Вот это попадос! - Юлия Журавлева

Пожалев горемыку и устроившись на полу, я начала жалеть себя: послали же духи спутничков! Мне всё больше начинает казаться, что без этой парочки я бы быстрее и с меньшими потерями добралась до Авардона, но не отправлять же их теперь назад? Привыкла уже к своей странной компании. Но на будущее однозначно учту: если еще раз у меня встанет выбор брать деньгами (или их вещным заменителем) или натурой (в любом смысле) — точно надо брать деньгами, не прогадаю!

Балансируя на грани сна и яви, я очень надеялась во сне увидеть своего прекрасного незнакомца. С той злополучной ночи, когда на нас напала Мишкина мама, он так мне ни разу и не приснился. Сны приходили самые обычные и благополучно забывались, рассеиваясь в подсознании. Я же каждый вечер ждала и надеялась, но вновь просыпалась утром ни с чем, и это, признаюсь, также не улучшало моего настроения. Но эльфу с драконом я старалась ничего не показывать. Странная ситуация: человек из моих снов то ли реальный, то ли нет, да еще непонятно каким образом в пустом мире оказавшийся; я в еще более непонятной ситуации — то ли еще человек, то ли орка, в чужом мире и чужом теле. На что здесь можно надеяться? На чудо? Нет, пожалуй, чудес мне хватает — хочется теперь чего–то рационального или хотя бы надежного. А кто у нас в этом мире самые надежные?

— Духи предков, вы знаете мою просьбу, вам же не сложно, правда? — тихонько произнесла я вслух. Мысли мыслями, но так оно надежнее.

Я удобнее улеглась, насколько это возможно на полу на жесткой подстилке, надеясь, что слова будут услышаны, — ведь если даже мои чувства и желания доходили до адресатов, то слова точно должны. В этом сне мы обязательно встретимся.

Я снова в степи, но в другой — не такой, как в последний раз. Выжженная трава рассыпается прахом под ногами, земля растрескалась и стала похожа на камень, прямо передо мной — сгоревшие юрты, от которых остались одни остовы из глины, пережившие огонь. Я медленно иду по тому, что совсем недавно являлось поселением орков. Вот лежит котел, точь–в–точь как тот, который я утопила в речке, только оплавленный и разукрашенный цветами побежалости в причудливый переливающийся узор. Стоя на корточках, осторожно касаюсь одной из юрт — точнее, ее остатков, в которых валяются закопченные косточки и камешки — амулеты, что некогда ее украшали. Оставшаяся на руках сажа почему–то напоминает запекшуюся кровь.

— Здесь нет твоей вины, — сказал мне мой желанный гость, и я прекрасно знала, что он прав.

Только почему всё равно так больно?

— Они получили приказ срочно нападать, стоило мне появиться в этом мире. Они спешили схватить меня?

Кивок и вздох стали мне ответом.

— Ты с самого начала, с самой первой встречи знал, что мое племя уничтожили из–за меня?

Он снова кивает и отводит глаза.

— Так почему не сказал? — Я не хочу, но почему–то обвиняю его — тоже, в общем–то, ни в чем не виноватого.

— Ты бы предпочла узнать всё сразу? В новом мире и в новом теле тебе стоило сначала немного освоиться.

— Почему ты за меня всё решил? — я встала, отшатываясь от чересчур близко стоящего мужчины. — Откуда ты вообще знаешь, что мне нужно?

— Я тебя понимаю, — как будто невпопад ответил он, но я тоже его поняла.

— Ничего ты не понимаешь! Это не мой народ, я не орка. Да, мне жаль любых живых существ, но не настолько же! В моем мире куча горячих точек, каждый день новые сводки новостей одна кровавей другой — я просто не должна так реагировать на всё это! Так почему?..

Почему мне сейчас так больно, больно за чужой народ, ставший резко, в одночасье, моим? Почему именно в степи я чувствую себя как дома? И почему сейчас я понимаю, что моего дома больше нет, одно лишь пепелище. Мне хотелось сказать еще много всего, еще больше спросить, но слов не осталось, из глаз брызнули слезы; нисколько не заботясь о том, что вся перемажусь в золе, я закрыла черными ладонями лицо. Со слезами выходила боль, но не вся: что–то оставалось, оседая в памяти и на сердце, как пепел, укрывший золотую траву степи.

— Это нормально, — нежные руки легли на мой затылок, прижимая к груди. — Ты становишься частью мира, он принимает тебя, ты принимаешь его, впускаешь внутрь и пропускаешь через себя. Он меняет тебя, а ты сможешь изменить его.

— Я не хочу меняться, я хочу вернуться домой, — из чистого упрямства ответила я, потому что в эту минуту я точно не могла уверенно сказать, что желаю вернуться. Вернуться раньше, чем отомстить.

Мой ночной гость ничего не ответил, а мне и не нужны его слова. Хотелось, чтобы кто–то побыл рядом, — такой, с которым хорошо и комфортно молчать, молчать обо всем на свете: о доме, об орках, о людях, о том, что еще ждет меня впереди. И я знала, что и в моем молчании он понимает меня.

Мы перемещаемся из степи и резко оказываемся где–то в горах среди цветущих альпийских лугов. Подобные прыжки в пространстве уже не удивляли, и красота не радовала: слишком яркая картина сгоревшего поселения до сих пор перед глазами и застилает всё вокруг.

— Почему тебя так долго не было в моих снах? — спросила я после продолжительного молчания.

— Скажи, а ты уверена, что хочешь меня видеть и дальше? — вопросом на вопрос ответил он.

— Конечно, — не задумываясь сказала я.

— Даже не зная, кто я? Не боишься потом пожалеть?

— Лучше жалеть о том, что сделано, — так говорят в моем мире.

— В каком именно твоем мире так говорят? — улыбнулся собеседник.

— Ты прекрасно понял: в моем родном, — я чувствую, как он пытается уйти от ответа.

— Ты вернешься домой, — грустно вздохнул красавец, — а я останусь. Я думал, новые воспоминания подарят мне что–то взамен давно утраченных, но при мысли о тебе, о том, что когда–нибудь и ты исчезнешь, только хуже.

— Так значит, это ты не хочешь меня видеть…

От этого становится обидно, независимо от причины: всегда неприятно, когда от тебя отказываются.

— Я очень хочу тебя видеть, но подумай о другом. А не сделает ли связь со мной и тебя заложницей этого