1928 год: ликвидировать ликвидаторов (СИ) - Ангелов Августин
— Нет, Михаил Александрович. Ни про одного сотрудника ОГПУ такой информации пока не имею, — честно сказал Вячеслав.
— Так вот, мне стало известно, что первого января сотрудник Народного комиссариата финансов СССР Борис Бажанов и внештатный сотрудник ОГПУ Аркадий Максимов нелегально пересекли границу с Персией и попросили там политическое убежище.
— Нет, мне об этом происшествии еще не докладывали. А куда же смотрели наши пограничники? — удивился Менжинский.
— Как выяснилось, вся застава нелегально праздновала Новый год и перебрала самогона, — поведал Трилиссер. Потом добавил:
— Мне об этом происшествии стало известно только от своей закордонной агентуры в Персии. Я тут же провел собственное расследование, направив надежных людей на места. Одновременно выяснилось, что этот Бажанов занимал до 1926 года должность секретаря ЦК, следовательно, он является чрезвычайно важным секретоносителем. А Ягоде, оказывается, по этому поводу звонили из Ашхабада уже второго января. Более того, Генрих сразу же дал распоряжение попытаться перехватить перебежчиков, направив на их перехват особый отряд пограничников. И, если он не докладывал вам, то есть все основания полагать, что Ягода пытался скрыть от руководства важную информацию.
— Хм, весьма интересно. Посмотрим, что он скажет, когда я спрошу его об этом завтра утром, — произнес Вячеслав. И добавил:
— А сейчас, Михаил Александрович, расскажите мне все подробности об этом деле с перебежчиками, чтобы я мог вести предметный разговор с Генрихом. Как такое могло получиться, что столь ценному сотруднику позволили оказаться в непосредственной близости от государственной границы, где он имел возможность перейти ее? И еще один вопрос. А вы сами почему мне сразу не доложили, как только узнали?
Трилиссер потупился. Последний вопрос явно застал его врасплох. Но, он, как опытный разведчик, тут же выкрутился:
— Вы меня простите, Вячеслав Рудольфович, но я не желал докладывать через голову Ягоды. Он же ваш первый заместитель, а не я. Да и делом этим именно он сразу и занялся. Потому я сначала решил перепроверить эту информацию. И потом, я же находился в уверенности, что вам Генрих уже доложил все, как положено, просто информация засекречена, как и положено. У нас же в ведомстве ни один отдел не должен знать подробности того, что делает другой. Тем более, некорректно прыгать через голову, если речь идет о высшем руководстве. Особенно, учитывая мою личную неприязнь к Генриху. Я подумал, что вы можете неправильно истолковать, если полезу докладывать выскочкой.
Что же касается этого перебежчика Бажанова, похоже, к побегу он готовился тщательно. Заранее начал готовиться, может даже за год. Причина, думаю, состоит в том, что обиженным он себя считал после увольнения из секретариата ЦК в 1926 году. Хотя оставался он при неплохой должности редактора «Финансовой газеты» и был избран в Высший Совет СССР по развитию спорта. Но, как видно, это его не слишком устроило, вот и ступил на путь предательства. Возможно, что он был завербован иностранной разведкой. Этот вопрос мои сотрудники сейчас выясняют. Правда, на данный момент доказательств нет. А вот на то, что человек этот весьма неустойчив в своей приверженности идеям коммунизма, обратил внимание пару лет назад даже Генрих Ягода. Именно его докладная записка Сталину и послужила поводом для увольнения. И, конечно, за Бажановым установили наблюдение. Так вот, когда этот Борис отправился в конце прошлого года в командировку в Туркмению, Ягода приставил к нему законспирированного сотрудника для негласного надзора, того самого Аркадия Максимова. Вот только Максимов тоже предал и сбежал вместе с Бажановым, вместо того, чтобы ликвидировать его при попытке побега за пределы Советского Союза.
— И как такой морально неустойчивый элемент, как этот Бажанов, вообще проник в ЦК? — спросил Вячеслав.
Трилиссер ответил:
— Очень просто. Он сначала втерся в доверие к Кагановичу. Писал за него статьи для прессы, став личным секретарем. Вот Каганович его и продвинул, порекомендовал на должность секретаря Оргбюро Центрального Комитета партии, а потом Каганович опять поспособствовал, чтобы Бажанова назначили секретарем Политбюро ЦК. И, фактически, он сделался правой рукой Сталина в делопроизводстве.
Менжинский сказал жестко:
— Раз уже сбежал, то примите все меры, чтобы немедленно ликвидировать предателя за границей, пока он не успел сильно навредить. Это как раз по профилю вашего отдела.
— Будет сделано, Вячеслав Рудольфович. Я дам задание Агабекову подготавливать ликвидацию.
Тут уже вмешался и я, услышав знакомую фамилию. Вспомнив, как Агабеков потерпел в этой затее фиаско, а потом и сам сделался перебежчиком, я сказал Трилиссеру:
— Агабеков не пользуется моим доверием. За ним самим надо бы наблюдение установить, чтобы в перебежчики не готовился. Так что, Михаил Александрович, лучше кого-нибудь другого пошлите с этим заданием. И перекройте путь из Ирана в сторону Индии. У меня есть предчувствие, что Бажанов направится именно в Индию под защиту англичан.
Глава 24
Когда Менжинский вместе с Трилиссером и под охраной сотрудников его отдела добрался до своей квартиры, время уже перевалило за полночь. В подъезде на этот раз горел свет, а возле него важно прохаживался дворник с лопатой, хотя снег и без того был тщательно вычищен с тротуара перед входом. Как только подъехала машина Трилиссера, он отправил вперед своего оперативника, чтобы проверить у дворника документы.
Карл Паукер постарался, установив круглосуточную охрану у квартиры председателя ОГПУ, как и обещал. За половину дня и вечер его сотрудники оборудовали дворницкую, а, на самом деле, законспирированный пост охраны. И, разумеется, дворники, дежурившие в этой дворницкой, тоже были не совсем дворниками. Человеку Трилиссера дворник предъявил соответствующее удостоверение. Не поддельное, а самое настоящее.
Тем не менее, сотрудник ИНО проверил и лестницу до самого верха, пока не убедился, что никакой опасности нет. Только тогда Менжинский распрощался с Трилиссером и, поднявшись на второй этаж, открыл свою квартиру. Он старался не шуметь, чтобы не разбудить домашних, но жена все-таки сразу почувствовала его и выскочила из детской навстречу. Повиснув на шее у Вячеслава, она поцеловала его и запричитала:
— Славочка, миленький, а я уже не знала, что и думать! Позвонила к тебе на службу, а там дежурный сказал, что не знает, где ты находишься. Представляешь, как я изнервничалась? И Рудик весь вечер плакал. Животик болел. Только сейчас его спать уложила!
Не желая посвящать Аллочку в подробности произошедшего, Менжинский сказал, что сильно задержался из-за того, что ездил инспектировать объекты. Впрочем, подобную версию сообщил он и Эльзе. Никто, кроме Трилиссера и его разведчиков, которые хорошо умели хранить тайны, не должен был узнать о перестрелке. Даже самому Сталину докладывать не следовало до выяснения. Ведь нельзя было исключать, что Ягода после той небольшой провокационной выволочки, которую устроил я Генриху, мог пожаловаться вождю, и решение о ликвидации Менжинского принял Сталин лично.
Ведь Ягода перехватил управление ОГПУ не просто так, а именно в интересах Сталина, который Генриху доверял больше, чем Менжинскому. Ведь Ягода был у Иосифа Виссарионовича на крючке. Как Генеральный секретарь партии большевиков, Сталин наверняка знал о приписках партийного стажа Генрихом. Потому этот человек и являлся тем, через кого партийный вождь жестко контролировал аппарат ОГПУ, взамен предоставляя самому Генриху некоторую свободу действий.
Теперь же стало и совершенно очевидно, что многое из оперативной информации проходило через Ягоду мимо Менжинского. Это было понятно хотя бы из того самого эпизода с побегом Бажанова, когда даже из полномочного представительства ОГПУ в Ашхабаде докладывали не лично Менжинскому, а Ягоде. И уже сам Генрих решал, говорить председателю ОГПУ сразу, или подождать, попробовав все исправить самостоятельно. Ведь, если бы тому особому пограничному отряду, который оперативно послал Ягода на перехват, удалось бы успешно перехватить перебежчиков, то и докладывать уже можно совсем в иной тональности. Во всяком случае, не как о непростительных ошибках чекистов, подчиненных Генриху, а, всего лишь, как о досадном инциденте с купированными последствиями.
