Огнем, мечом, крестом (СИ) - Романов Герман Иванович
— Да и на уступки епископ Альберт пойдет неизбежно, все уже продумал, и понимает, что произошло, — хмыкнул Вячко, заметно повеселев. — Не любят бискупы православных, вон как Константинополь разорили. Но деваться им некуда — хочешь, не хочешь, но им придется в мире с нами тут жить. Или новое крестоносное воинство собирать — и думаю, так оно и произойдет, ведь почти весь край покорили, и тут сразу всего лишились. К тому же тевтонское рыцарство есть, «братство Немецкого дома Святой Марии», что из Иерусалима сюда перебралось. Поднимут черные кресты…
— Как поднимут, так и уронят, — голос Лембиту чуть дрогнул. — Не все так просто, в этом желании им отказать нельзя, но тевтонцы сейчас пруссами и жмудью связаны, те креститься на их условиях отнюдь не желают. Вот этим моментом нам нужно и воспользоваться, на что в политике есть дипломатия с переговорами, и умением достичь компромисса. Помяни мое слово — завтра к утру, самое позднее, как увидят, что мы «ослов» собирать начнем — Альберт с нами встречи начнет добиваться. А если умен — дочь твою просто вернет, без всяких условий, и один сюда прибудет. Но я так о нем по рассказам других людей сужу — а вдруг в нем фанатизм верх возьмет над разумом, и решит мученическую смерть выбрать?
Вопрос остался без ответа, громко зазвенел медный гонг, о который ударили — и полог шатра отдернулся. Зашел воевода Всеслав Твердятович, поклонился князьям уважительно:
— Княже, рижский бискуп Альберт принять его просит. Он один из града вышел, поклонился — с тобой беседовать желает!
Князья переглянулись, понимая, что настал самый важный момент, о котором они только что и говорили. И Шипов произнес, ухмыльнувшись, и внимательно посмотрел на Вячко:
— Ты пойдешь и встретишь своего давнего «знакомца» — и злее будь, и так себя веди, словно его задушить хочешь немедленно. И все понятно — у тебя на него обид много накопилось. А вот мне «добрым» с ним надлежит побыть — ты «придушишь», а я лишь словесно «выпорю»…
Глава 28
— Крестоносцам здесь больше не бывать, епископ, раз племена сами примут крещение. Примут, принуждать мечом и огнем не придется — твои «воины Христовы» только говорят о любви к Христу, а сами смерть сеют на этой земле. А буде кто с мечом к нам придет, так от меча и погибнет. Так с крестоносцами и случилось под Кесью — сеявшие смерть сами дождались ее всходов! За тобой выбор остается, епископ — тебе решать, как слово божье местным жителям нести. Если пастырь токмо на силу уповает, походы захватнические благословляет, то не священник он, а мирянин, волк, да волк хищный, но в шкуру агнца наряженный. С такими зверьми вопрос решать надо только посредством меча, содрать шкуру, и все!
Лембиту щедро рассыпал угрозы, но и намеки сделал изрядные, чтобы епископа Альберта к нужному решению подтолкнуть. Надо было пользоваться моментом, исходя из древнего правила — «горе побежденным». Им совсем недавно вовсю пользовался сидящий перед ним пожилой, даже старый человек, по местным меркам — близко подошедший к психологически опасному рубежу шестидесяти лет. Понятно, что вступать с ним в теологические диспуты Шипов не собирался, задача у него была совсем иная — договорится о сотрудничестве, как это ни странно. Да просто неоткуда брать грамотных людей иначе, чем через церковь, а сам епископ не чужд просвещению, пусть только для германских переселенцев — идет постройка Домского собора, открыта при нем школа, а это в столь суровое время многое значит. И главное — в отличие от магистров «меченосцев» он старается договориться с православными князьями, понятно, что к собственной выгоде, но, тем не менее, договориться, а не сразу убивать. Того же князя Вячко спас, когда тот в плен попал, а мог «умыть руки». И князю Владимиру убежище дал, лен пожаловал, когда того из Пскова изгнали. И матримониальный альянс с ним заключил, и разница в вере отнюдь не помешала «породнится» — племянница епископа замужем за сыном князя Ярославом, что остался сейчас за него править в Пскове. И талабов, что прежде приняли православие, в отличие от язычников не «примучивал», лаской больше действовал, и ведь сумел оторвать их от Пскова. Впрочем, тамошние бояре не лучше новгородских, просто много слабее, и это понимают, излишней гордыней не страдая. К тому же у Шипова сейчас появилась прекрасная возможность с ними по-доброму сговориться, рукой крепко за глотку взяв. А как хватку почувствуют, сразу смирными станут — иначе просто вся их торговля в одночасье остановится.
— Я ведь не воевал с тобой, Леонид, князь Юрьевский, — негромко произнес епископ. — И покойного магистра отговаривал, призывал вначале к тебе послов послать, и о мире сговорится…
— Вроде того, что путь мне из Юрьева «чист» будет, а язычников эстов оставить вам на расправу. Ведь так, Альберт⁈
Удар попал в цель, и хотя епископ его сдержал, но только лицо на секунду дрогнуло. Именно так он поступил с Вячко, когда тот засел в городе — вначале долго уговаривал, не желая прибегать к силе. И жестокости в нем сообразно историческому моменту, рационален в ней, в отличие от крестоносцев. Да и с последними у него отношения не сложились — по папской булле две трети земель отходила ордену, и лишь одна треть епископу. К тому же вся северная Эстония датчанам отдавалась — и папа там другого епископа поставит, что, несомненно, Риге в ущерб пойдет.
— Да, так, иначе земли эти не окрестить, князь, — епископ отвечал твердо, и посмотрел ему прямо в глаза — видимо, решил, что в его ситуации нужно действовать открыто и честно, пусть и относительно.
— Ошибаешься, Альберт, — Шипов покачал головой. — Примут христианство, куда им сейчас деваться — старейшины эстов полное согласие выразили, в Юрьеве сразу две новых церкви принялись возводить. Да, православные, но так и католические можно поставить, я возражать не стану. Но мечом махать не позволю, крестоносцев не потерплю на своих землях. Тому, кто за рукоять схватится, на оную как на кол усажу!
— Ты разрешаешь нам продолжать дальше слово Божье на своих землях проповедовать, князь?
Епископа явно проняло от его слов, как говориться, до «копчика». Судя по всему, он ожидал чего угодно — от полного истребления и собственной мученической смерти в худшем случае, до изгнания с тотальным ограблением горожан и сожжения самого города.
— Разрешаю, то люду во благо, — пожал плечами Шипов, но тут же добавил, резко очерчивая действительное положение дел.
— Но только все земли моими стали, епископ, моими! Это уясни сразу, Альберт Буксгевден! Вы тут все пришельцы, захватчики, у ливов земли мечом захватили. А они и эсты меня своим правителем признали, следовательно, все земли мои тут в округе, и Рига тоже! И Кукейноское княжество, и княжение в Герсике тоже мои — первое князю Вячко в лен отдаю, по справедливости возвращаю все, что ты, епископ, у него обманом и коварством своим отобрал. Пусть не сам ты — но вассалы тебе покорные и под твоей волей пребывающие. А людей своих, и родичей, что ты на земли посадил, сгонять, или что хуже, истреблять, пока не стану. Пусть вначале сами выбор свой принимают, да и тебе самому его тоже нужно сделать…
Лембит остановился, посмотрел на ошарашенного его словами, словно кипятком из шайки окатили, рижского первосвященника. И опять же — тот не только все слышал, но и услышал, особенно «пока». Никогда нельзя давать таким людям возможность для торга, нужно ставить перед выбором из двух зол, причем выбор должен принести выгоду не только тому, кому он предложен, но в первую очередь тебе, свои интересы никогда нельзя приносить в жертву другим, если нет на то жестокой необходимости или долговременного расчета. Просто самого Лембиту обстоятельства также крепко поджимали — в условиях спешной постройки государственности нужны люди, которые обладают этим опытом, и готовы участвовать в данном «строительстве», причем без задних мыслей. И служить не только верно, но обеспечить безусловную преданность собственного потомства. Этим немчикам, младшим сыновьям, что в своих замках сухую корочку догрызали, путь только один — собственным мечом отвоевать себе «место под солнцем». А тут выбор невелик — или в крестовый поход за добычей подаваться, но там велик риск собственную голову потерять, или на завоеванных землях феодалу послужить и от него получить усадебку, пару деревенек или десяток хуторов к ней с крестьянами, да щит с гербом над воротами повесить. И потихоньку в мелких остзейских баронов превратится, на службе у епископов, чтобы иметь возможность род свой продлить.
