Боярин - Роман Галкин
В результате устроенной гвардейцами засады, генерал потерял еще несколько человек, в том числе и присланного Голицыным, но преследования не прекратил.
Река скрыла следы беглецов, но, разделившись на две группы и пройдя в обоих направлениях, обнаружили какие-то следы на льду вниз по течению, вероятно, оставшиеся от моего падения. Теперь уже двигались двумя группами по обоим берегам, тщательно осматриваясь в поисках следов.
Когда начало смеркаться, один из казачков, знающих здешние места, сообщил, что недалеко должен быть домишко бортника, обычно пустующий в зимнюю пору. Туда и двинулись на ночлег, отчаявшись найти беглецов.
Ночью на них неожиданно вышел Чинига с шестью уцелевшими хлопцами. После того, как вислоусый поведал о странном человеке, в одиночку напавшем на них, убившем троих и скрывшемся в ночи, а один из казачков сообщил, что видел того человека во время нападения на обоз рядом с княжеской каретой, Евлампий немедленно поднял всех и двинулся к месту описанного Чинигой происшествия.
М-да. Нет ну то, что мне приписали часового, упокоенного Алексашкой, понятно. Но зачем приписывать еще и застреленного Панасом?
Свобода
— Эй, Дмитрий, просыпайся. Нешто не выспался еще?
Открыв глаза, я непонимающе посмотрел на склонившееся надо мной небритое лицо, в глазах которого плясали отражения небольшого костерка. Признав Федора, сел, опершись о стену сарая.
— Что? Обед принесли? — задал ему вопрос мой бурчащий желудок.
— Ага, — кивнул тот, — принесли. Только не обед, а ужин. Тебе что подать, рябчиков, али карасей в сметане?
— Рябчиков для начала, — ответил я и огляделся вокруг.
Костерок горел прямо посреди сарая. Дым поднимался вверх и выходил через дыру в разворошенной соломенной крыше. Через эту же дыру было видно звездное небо. Значит снаружи уже стемнело. Когда только крышу успели разворотить? Днем-то этой дыры не было, иначе было бы светло.
Кроме меня и Федора из сопровождения Светлейшего в сарае находился только один гвардеец, стоявший с ружьем перед тремя сидящими у стены бандитами. Среди связанной троицы узнал Панаса. Интересно, когда этот бедолага ухитрился присоединиться к ним? И где Чинига с генералом? Где, вообще, все?
— А где все? — поинтересовался я у боярина.
Тот что-то в полголоса втолковывал гвардейцу и на мой вопрос не обратил внимания.
Я встал и, шагнув к костерку, протянул к огню озябшие ладошки. Заметив, что Федор отошел от солдата, повторил вопрос:
— Где все? Мы что, уже свободны?
— А ты, Дмитрий, еще бы поспал, глядишь, и вовсе один остался, — ухмыльнулся тот. — Мы уж сомневались, надо ли тебя будить, да вот приглянулся ты Светлейшему. Так что пойдешь с нами.
— Куда?
Боярин вновь оставил вопрос без ответа и, оттолкнув дверь, вышел наружу. Я поспешил за ним.
М-да, похоже я действительно проспал прилично — на улице совсем темно. Темно и тихо. Куда же все подевались?
В домишке, что посреди поляны, тускло светилось маленькое мутное оконце. Туда и направился Федор. Снег под нашими ногами скрипел в ночной тиши невероятно громко.
Уже ступив на невысокое крылечко, я вздрогнул от раздавшихся из сарая криков. Зыркнув в ту сторону, боярин недовольно поморщился и открыл дверь. Крики резко стихли.
Заходя в избушку, я оглянулся и увидел выходящего из сарая гвардейца. Ружье у парня висело за спиной, а в руке сабля, которую он протирал какой-то тряпицей. М-да… Суровый век, как говорится…
— Не выстужай избу, Дмитрий! — раздался сердитый голос княжьего денщика.
Федор уже скрылся внутри, а в дверях стоял собравшийся выходить Алексашка. Я поспешно отступил в сторону, давая ему дорогу, после чего зашел, захлопывая за собой пронзительно скрипнувшую дверь.
— Садись, Дмитрий Станиславович, пожуй, чего бог послал, — сидящий за столом Светлейший кивнул на ломти хлеба и крупно нарезанные куски белоснежного сала с толстыми мясными прослойками.
Сглотнув наполнившую рот слюну, я поспешно направился к столу.
— Да он такое не будет, — насмешливо кинул Басманов. — Он как проснулся, сразу рябчиков да карасей в сметане затребовал.
Князь деланно изумился, и они с боярином продолжили подначивать меня, весело хохоча. Я же, пережевывая жестковатое, но ужасно вкусное сало, пытался запихать в рот еще и кусочек подсохшего хлеба. От напряжения в челюстях заложило уши, потому толком не слышал, о чем они мне говорили, лишь глупо улыбался и на всякий случай кивал.
Кроме нас в комнате находился второй гвардеец, почему-то державший в руках ружье. За ним в темном углу я заметил две фигуры, сидящие на лавке. Лиц было не разглядеть, но по фигурам и по одежке догадался, что это наши недавние пленители — пан Чинига и иудушка Евлампий Савин. Вот ведь как удачно мы поменялись ролями. Что же все-таки произошло? Куда подевались все бандиты? Неужели пока я спал, их всех того…
Донесшиеся с улицы крики прервали мои размышления. Князь и Федор встревожено вскочили и обнажили клинки. Гвардеец, переводя взгляд то на пленников, то на дверь, взял ружье на изготовку.
Я начал с большей скоростью работать челюстями, заглатывая почти не пережеванные куски и обшаривая взглядом помещение в поисках какого-нибудь оружия. Но, увидев деревянное ведро с чистой водицей, вдруг испытал невероятную жажду, заглушающую все остальные чувства. Шагнув к лавке, на которой стояло ведро и, опустившись на одно колено, припал губами к воде. С наслаждением шумно напился живительной влаги.
Заскрипели ступени на крыльце, дверь резко распахнулась, и в избу вошел разгорячено дышащий Алексашка. Отойдя в сторону, он махнул рукой, приглашая кого-то следовать за ним. Послышалось хэканье, и в помещение кубарем влетел человек, судя по одежке из банды наших пленников. Последним зашел тот гвардеец, что оставался в сарае, и закрыл за собой дверь. Значит, снаружи больше никого не было. По крайней мере, живых.
— А ты во дворе покарауль, — сказал ему княжеский денщик. — Чай не замерзнешь. А то мало ли кого еще принесет.
Гвардеец безропотно подчинился приказу и вышел. Заброшенный им в избу мужик поднялся, но, получив от Меньшикова хорошую затрещину, вновь упал на колени и больше не делал попыток встать. Лишь затравлено зыркал по сторонам.
— Кто таков? Откуда взялся? — грозно вопросил Светлейший.
— Ды, я вотета… Гринька ж я, — промямлил мужик. — Я о це…
