Рейд за бессмертием - Greko
После этих слов даже Глаша оживилась, вышла из ступора, хохотнула. Муж её поддержал.
— Да сколько угодно, Вася! И сплошь — хорошие! Такие, что раз обнимешь, про все на свете забудешь! А толку?
— В смысле?
Вася даже обиделся. Даже спину выпрямил. Рука невольно опять схватилась за темляк на тесаке, а глаза скосились на два Георгия.
— Да ты герой, спору нет, — усмехнулся Игнат. — И парень видный, красивый. Всякая замечтает, чтобы ты её обнял и на спину уложил. А толку?
— Игнат, ну что ты заладил: а толку, а толку? Ты нормально объясни! — Вася дернул воротник мундира.
— Глаша! — Игнат обратился к жене. — Разъяснишь?
Глаша, уже почти справившаяся с волнением, но, чуть краснея, кивнула.
— Не пойдут за тебя наши девки, Вася. — Глаша тихо улыбнулась. — Прав Игнат, ты парень видный. А только наши девки за тебя не пойдут. Потому что ты — не казак.
— И что с того? Ну, не казак. Но ведь тоже солдат. Не трус.
— Вот ты…! — Игнат чуть не задохнулся от возмущения. — Мы ж тебя калекой не выставляем. Твердим, что всем хорош! Но так у нас заведено! Выйдет наша не за казака, знает, что народ её осудит! Отвернется! А кому такая жизнь мила? Будь у тебя хоть вся грудь в орденах!
— И что? Везде так?
— Везде, Вася, — вступила Глаша. — Даже на самых отдаленных хуторах.
— Понятно! — Вася вздохнул.
— Ну, ты пошто разсуслился? — Игнат наполнял стаканы. — Ты не об этом думай сейчас, что не поможем тебе в твоей беде. Ты радуйся, что душа твоя не очерствела. Наоборот, жива, любви хочет. А раз душа жива, найдешь с кем голубовать! Давай, за это и выпьем!
… Вася вышел через час. Чуть покачивался. Выпили с Игнатом достаточно. Прощание с Глашей, как и «знакомство» вышло натужным, со взаимным покраснением. Но как-то справились. Глаша после робких рукопожатий тут же бросилась убирать со стола.
Вася едва дошел до калитки, когда его окликнул Игнат.
— Вася!
— Что? — Вася обернулся.
— Погоди, китель накину, провожу!
«Или все-таки будет мордобой?» — с тоской подумал дважды георгиевский кавалер.
Некоторое время шли молча. Игнат улыбался не переставая, наблюдая за смурным Васей.
— Ты серьезно думал, что я тебе и Глаше бошки поотрубаю? — спросил, наконец, усмехнувшись.
Вася остановился.
— Игнат… — начал было опять мямлить. — Я же не знал.
— Знамо дело — не знал.
— Можешь и отрубить. Но, поверь, если бы знал, никогда бы не посмел.
— Знаю, Вася. Ты уже успокойся, — Игнат мягко хлопнул Васю по плечу. — Мы же с тобой столько пережили. Я, может, не долго пожил, но в людях разбираюсь. И гниль всегда смогу распознать. Ты — хороший человек. Настоящий. Да, неловко получилось. Но знаешь ведь, порядки у нас такие. По чести, уж лучше ты, чем какой-нибудь… Ну, ты понимаешь.
— Понимаю.
— И разве после всего, что мы с тобой вместе прошли… — Игнат опять усмехнулся. — Разве может между нами встать какая-то баба⁈ Пусть и моя жена. Что же мы тогда за человеки?
— Нет. Не может. И не встанет. Слово даю!
— Вот это разговор! Ну, давай, обнимемся. Раз промеж нас все так правильно!
Обнялись.
— Ты все равно прости меня, Игнат! Все равно, прости!
— Да сразу простил, Вася. Сам дойдешь? Или еще пройтись с тобой?
— Спасибо, Игнат. Дойду.
— Ну, давай!
Вася пошел. Игнат его опять окликнул.
— Вась!
— Да.
— А это у тебя что? — Игнат, улыбаясь, указал на сверток в руках Васи.
Вася вздохнул.
— Это холст. Глаша просила…
— Ну, и чего не отдал пишкеш[2]?
— Игнат! — Вася развел руками.
— Ладно! — Игнат рассмеялся. — Давай, передам! Вот ужо она возрадуется! Давно мечтала! А я не сподобился!
Коста. Тифлис-Манглис, октябрь 1839 года.
В середине месяца, аккурат к моему дню рождения 12-го октября, прибыл приказ из Петербурга о моем производстве в штабс-капитаны и награждении офицерским Георгием. Меня поздравили в корпусном штабе и нагрузили поручением — отправляться в Манглис, чтобы отвезти свои документы и доставить решение суда с личной пометкой Государя по делу князя Дадианова с обязательством донести его до личного состава полка. Еле отболтался и выговорил себе право выехать завтра.
Начальник штаба, генерал-майор крохотного росточка, немец по происхождению Павел Евстафьевич Коцебу таинственно намекнул:
— В полку не задерживайтесь. Документы отдали — и сразу назад. Есть серьезный разговор!
Я был в легком раздрае. Не от загадок от чванливого «фона». Когда праздновать свою «днюху»? Если следовать цифрам, то родился не 12-го, а на 12 дней раньше, то есть 30-го сентября[3] Но я так привык к 12-му числу, что не отказал себе в удовольствии. Да и обмыть новые звездочки на эполетах и славный крест на груди сам Бог велел!
Мика опять своим «указом», закрыл таверну пораньше. Тамара своим — запретила мне появляться в таверне раньше девяти вечера. Приставила Бахадура, чтобы я не нарушил её приказа. Я, обуреваемый любопытством, подступился к пирату с расспросами.
— Что они такое там готовят, что запретили мне появляться?
— Сам не знаю, — Бахадур соврал с детской улыбкой.
— Ладно врать! Все ты знаешь! Колись!
— Что ты такой нетерпеливый⁈ Погоди чуток, сам все увидишь!
— Да ладно тебе, друг! Хотя бы намекни.
— Нет! — отрезал Бахадур. — Тамара мне голову снесет. Ты этого хочешь?
— Уууу, кобель! А еще друг называется!
Вот примерно такой наивный диалог у меня с ним получился. Дальше я уже не приставал. Знал, что бесполезное занятие. Но и успокоиться не мог. Так и не присел. Ходил по дому, проклиная медленно текущее время. Я волновался! Сам того не ожидая, волновался сильно. Настолько, что волнение это перешло в радостное возбуждение. Я в первый раз справлял день рождения в этом мире. В прошлом день рождения уже с лет восемнадцати превратился для меня, практически, в будничный праздник. Нет! Я, конечно, был рад поздравлениям, подаркам. Хотя понимал, что та обязательная плитка шоколада, которую мне папа дарил в день рождения с раннего утра, часто разбудив меня, все равно оставалась самым дорогим подарком.
