Огнем, мечом, крестом (СИ) - Романов Герман Иванович
— Изгнать «меченосцев» окончательно, истребляя всех, кто котту орденскую не скинет. Если на «развод» кого оставим, то к ним новые пилигримы прибудут в поисках земель — а оно нам надо с лернейской гидрой десятилетиями непрерывную войну вести⁈
Вопрос был из разряда чисто риторических — ответа на него не требовалось. Это епископ постоянно прибегал к хитрости, осознавая ограниченность собственных сил и средств, и страшась «большой войны» — он прекрасно видел, что католичество пришло на эти земли в тот момент, когда в местных княжествах, наполовину русских, стало укоренятся среди здешних язычников православие. Потому с Кукейносом долго возился, уговаривая Вячко покориться добровольно, а потому церкви не трогал. Но Вячеслав Борисович, сын полоцкого князя оказался слишком строптивым и горячим, и, дождавшись момента, взялся за меч. А вот князь Герсики Всеволод, сын убитого на Калке мстислава Романовича «Старого», великого князя Киевского, был куда рассудителен, столкнувшись с дилеммой — отдать половину земель Рижскому епископу, став его вассалом. И этим шагом сохранить значительную часть удела, или пойти на открытую конфронтацию с орденом «меченосцев», и потерять при этом все, включая собственную голову.
Ведь в отличие от рижского епископа Альберта, вынужденного учитывать политические сложности, магистры предпочитали грубую силу. И на то у них были причины — скудеющие германские земли с каждым годом выбрасывали большое число «младших сыновей», которым наследство не полагалось. И поток пилигримов не прекращался до последних недель, пока эзельцы устье Двины не перекрыли. А затем последовала Кесьская битва, и «меченосцы» пали в ней поголовно — пощады никому не давали. Замки уже не обороняли — с них бежали, уходя за Двину в превеликой панике. Земля полыхнула восстанием — Лембиту с трудом удалось его перенаправить на одних лишь «меченосцев», но отвратить от церкви — хотя выплату десятины отменил, и епископ с ним согласился — слишком опасное положение, чтобы настаивать. Да и бежавших крестоносцев полегло куда больше, чем выжило — племена куршей тоже восстали, а белые котты слишком приметны, чтобы их обладатели могли рассчитывать на пощаду. Так что вплоть до литовских земель удалось установить княжескую власть, а дальше, понятное дело, не пошли — нет пока причин воевать со жмудью, народец этот естественный союзник в войнах с крестоносцами, которые будут идти долго, затянутся на пару столетий, пока «носители» крестов сами их не снимут.
— Зять мой Конрад фон Мейендорф твою руку, княже, будет держать во всем, можешь положиться. И за внуков я поручусь, хотя и малые все. И за других рыцарей, что на моей земле лен имеют.
Всеволод Мстиславович говорил негромко, поглядывая на Лембиту — присягу дал одним из первых, сам охотно попросился под его руку. Женат он на дочери литовского князя Довберга, убитого «меченосцами» десять лет тому назад. Тесть ему несколько раз помогал, отбрасывал «псов-рыцарей», но попал в засаду и был умучен. Зато шурин сейчас уже имеет серьезную репутацию воителя, хотя еще молод Миндовг, но ему уготовано великое будущее. Хотя как сказать — поток пилигримов в устье Двины прекратится, зато в устье Вислы и Прегеля они теперь хлынут как из прорвавшейся запруды мутная речная водица. И пруссам придется тяжко, и жмуди — теперь тевтонский орден вдвое наглее давить начнет, он ведь один остался, единственное прибежище для крестоносцев. Так что история изменится, возможно, литовцы и устоят, вот только вести активную кампанию на восток не смогут, тут у них перенять «эстафету» можно, и самим начать объединение русских княжеств, о чем сейчас разговор между князьями и шел.
— Княжества наши после смерти вымороченными останутся, у нас с Вячко наследников нет, токмо дочери, а моя вообще замужем за тевтоном, и пока только внучку родила.
— Не беспокойся, земли у нее будут, внуки твои в обиде не останутся, — обещать можно было многое, и даже выполнить данные слова — но княжества по женской линии не передаются и горе тому правителю, у которого нет сыновей. У него у самого жены и детей нет, хотя служанка Айно не праздная ходит, явно в тягости пребывает. А сын у нее для него самого родится, пусть даже по местным правилам незаконнорожденный. Не так и плохо — это у православных их ублюдками именуют, а католики таких бастардами называют, и право на отчее наследство даровано может быть. Или последует официальное признание со стороны отца, тогда и щит с родовым гербом достанется, пусть и с красной полосой. Теперь впервые в жизни он озадачился поиском жены — и тут проблема оказалась нешуточная, что ему оба князя растолковали, да в своей грамотке Владимир Псковский явственно намекнул. А вчера и епископ Рижский чуть ли не открыто сказал на совете, что супругу достойного рода владетельного заранее поискать «государю» нужно, чем он сам и займется, отъехав навстречу папскому легату.
И хотя весть до учиненного «меченосцам» побоища еще до римского «престола» не дошла, но можно не сомневаться, что она произведет ошеломляющее воздействие, и гонора изрядно поубавится. С сильными князьями и правителями, что католиками не являлись, папство действовало крайне осторожно, посулами и предложениями, особенно в тех случаях, когда силу не могло собрать. А он письмецо отписал, полное туманных намеков и завуалированных обещаний. Миндовгу в его историю королевскую корону дали, такую же и князю Даниилу Галицкому отправили, когда тот попросил крестовый поход против монголов устроить. Но только одну корону — времена такие наступили, что охочих людишек отправится против могущественных завоевателей, что до Адриатики дошли, не нашлось — страх перед полчищами Батыя лютый остался, животный, особенно после битвы при Лигнице, когда убитым рыцарям уши отрезали и целый мешок ими плотно набили — более, чем впечатляющая демонстрация!
— Ты, Всеволод Мстиславич, наместником моим в Риге останешься, и ратников тут понемногу готовь, да за епископом пригляд держи. Хотя Альберт наш очень хочет митру на голову себе водрузить, — усмехнулся Лембиту, не ожидавший что в старом прожженном интригане обретет помощника. А чтобы предательства с его стороны не случилось, родичей близких с собою взял, датчан из Ревеля изгонять надобно. Эсты к ним невольно «прижались», в страхе перед крестоносцами, а эти возомнили, что в здешних краях они самыми крутыми стали. Теперь придется мозги на место вставлять — без поддержки местных жителей датчане долго Ревель за собой не удержат, вышибут со временем, хотя город жечь нельзя — и так их крайне мало, всего три на землях эстов и ливов находятся, да еще два отстраиваются заново.
— Нужно потихоньку утихомиривать язычников, нам смута ни к чему. И не нужно тут устраивать «пугачевщину»…
— Действительно, все сильно испугались, бесчинства каждодневно случаются, — Всеволод истолковал последнее слово на свой лад, как понял. — Все исполню, княже, и с «гостями» из земель германских «ряд» нужен, они грозят торговлишку здешнюю порушить…
— Торговля им самим нужна, и в других городах тоже. Но и наши интересы блюсти нужно — раз свои товары у нас хотят продавать, то пусть платят пошлины. Через нас «путь из варяг в греки» идет самый короткий, а в Палестину дорога длинная по морю, на котором басурмане разбойничают. Так что пусть платят. А угроз не боимся — их когги ведь огнем спалить можно, в устье Двины крепость нужно усиливать и «онагры» ставить. Чтобы на Балтике жить флот нужен, а у нас пока только пираты островные. Но если эзельцы не утихомирятся, то, как лед встанет, мы с войском можем на острова пойти и все их ладьи сжечь. Но лучше их энергию во благо использовать — датчан так просто унять невозможно, на их суда нападать нужно, что в Ревель приходят. Но и до крайностей не доводить…
Лембит задумался, ведь через двадцать лет германские города начнут в Ганзу объединяться, чтобы монопольную власть на торговлю обрести на Балтийском море. Противостоять им трудно будет, лучше изначально попробовать договорится. Считаются в мире только с сильными «игроками», которые свои права могут оружием отстоять. И пожав плечами, закончил:
