Вторая жизнь Арсения Коренева книга четвёртая (СИ) - Марченко Геннадий Борисович
Я тем временем облачился, как положено врачу, в халат, шапочку и маску. Только резиновых перчаток не хватало, ну так ведь операция будет проходить без вскрытия брюшной полости.
Пациент волновался, поэтому я решил немного отвлечь его посторонними вопросами.
— Что, не отпускали вас с директорской должности?
— Ой, и не говорите… И упрашивали, и угрожали… А я им справку от врача, мол, мне нельзя работать на такой нервной должности. Пришлось проявить характер.
— И как вам на новом месте работы?
— В коллектив влился без раскачки. Но практически никто не верит, будто я уволился по собственной воле с такой… хм… ответственной должности. Даже невзирая на диагноз.
— Я бы тоже не поверил, — улыбнулся я под маской. — Ну-с, приступим.
С аневризмой я приготовился работать осторожно. Впрочем, мне нужно было только мысленно обозначить фронт работ моим «паутинкам», и они тут же споро принялись за работу. А уж им я доверял так, как не доверял самому себе. Это ж какие-то нанороботы, которые чётко выполняют поставленную перед ними задачу, не отвлекаясь на посторонние факторы и не занимаясь самодеятельностью. То есть самодеятельностью они могут заняться, но только если посчитают, что тем самым сделают лучше, а не хуже. А они ещё никогда не ошибались.
Слабым эхом отозвалось в моей брюшной полости в самом начале, а затем стало не до ощущений. Внутренним взором я видел, как «паутинки» обрабатывают примерно трёхсантиметровый, раздувшийся участок аорты, медленно, но неумолимо уменьшающийся в размерах. Я знал, что стенки этого крупного сосуда становятся крепкими, и в то же время эластичными.
И при этом каким-то внутренним чутьём ощущал, что по сравнению с воскресным исцелением монаха мой скилл повысился ещё на уровень. Возможно, благодаря тому тёплому облаку, что окутало меня перед ликом Рафаила. Кто знает, кто знает…
— Даже не знаю, как вас благодарить, — говорил Соколов, застёгивая тщательно выглаженную рубашку.
— Советскому врачу достаточно простой благодарности за хорошо выполненную работу, — одарил я Юрия Константиновича чуть усталой улыбкой. — Считайте, что это моё хобби, что я делаю это ради удовольствия, а за основную работу получаю в больнице и на кафедре заработную плату. Лучшая награда для врача – здоровье пациента. Да и пакет с деликатесами
В общем, отбоярился штампованными фразами, но этого для Соколова оказалось достаточно, во всяком случае лицо его разгладилось, с него ушла озабоченность. В общем-то, она ушла ещё тогда, когда я сказал, что насчёт аневризмы можно не беспокоиться, и пусть идёт снова обследоваться, удивляет своего сосудистого хирурга. Ну а когда я уже объяснил, что не стоит волноваться насчёт благодарности, его окончательно отпустило.
Он даже не отказался посидеть со мной, выпить чаю с шоколадными пряниками, на удивление свежими, которые я купил по пути домой на развес в бакалейном. А то если в других магазинах берёшь в упаковке по полкило – не пряники, а кремень.
— Вот и дома понемногу отвыкаю от икры и балыка, — со вздохом сказал Юрий Константинович, задумчиво глядя на пряник в пальцах.
— Уж как по мне – лучше питаться картофельным пюре с сосисками, но спать спокойно, не дёргаясь от каждого звука на лестничной площадке, — философски заметил я.
— Тут я соглашусь, — чуть улыбнулся Соколов. — Но по привычке всё ещё вздрагиваю, когда раздаётся телефонный или дверной звонок, а я знаю, что вроде бы ни с кем о звонке не договаривался, и что мы никого не ждём в гости.
— Время лечит, — снова добавил я философии в нашу беседу. — Пройдёт месяц, другой – и уже с улыбкой будете вспоминать свои страхи… Кстати, Юрий Константинович, я тут подумал, что хорошо бы наконец обзавестись собственным жильём. Кооперативная квартира недалеко от центра столицы была бы в самый раз. Вот думаю, через кого можно было бы это дело провернуть…
И выжидательно уставился на Соколова. Такой толстый намёк не понял бы только самый отъявленный дегенерат. Экс-директор гастронома таковым однозначно не являлся. Юрий Константинович задумчиво побарабанил пальцами по столешнице.
— В принципе, у меня есть выходы на одного маклера, который за хороший гонорар подыскать может практически всё, что угодно, кроме, разве что, кремлёвской палаты. Там даже он бессилен, — хмыкнул Соколов. — Свести?
— Был бы вам очень признателен.
— Даже могу позвонить ему прямо сейчас с вашего телефона.
— Бога ради, конечно!
Я остался на кухне, но разговор слышал от и до.
— Марк Абрамович, вечер добрый! Это Соколов… Спасибо, вашими молитвами… Конечно по делу, стал бы я беспокоить такого уважаемого человека по пустякам или от нечего делать. Я вам звоню от одного молодого человека, который хотел бы с вами переговорить с глазу на глаз… Да, надёжный, я за него ручаюсь. Послезавтра в 19.30 у вас. Понял, всё ему передам. Кстати, его звать Арсений.
Я дождался появления в дверном проёме довольного Соколова.
— Вы, наверное, всё и так слышали. В общем, послезавтра Левин вас ждёт. Адрес я вам сейчас напишу. И телефон тоже. Перед тем, как идти, всё-таки позвоните, а то мало ли что…
На следующее утро поначалу всё шло как обычно: планёрка, обход, приём в кабинете иглорефлексотерапии, где я обходился только иглами, отдыхая после вчерашних манипуляций с теперь уже бывшим директором «Елисеевского»…
В общем, превратив в «ёжика» обладателя ХСН[1] Николая Петровича Скворцова из моей контрольной группы, я удобно расположился за столом, подперев щёку кулаком и почти погрузившись в сладкую дремоту, когда мой лежавший на животе больной – а это был довольно грузный мужчина 56 лет – вдруг захрипел и начал дёргаться.
— Николай Петрович, что с вами? — тут же подскочил я со стула.
Тот начал заваливаться на бок, я вовремя придержал его, иначе, опрокинься он на спину, то обломал бы все иглы, несмотря на их относительную гибкость. Ещё и из-под кожи пришлось бы обломанные кончики выковыривать.
— Сердце, — прохрипел тот, закатывая глаза.
Твою ж мать… Я с показавшиеся мне невероятной скоростью извлёк из кожи пациента все полтора десятка игл, бросил их на стол (впрочем, проследив, чтобы ни одна со столешницы не укатилась на пол), после чего приступил к экстренным реанимационным мероприятиям.
Вот только в отличие от общепринятых методов я воспользовался своим фирменным, активировав браслет и запустив в тело пациента пучок разноцветных «паутинок». Ещё несколько секунд – и я своим внутренним взором наблюдаю картину обширного инфаркта миокарда. Причём в наиболее серьезной его форме – трансмуральный инфаркт, с распространившимся на всю толщу миокарда некрозом.
Твою ж мать, снова повторил я про себя. Но что толку поминать чью-то мать, когда нужно спасать жизнь этому уже начавшему синеть и впавшему в бессознательное состояние человеку… Выходящие из его гортани судорожные хрипы были такими громкими, что я подсознательно испугался, как бы их даже через закрытую дверь не услышала дежурная сестра.
Работы много, но деваться некуда. Эх, понеслась, родимая! Мне, а, вернее, моим подручным пришлось заменять поражённую некрозом ткань сердечной мышцы в экстренном порядке, со скоростью, которой я и сам от них не ожидал. Видно, понимали, что счёт идёт буквально на секунды. Ну как понимали… Я не знаю, что эти «паутинки» собой представляли, насколько они были разумны, но то, что они знали своё дело – это факт. И если надо было сделать его быстро – они его делали быстро.
Понятно, что и расход моей энергии возрастал кратно. Ещё и у самого сердечко прихватило, я уж испугался, как бы тоже инфаркт не схлопотать, вот будет номер. К счастью, обошлось. Но всё же и на этот раз я почувствовал, что до поездки в Загорск подобное исцеление получилось бы на порядок сложнее.
Тем не менее силёнок из меня ушло немало. После того, как всё закончилось, и пациент открыл глаза, сделав нормальный, без хрипа вдох, я кое-как добрался до стула, откинулся на спинку, бессильно свесив руки и закрыл глаза.
