает резать сверхурочные. Потом наводит «жёсткую дисциплину» — а это означает штрафы за всё подряд, как это уже делалось в других цехах. А потом, когда люди начнут уходить, объясняет, что это просто плохие работники были, что виноваты в этом сами рабочие. Я извиняюсь, Андрей, отлить ведь будете ходить по расписанию.
Повисло молчание. И первым его нарушил тот же Андреич:
— Что, серьёзно так будет?
— Так уже было, — спокойно напомнил я. — В третьем цехе. И в пятом.
А вот теперь люди начали действительно задумываться. Смена начальства всегда была чувствительной темой.
— Ладно, — проворчал кто-то. — Чего делать-то?
Рома посмотрел на меня, словно ждал подсказки и не знал, дождётся ли, но я уже знал, что сказать.
— Просто говорите, что вы не согласны.
— Да кому? — уточнил Андреич.
— А всем, кто спросит, — отрезал я.
Мы вернулись в кабинет начальника цеха. Рома, развалившись на стуле, скрестил руки на груди. По нему было видно, что он доволен, хоть и старается этого не показывать.
— Кстати, ты нашел, кто слух-то пускал? — спросил он, приподняв бровь.
Я кивнул, оперевшись о его стол.
— Димка.
Рома присвистнул.
— Вот же щенок…
— Ага. И не просто так. Работал на Крылова, а потом получал новые инструкции от помощника директора.
Рома покачал головой.
— Димка. Просто Димка? Это же смешно…
— Любая революция начинается с маленьких людей, — заметил я. — Но это не сработает там, где люди понимают, что их судьба — в их руках. Именно для этого и была сделана Октябрьская революция. Чтобы последнее слово оставалось за рабочими. А рабочие свое мнение высказали в твою пользу.
— А… ты чего такой уверенный? — вдруг спросил Рома, разглядывая меня.
— Потому что я видел, как люди могут объединяться. Ты же сам это почувствовал, когда мужики встали за тебя?
Рома вздохнул, но всё-таки с довольной миной.
— Да уж. Никогда бы не подумал, что простые работяги смогут сломать систему, которую пытаются насадить сверху.
— Это не система, — сказал я. — Это чья-то жадность и страх.
Он долго молчал, а потом медленно произнёс:
— Значит, будем биться до конца?
* * *На следующий день, когда из заводоуправления пришёл человек с приказом о назначении Титова, он столкнулся с неожиданной проблемой.
Мужики категорически отказались его принимать.
— Нас наш начальник устраивает! — сплюнул Андреич, закуривая сигарету.
— Мы против! Это нам работать и план выполнять, поэтому с нашим мнением вам придётся считаться.
Человек из заводоуправления не стал спорить (ему-то что, его дело маленькое), а Рома не стал подписывать приказ.
— Не вижу оснований. По собственному желанию я не уйду, а увольнять меня по статье основания нет, все показатели только выросли, — отрезал Рома.
— Я передам вышестоящему руководству, — ответил явно растерявшийся мужичок.
Я думал, у этой эпопеи будет продолжение, когда наверху получат это донесение о бунте, но ни через час, ни в конце рабочего дня никто больше не пришел.
— Ну что, Ром, всё, можно тебя поздравить? — я подмигнул начальнику цеха в конце рабочего дня.
В этот момент на столе Романа зазвонил телефон.
— Слушаю, да, Клименко, — Рома покивал, покосился на меня и, повесив трубку, сказал: — Егор, приехали!
— Кто? — уточнил я.
— Москвичи!
До приезда комиссии из Москвы вообще-то оставалось несколько дней. Я удивился, но виду не подал.
Рома поднялся со стула, походил по кабинету, а затем остановился у кабинета возле окна.
— И когда будут товарищи проверяющие? — спросил я.
— Они уже здесь… — прошептал Рома.
Мы переглянулись и, не сговариваясь, ломанулись встречать высоких гостей. Видимо, Сергей Васильевич, узнав все новости, решил поднять ставки. Что же, отличный ход, мы-то подошли к приезду комиссии в полной боевой готовности.
Комиссия на самом-то деле выбрала крайне любопытное время — формально рабочий день у всех был закончен, начальство обычно работало до пяти. Большинство рабочих также разошлось по домам, а значит, у москвичей будет отличная возможность поработать в спокойной обстановке и без лишних свидетелей.
Мы выбежали из кабинета начальника, спустились вниз и у ворот встретились с членами комиссии. Важные проверяющие зашли в цех с таким видом, будто прибыли не просто с проверкой на производство, а буквально на передовую.
Четверо мужчин и одна женщина, все в строгих костюмах, с папками и блокнотами наготове. Их взгляды были цепкими, холодными, профессиональными. Люди, которые давно научились видеть ложь, заслоненную красивыми словами и ловко составленными отчётами.
— Александр Павлович Прутков, — представился мужчина лет пятидесяти, с коротко стриженными волосами и сединой, пробивавшейся на висках.
Он показал Роме необходимые документы, и начальник цеха их внимательно изучил. Я видел, что его лицо оставалось каменным, без улыбки, взгляд тяжёлый, словно при каждом разговоре он оценивал собеседника, решая, лжёт тот в данный конкретный момент или говорит правду.
Сопровождала московскую комиссию Ирина Васильевна Шиляева, это и была помощница директора.
Имена троих остальных я не запомнил, хотя они тоже представлялись. Эти больше слушали, чем говорили, но по тому, как они оглядывали завод, было ясно: ни один из них не пропустит ни малейшей ошибки.
— Ну что, начнём? — Прутков говорил спокойно, но в голосе чувствовалась сталь.
Он говорил так даже не для того, чтобы пугать — это была манера, привычная для руководителей самого высокого ранга.
— Все документы подготовлены. Можете проверять, — ответил Рома.
— А где предыдущий проверяющий? — спросил Прутков у Шиляевой.
