Господин следователь 6 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич
Чем еще хорош нумер, так это тем, что при нем имеется ванная комната с настоящей ванной. Правда, горячую и холодную воду прислуга носит с первого этажа, из кухни и заполнение емкости отнимает изрядное время. Но если я за все это плачу — трудитесь. Я не преминул воспользоваться услугами, но предварительно проследил, чтобы горничная как следует вымыла ванну. Знаю я эту гостиничную прислугу — посчитают, что и так чисто.
Жаль, завтраки и обеды в стоимость нумера не входит, зато при гостинице имеется ресторан. Так что, позавтракаю в Камергерском — «впишусь» в полтора рубля, а пообедаю и поужинаю около Окружного суда, где в переулке имеется «демократичный» ресторанчик.
Нет, друзья мои, не понимаю, как в Москве чиновники-то живут с такими ценами? Разумеется, по дорогим гостиницам они нумера не снимают, но даже квартира, если снимать с пансионом (то есть — у тебя комната, а кормежка от хозяина) обойдется рублей в тридцать пять. А еще всякие сопутствующие траты. Прачка там, покупка-починка мундира. Я-то, допустим, потяну, а как быть мелким чиновникам, у которых все жалованье сорок рублей в месяц? Нет, не хочу в Москву. В Санкт-Петербурге расходы еще выше, потому что жилье дороже. Столица, блин. Так что, туда я тоже не хочу.
Хочу домой, в Череповец. Там я преуспевающий чиновник, занимаю видную должность, и могу позволить себе зайти в любой ресторан или трактир. А в Москве еще подумаешь.
Из моего окна вид красивый. Вру. Самый обычный вид. Переулок, он и есть переулок. Камергеры по нему не ходят, хотя, вроде бы, и положено. Видно трехэтажное здание. Что-то оно мне напоминает, но отдаленно. Может, это нынешний МХТ? В том смысле, что будущий?
Тут бы неподалеку положено памятнику стоять, отцам-основателям. Помнится, мне у него одна девушка свидание назначала: «Ну, приходи к памятнику… к этим, как их там? Один Немирович, второй Данченко».
Но в окошко смотрел всего пару раз. Днем меня не бывает, ближе к вечеру — не до того. А ночью я уже сплю.
По жизни считаю себя разгильдяем, хотя окружающим кажется, что я чуть ли не образец трудолюбия и дисциплины. Но противоречия никакого нет. Если понадобится — то я могу быть человеком пунктуальным, въедливым и скрупулезным, а нет — так и зачем мне сотрясать воздух и делать лишние телодвижения?
Сейчас, похоже, пришло время отнестись к делу со всем тщанием и радением. Во-первых, несмотря на то, что я хорохорился, меня пугал этот Сергей Петрович Куликов, которого прокурор Геловани охарактеризовал как сукина сына. В прежние времена все время терялся, ежели сталкивался с троллями. Им-то все пофиг, а я отчего-то переживал. Беда, что и морду им не набьешь. Увы и ах. Единственное что понял, так это то, что не стоит вступать с провокаторами в дебаты. Это, как говорят, тоже самое, что играть в шахматы с голубем.
Во-вторых, терпеть не могу быть должным, но коли диплом я заполучил как бы авансом, то теперь следует расколоться в доску, но дело сделать. И, желательно, не выглядеть при этом смешным. Но проявить профессиональную некомпетентность гораздо хуже, нежели подвергнуться насмешкам со стороны адвоката.
Поэтому, я уже четыре дня изучаю дело по обвинению в умышленной краже, которую совершил священник. Делаю выписки, а само дело уже заполнилось закладками. Ищу, надо сказать, погрешности.
Итак, что следует из материалов дела?
А следует, что 14 декабря 1883 года бывший священник церкви Успения Богородицы вошел в свой храм во время заутрени. Никто на это особого внимания не обратил. Отец Петр, хоть и запрещен во служение, но креста не лишен. А то, что он стоит среди прихожан в своем облачении, пусть и вызывает удивление, но никакого криминала здесь нет. Имеет полное право.
Вот и теперь, он стоял, молился, вышел из храма, а когда служба закончилась, то настоятель отец Николай спохватился — пропала дароносица, а ему как раз нужно было отправляться на «требы» — посетить двух мирян, которые не смогли из-за болезни явиться к Причастию. Богаделенка (а кто это?) Арина Лыкова, убирающаяся в храме сообщила, что видела, как во время службы в алтарь прошел отец Петр. Но значения этому не придала. Мол — батюшка вошел, ему можно.
Настоятель велел послать за полицией, а явившемуся городовому унтер-офицеру Степану Сангину изложил все обстоятельства.
Городовой и Арина Лыкова отправились в дом отца Петра и там обнаружили украденную дароносицу. Унтер-офицер забрал украденную церковную ценность, а заодно приказал отцу Петру идти с ним в участок.
Полицейский пристав Ермолаев составил рапорт, собрал первичные показания настоятеля, богаделенки, а также самого подозреваемого. Ввиду того, что отец Петр был запрещен во служение, а кража из храма квалифицируется как святотатство, товарищ окружного прокурора титулярный советник Капустин (А, это тот, который слегка заикается), распорядился поместить священника под стражу. Это что, получается, что батюшка пребывает под стражей уже полгода? Или почти полгода. И Окружной суд держал старого человека в тюрьме, ожидая, что к ним приедет какой-то хмырь, вроде меня, на которого можно спихнуть это дело? А если бы я не появился?
Но с другой стороны — а куда его девать? И дел, простите, у Московского суда всегда хватает. Вон, даже у нас, в захолустном Череповце не бывает так, чтобы после подписания обвинения и передачи материалов в суд, рассмотрели хотя бы в течение месяца. Ладно, если бы суд присяжных мог уложиться в один день. Но, как показывает опыт, процессы всегда затягивается. Еще ладно, что не как в Петербурге, где уже второй год рассматривают дело по обвинению в убийстве девочки-подростка Сарры Беккер.
Материалы переданы судебному следователю Московского окружного суда коллежскому регистратору г-ну Дмитрию Николаевичу Максимову. Чего? Моему полному тезке из той жизни?
Ну да ладно, фамилия Максимов — не самая редкая в этом мире.
Значит, следователь открыл дело по статье 241 Уложения о наказаниях Российской империи о «святотатстве» то есть — «всякое похищение церковных вещей и денег, как из самих церквей, так и из часовен, ризниц и других постоянных и временных церковных хранилищ».
Дароносица — серебряная, с позолотой, оценена в сумму триста рублей. Будь это иная вещь, «светского» назначения — дело бы пошло к Мировому судье, но святотатство, как квалифицированное преступление, рассматриваются Окружным судом. И грозит старому священнику ни много, нимало — лишение всех прав состояния и ссылка в каторжные работы на заводах на время от четырех до шести лет.
Так, какие показания получил мой тезка от подозреваемого?
Прежде всего — а для следователя это самое главное, отец Петр не запирался, а честно сообщил, что кражу он совершил целенаправленно, прекрасно понимал, на что идет. И он в этот день был абсолютно трезв.
А мотивом, побудившим священника войти в алтарь и украсть дароносицу — нищета, в которую он вошел после запрета на служение. Ему бы уже полагалось уйти на покой, получать пенсию за сорокалетнюю службу в храме, а запрет перечеркнул все планы спокойно дожить свои годы. Из дома продавать уже нечего — все продано, брать в долг не позволяет совесть — вернуть все равно не сможет, а просить милостыню не позволяет гордыня. Как-никак долгие годы был пастырем, наставляющим прихожан, что просить — неприлично, что истинный христианин должен сам зарабатывать себе пропитание. Отчего решил совершить кражу из церкви — так оттого, что помнит, что в алтаре лежат две дароносицы. Еще одна — старая, медная, хранится в ризнице. Если стереть с нее пыль — еще годится для того, чтобы переносить в ней святые дары.
Так что, украв священный сосуд, батюшка не оставил бы храм без дароносицы.
А выбор объекта кражи был обусловлен тем, что одна дароносица — стоимостью в пятьсот рублей, пожертвована рязанским купцом Кашиным, а вторая, которую он и собирался украсть — дешевле, зато она пожертвована его же прихожанами. Купец далеко, у него попросить прощения трудно, а прихожане — они поймут и простят. А то, что по закону его накажут, отец Петр тоже понимал. Но он считал так — ежели, украдет дароносицу, сумеет ее продать, то проживет на вырученные деньги еще год или два. А нет, так в тюрьме его станут кормить за казенный счет…
