Благословенный. Книга 6 (СИ) - Коллингвуд Виктор
Через день в Потсдам приехал министр коммерции Российской Империи Николай Румянцев, и я, забрав его с собою, в сопровождении статс-секретаря Сперанского, барона Штейна, генералов Бонапарта и Толя выехал из Потсдама и отправился в Дрезден.
Но, прежде чем покинуть дворец Сан-Суси, мы отдали долг уважения его создателю: я приказал, чтобы тело Фридриха Великого извлекли из Потсдамской гарнизонной церкви и перезахоронили в Сан-Суси, в давно ожидавшей его могиле на холме с виноградными террасами.
Мечты должны сбываться. Хотя бы post mortem…
Интерлюдия
— Ты только посмотри на это, Джорджи!
Традиционный бал у герцога Кентского был в самом разгаре. Пары только закончили англез и теперь готовились к длинному контрдансу, всегда исполняемому на этих балах, и заслужившему даже прозвание «вальс герцога Кентского». Джордж, принц Уэльский, только что галантно проводивший до места танцевавшую с ним леди Шрусбери, и решивший было взять перерыв в танцах, дабы без помех полакомиться мороженым немедленно оглянулся, ища глазами лицо, произнёсшее эти слова. В мире был лишь одни человек, способный безнаказанно разговаривать в таком тоне с наследником английского престола — и это, разумеется, был денди, симпатяга и хлыщ Бо Броммел.
— О чем ты, Бо? — с некоторым удивлением поинтересовался принц, нечасто слышавший от своего эпатажного друга выражения превосходной степени.
— Вон та леди… Мой бог! Она — совершенство, Джорджи!
Принц обернулся, близоруко прищурившись, затем поднял лорнет, рассматривая указанную ему даму.
Ему не пришлось долго искать ее глазами. Конечно, освещение в залах у герцога не шало ни в какое сравнение с этими новомодными электрическими штучками, про которые так много толков на континенте, но все же старых добрых свечей Его Светлость никогда не жалел; и роскошную платиновую блондинку в изящнейшем, украшенным серебром сиреневом платье, беседовавшею о чем-то с генералом Корнуоллисом, не заметить было просто невозможно!
— Как хороша, Джорджи! О, как же она хороша! — с придыханием прошептал Бо, отчаянно лорнируя красотку.
— О, действительно, замечательная особа! Правда же, она напоминает чем-то Мэри? — согласился с ним принц, тоже впечатленный красотою дамы, но пока не очень понимавший причин такого энтузиазма своего светского чичероне.
Действительно, сходство с давней любовью принца, леди Мэри Фицгерберт, было просто разительным; притом дама явно была выше, стройнее фаворитки Джорджа, и, к тому же, судя по реакции Бо, обладала отменным вкусом.
— Несомненно! — тут же с жаром подтвердил Броммел. — Но как одета! Какова стать! Совершенство, Джорджи! Совершенство! Ты только взгляни на покрой этого платья, на этот горделивый взгляд! А как идут эти камелии к шелку цвета насыщенной лаванды! Джорджи, я сражен наповал, я просто убит!
— И кто же это?
— О, это знаменитая мадам Жеребцофф, королева салонов Петербурга!
Тут принц округлил глаза, раскрыв беззвучно рот в гримасе выразительного изумления, как это бывает, когда человек впервые видит особу, слава которой уже прогремела повсюду иерихонскими трубами, а он, несчастный червь, лишь теперь удостоился лицезреть эту прямиком сошедшую с Олимпа полубогиню. И, надо признать, у него были на то все основания: не каждый день встретишь вот так вот запросто даму, назначенную послом гигантской и могучей империи!
— Неужели именно она? — пораженно произнёс принц, не отводя от леди лорнета.
— Да, Джорджи, именно так! — с энтузиазмом подтвердил Бо.
— Ну что же, полагаю, генерал Корнуоллис может представить меня ей? — размышляя вслух, с сомнением вымолвил принц.
— Все много проще, мой полноватый друг! Я могу представить тебя! — уверил его Броммел.
— Так что же ты молчал! Немедленно пошли к ней, пока она снова на отправилась с кем-нибудь танцевать!
Друзья подошли ближе. Леди Жеребцофф, слегка улыбнувшись, коротко кивнула лорду Корнуоллису, давая понять, что закончила разговор с ним, и обратила скучающе-доброжелательный взор на Броммела и принца Уэльского.
— Бо, сегодня вы одеты просто сногсшибательно! — с очаровательной хрипотцой в голосе произнесла она. — А кто этот ваш элегантный друг?
— Разрешите представить, мадам: Георг Август Фридерик Брауншвейг-Люнебургский, принц Уэльский, — блестящий кавалер, тонкий знаток искусств, и мой большой друг! — надувшись от гордости, произнёс Бо.
— О, это честь для меня — быть представленной столь высокопоставленной, и одновременно — утонченной особе! — обольстительно улыбнувшись произнесла леди. — И где же вы прятали его от меня? — с деланным упрёком обернулась она к Броммелу и шутливо грозя тому сложенным веером.
— О, горе мне! Я вызвал гнев богини! Спешу удалиться в глушь, пока с неба не обрушился на меня громогласный перун! — комично всполошился Бо и тут же поспешно ретировался, оставив принца и леди наедине.
Дальнейшее Георг Август Фридерик Брауншвейг-Люнебургский помнил как в тумане…
Они разговаривали, танцевали, ели мороженое, снова разговаривали, и снова танцевали… Удивительное дело — о чём бы ни заговорил принц с Ольгой Александровной, всегда они находили общий язык, будто бы были созданы специально друг для друга! Поэмы Джона Мильтона, стихи Кольриджа, философия Сведенборга, гравюры Блейка, сонеты Шекспира, баллады Вордсворта, — обо всем у нее было свое мнение, глубину и оригинальность которого, правду сказать, принц не всегда мог по достоинству оценить; но в этом затруднительном случае Бо Броммел, как опытный суфлёр, всегда подсказывал ему нужную фразу. Сказать, что принц Уэльский был очарован — это не сказать решительно ничего; они полностью сошлись с леди Жеребцофф в восторженной оценке романтизма, только лишь нарождающегося в искусстве, высочайшим образом оценив великолепную «Озёрную школу»; оба чрезвычайно ценили и тонкость Кольриджа, и грубоватую искренность Бёрнса:
— Ах, господа, — покровительственно поглядывая на приятелей, вещала им эта северная Афина, — ваш Бёрнс великолепен! Но нее потому ли он велик, что старые песни его предков жили в устах народа, что ему пели их тогда ещё, когда он был в колыбели; что мальчиком он вырастал среди них и сроднился с высоким совершенством этих образцов, что он нашёл в них ту живую основу, опираясь на которую, мог пойти дальше? И ещё, не потому ли он велик, что его собственные песни тотчас же находили восприимчивые уши среди его народа, что они затем звучали ему навстречу из уст жнецов и вязальщиц снопов, что ими приветствовали его весёлые товарищи в кабачке? Тут уж и впрямь могло что-то получиться. Лишь одного не могу я уразуметь: и как столь талантливый поэт может воспевать такую гадость, как хаггис?
Нередко, однако, они спорили, причём мадам Жеребцова совершенно не стеснялась противоречить своему могущественному собеседнику.
— Вы полагаете, Ваше Высочество, что Вордсворт груб и простонароден? Я е считаю, его «Лирические баллады» божественными! они 'исполнены глубоких чувств и поэтических мыслей, выраженных языком честного простолюдина. То же, что Ваше Высочество называет грубостью и отсутствием утонченности, есть лишь освобождение вашего великого литературного языка от обветшалых поэтизмов, Да, он пишет слогом, близким к речи простых людей, и это прекрасно! С воцарением Вордсворта и Кольриджа английская поэзия прочно, двумя ногами стоит на земле!
Принц буквально сошел с ума. Каждый день его экипаж по одному, а то и по несколько раз проезжал теперь мимо окон русского посольства. Принц за большие деньги раздобыл график светских поседений леди Жеребцофф, так что вскоре они уже виделись почти ежедневно; и каждый раз в обществе этой дамы сердце принца, открытое ко всему интеллектуальному и утонченному, буквально трепетало от восторга. Горбоносая Мэри Фицгерберт была отринута и напрочь забыта; ее место прочно заняла пепельноволосая «Диана Севера».С каждой их встречей принц влюблялся все сильнее; но мадам Жеребцофф оставалась недоступна! Они разговаривали об искусстве, о художниках, поэтах, писателях, древней истории, моде, танцах, тканях, даже о столь своеобразном предмете. Как вышивание крестиком, — чем принц был увлечен тайно и страстно; но леди решительно не реагировала на неуклюжие намеки принца.
