Господин следователь 6 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич
— Я? Бревна?
— Ага, — кивнула девчонка. — Вы же с Иваном Андреевичем — городским головой в ладах, а у него лесопильный завод. Есть еще пара заводов, но они далеко, вам туда лень идти будет. Иван Андреевич для себя бревна по рублю берет, вам-то по полтора продаст, а не по два. Значит — понадобится нам восемь хороших бревен. А может и десять. Посмотрю потом, посчитаю.
— Ага.
— Э, да что с вас толку-то? Вы же все равно не выберите, какие надо, — махнула ручонкой Нюшка, — Всучат вам какое-нибудь гнилье, или сырые. Лучше я потом сама выберу, а вы только деньги заплатите. На бревна, значит, понадобится рублей… лучше с запасом брать, бревен двенадцать — лишнее я продам… продать и по два с полтиной можно… стало быть — рублей двадцать. Работа — еще семь, но закладываю десять. Вдруг дядя Филипп запьет? Всего тридцать рублей. Если сэкономим что — на крышу пустим, я там в одном месте плохую плашку видела, лучше бы поменять. Плашка с работой — два рубля еще. Но это, если не сэкономим. А потом мы ваш дом продадим… Рублей четыреста можно взять. Хорошо бы за четыреста двадцать, но долго покупателя искать придется. А за четыреста у нас возьмут. Я даже примерно знаю — кому предлагать. Но предлагать вам самому придется. У вас, значит, навару получится семьдесят рублей.
Забавно слушать такие расчеты, но семьдесят рублей «навару» — вполне себе неплохо. Вообще, на окраине Череповца можно за эти деньги и дом купить. Правда, небольшой и без усадьбы.
— Половина твоя, — сказал я Аньке.
— Не, половина — это много. Я с вас возьму… семь рублей. Ладно, пусть десять. Договорились?
— Нет, не годится, — покачал я головой. — Все пополам. Ты же знаешь, я заморачиваться не люблю. Заплачу, сколько скажут. Бегать и хлопотать тебе придется.Думаю, что так честно будет.
— Ладно, чего уж с вами делать.
— Вот и хорошо. Давай лапку…
Мы пожали друг другу руки и вернулись к своим письмам. Но Анька снова заныла:
— Эх, грехи мои тяжкие… Всем соседям поклоны передала… О чем еще-то писать?
— Пиши — на здоровье не жалуюсь. Шерсть не выпала, не линяю, лапы не ломит. И хвост у меня на месте.
— Иван Александрович, я ж вас серьезно спрашиваю⁈ А вы, как не знаю кто…
Сдерживая смешок, попытался разъяснить:
— Анька, глупая, что нужно родителям знать? О том, что ты здорова, кушаешь досыта. Можешь написать — хозяин почти не бьет, а если и бьет, то не до смерти…
— Иван Александрович, я вас сама побью! — не выдержала Нюшка, нарушая всю субординацию. — Или покусаю! За ухо тяпну. Или, того хуже сделаю — пойду и Ольге Николаевне и наябедаю.
И тут, как на грех, открылась дверь и в кабинет господина Винклера явилась маменька.
— И на что это Анечка ябедничать собралась? — поинтересовалась госпожа министерша. — Если что-то не так — я Ивана Александровича вмиг к порядку призову!
— И правильно, так с ним и надо, со злодеем! — радостно заверещала Нюшка. А потом не преминула наябедничать. — Я Ивану Александровичу говорю — подскажите, что мне батьке-то написать? А он — напиши, что у тебя лапу ломит и хвост отваливается! А я чуть было так не написала. Написала бы — что бы в деревне подумали?
Маменька покатилась со смеху, а я возмутился:
— Анна, я тебе другое советовал отписать — мол, лапы не отвалились, хвост на месте. И хозяин почти не бьет! Между прочем, Ольга Николаевна, — наябедничал я в ответ, — ваша протеже только что грозилась изувечить должностное лицо! Между прочем — в прямом смысле. Обещала откусить мне уши.
— А вот теперь вы врете, господин следователь! Не уши, а только одно ухо. Второе у вас останется. И все ваше ухо мне в пастенку не влезет. Кусочек оттяпаю, от вас не убудет.
Почтенная госпожа генеральша хохотала до слез. Отсмеявшись, сказала:
— Нет, с вами поведешься — в цирк идти не захочешь. Анечка, скажи-ка мне, только честно — а господин титулярный советник и в Череповце так себя ведет?
— Нет, Ольга Николаевна, он так только с вами. Ну, со мной немножко. А вообще — он очень серьезный. Его на службе все уважают, а в городе даже боятся. Говорят — если Чернавский за дело взялся, он его до ума доведет.
Глава семнадцатая
Прокурор Геловани
Здание Московского Окружного суда было чем-то похоже на наше. Чем-то… Но этажей здесь три, само строение вытянулось в длину на полверсты. Ну, а похожесть обуславливалась тем, что строилось оно примерно в тоже время, что и наше, а архитектурные стили в одну и ту же эпоху были схожими. Стиль-то какой? Что-то такое, близкое к классицизму.
А мне велено явиться не к центральному ходу, а к служебному. Где он тут? А, слева, где невзрачная дверь. И правильно, что имеется вход для служителей Фемиды, отдельно от остальных.
— Любезный, где кабинет окружного прокурора? — поинтересовался я у служителя, тоже похожего на нашего, из Череповца. Но этот и помоложе, и морда наглая. Вишь, отвечать мне сразу не захотел.
— А вам, сударь, по какой надобности? По служебной или еще какой? Ежели по личной, или вы посетитель, вам с главного входа.
— Не сударь, а ваше благородие, — хмыкнул я, показывая, что явился не по личной надобности, а по казенной. На всякий случай добавил. — Назначен сюда исполнять обязанности помощника прокурора.
— Прошу прощения, ваше благородие, сразу-то и не признал, — поклонился служитель. Пояснил. — Бывает, что сюда и прочая публика ломится — и свидетели, и подсудимые, и праздные зеваки. Даже полковники с генералами заявляются — им, видите ли, не по чину со всеми вместе входить. Вам, ваше благородие, на второй этаж, а на двери табличка — окружной прокурор господин Геловани. Ну и все прочее.
В Череповце, поступая на службу, я сразу явился к Председателю суда. Но здесь Председатель — большой начальник, поэтому текущие дела и кадровые вопросы вершит прокурор.
— И как он, ваш прокурор? Суров? — поинтересовался я.
Служитель искоса посмотрел на меня, приосанился и сообщил:
— Господин Геловани — хоть и нерусский, но православный. Еще ни разу никого из нашего брата по матери не послал, даже не наорал. Вот, до него был…
Служитель замолчал, не раскрывая всех тайн, но дал понять, что предыдущий был куда суровее. Что ж, не бог весть какая информация, но лучше, чем ничего.
— Благодарю, — поблагодарил я дядьку, заодно решив облагодетельствовать того двугривенным. Но здешний «швейцар», вздохнул и попытался отклонить мою руку.
— Простите, ваше благородие, не велено.
— Так я уже монету достал, не убирать же ее обратно? — хмыкнул я. Сломив некое сопротивление служителя, сунул серебрушку ему в карман. — Ну, дружище, я-то не посторонний. Считай, что это тебе за знакомство. Самого-то как величать?
— Иван Александров, — представился тот.
— Вот, еще и мой тезка в придачу. А я Иван Александрович. — Полюбопытствовал. — А отчего же такие строгости?
А тот, воровато оглянувшись по сторонам, пояснил:
— Из-за газетчиков. Любят щелкоперы новости вызнавать, поэтому и суют нашему брату то двугривенный, а то и рубль — дескать, задаток тебе, а как расскажешь что-нибудь любопытственное, заплачу больше. А что служители знают? Только сплетни да пересказы. Такого иной раз наплетут, что хоть стой, хоть падай. А газеты все это печатают. Так Его Превосходительство распорядился — узнает, если кто из наших деньги у посторонних берет — увольнять к чертовой матери. Неважно — беседовал он со щелкоперами или нет.
— А щелкоперы очень донимают?
— Ох, ваше благородие, не то слово. Они и в суде сидят, и присяжных караулят. Вон, даже нашего брата не гнушаются. И ладно бы, только московские или питерские, так еще и иноземные. Им-то какая корысть чужие судебные дела?
Я только развел руками и, кивнув служителю, прошел внутрь. Пожалуй, мой тезка честно заработал свою монетку. С меня не убыло, но кое-что я узнал. Не сомневаюсь, что помощь в получении информации мне еще понадобится.
Второй этаж, дверь, а за ней не так, как у нас — сразу кабинет прокурора, а настоящая приемная с канцеляристом с петлицами, но без знаков различий. Видимо, кандидат на какую-нибудь должность. И окружной прокурор здесь в чине статского советника. Ну так Москва, как-никак, пусть формально наши суды и равны.
