По прозвищу Святой. Книга первая (СИ) - Евтушенко Алексей Анатольевич

— Так почему тогда? — спросил Сердюк. — Привычка?

— Хуже, — ответил Максим. — Дело в том, что никотин — это наркотик. Причём один из сильнейших. Да, он не вызывает изменение сознания, как алкоголь или, допустим, морфий… Кстати, я бы советовал держать ампулы с морфием, которые мы сегодня взяли, под особым контролем. А то мало ли. Но это я отвлёкся. Так вот, никотин — наркотик, который вызывает мгновенное привыкание. Курильщику хочется курить не потому, что он собирается успокоить нервы или, как многие думают, просто отдохнуть или подумать над чем-то важным. Нет. Организм, отравленный никотином и попавший в зависимость от него, требует очередной дозы.

— Какой жах [11], — сказал Нечипоренко. — Так мы что же, выходит, наркоманы?

— Увы, — развёл руками Максим. — Получается, так.

Помолчали.

— Да и хрен с ним, — высказался Нечипоренко. — Кто не курит и не пьёт, тот здоровеньким помрёт.

— Наливай, командир, — усмехнулся Максим. — Самое время выпить за наше здоровье.

Разлили, выпили.

— И всё-таки, Коля, — сказал упрямый Нечипоренко. — Хлопец ты лихой, спору нет, и пользу отряду уже принёс немалую. Но хотелось бы знать о тебе побольше.

— Зачем? — спросил Максим.

— Как это — зачем? — нахмурился Нечипоренко. — Ты же с нами или как?

— С вами. Но давай начистоту, Иван Сергеевич, — Максим перешёл на «ты». — Ни тебе, ни товарищу комиссару, — он посмотрел на Сердюка, — я не подчиняюсь.

— То есть, не с нами? — продолжал упорствовать Нечипоренко.

— Тебе обязательно хочется иметь меня в подчинении? Повторяю. У меня особое задание от советского командования, о котором я не могу вам рассказать. Это задание требует свободы действий. Поэтому я прихожу, когда хочу и ухожу, когда хочу. Связаться со мной по своему желанию вы не можете. Во всяком случае, до тех пор, пока у вас нет рации. Рации нет у отряда, я правильно понимаю?

— Пока нет, — хмуро ответил Нечипоренко.

— Кстати, это плохо, — сказал Максим. — Связь должна быть. И со мной и с Большой землёй.

— С Большой землёй? — не понял Нечипоренко.

— С нашим командованием по ту сторону фронта, — пояснил Максим. — Это важно. Ладно, попробую достать вам рацию. А пока будет так, как я сказал. Согласны?

— Согласны, — вздохнул Сердюк.

— Как скажешь, — буркнул Нечипоренко и потянулся к бутылке.

— Погоди, Иван Сергеевич, — остановил его Максим. — Давай наши ближайшие планы обсудим. Пока трезвые.

[1] Власть (укр.)

[2] Нынешний Ивано-Франковск

[3] Оружие (укр.)

[4] Женщин (укр.)

[5] Делают (укр.)

[6] Иначе (укр.)

[7] Всё время (укр.)

[8] Никакой (укр.)

[9] Лучше (укр.)

[10] Человек

[11] Ужас

Глава пятнадцатая

Нечипоренко и Сердюк накурили в землянке так, что дышать стало решительно нечем. Открытое окно мало помогало.

— Даже мне плохо, — сообщил КИР. — Концентрация опасных веществ в атмосфере зашкаливает. Как ты выдерживаешь?

— Ты не можешь определить концентрацию опасных веществ, — мысленно возразил Максим. — Нечем.

— Я догадываюсь, — сказал КИР. — Если серьёзно, не рекомендую здесь ночевать. Вредно для здоровья.

— Может, ты и прав, — согласился Максим.

— Эй, Коля, — услышал он голос Нечипоренко. — Ты где? Всё в порядке?

— Нормально всё, — ответил Максим. — Так, задумался.

— О чём?

— Как раз о планах. У меня имеются соображения по данному поводу, но хотелось бы выслушать ваши. Есть мысли?

— Выбить немцев из Лугин, — пристукнул кулаком по столу Нечипоренко. Французский коньяк явно подействовал — глаза командира горели праведным огнём, усы топорщились, как у кота. — Пусть земля горит у них под ногами!

— Правильно, — поддержал комиссар. — Лугины наши. Райком, уверен, поддержит. Напасть ночью, пока спят, и всех, — он провёл пальцем по горлу. — Часовых предварительно снять, конечно.

— Райком? — переспросил Максим.

— Ну да, подпольный лугинский райком. А ты думал, мы сами по себе? Руководящую роль партии никто не отменял. Даже в оккупации.

— Спасибо, учту, — сказал Максим. — Райком — это хорошо. Но вернёмся к нашим наполеоновским планам. Есть ловкие ребята, которые умеют снимать часовых?

Командир и комиссар переглянулись.

— Ну… — сказал Нечипоренко. — Если что, я и сам могу. Вспомню молодость.

— Один?

— Зачем один? Петра возьму с собой. Он у батьки Махно лихо воевал.

— Тебе сколько лет, Иван Сергеевич? — спросил Максим.

— Сорок пять. А что?

— И Петру нашему примерно столько же. Ещё и хромает, у него одна нога короче другой. А Гражданская война закончилась двадцать лет назад. Мне продолжать? Не говоря уже о том, что командиру партизанского отряда самому снимать немецких часовых — так себе идея. Случись что, кто отрядом командовать будет? Фильм «Чапаев» все смотрели? Где должен быть командир?

— Впереди, на лихом коне, — почесал в затылке Нечипоренко. — Но не всегда.

— Именно, — сказал Максим. — Я мог бы и сам снять часовых. Один. Но это не выход.

— Один? — не поверил Нечипоренко. — Да ладно брехать-то.

Максим пожал плечами.

— Тебе не рассказывали? — спросил командира Сердюк. — Восемь человек охраны сегодня было на паровозе. Шестерых из них снял Коля. Один. При этом заметь — все остались живы.

— Правда что ли? — Нечипоренко посмотрел на Максима другими глазами.

— Правда. Брехать не в моих привычках.

— Однако, — крякнул Нечипоренко. — Ну, допустим. А почему не выход?

— Потому что в Лугинах стоит полнокровная рота вермахта. — Сто восемьдесят третий пехотный полк шестьдесят второй стрелковой дивизии. Той самой, снабжение которой мы сегодня подрезали. Это двести с лишним солдат, офицеров и унтер-офицеров. Полностью вооружённых и хорошо обученных. Регулярные войска. Против нашего партизанского отряда, где всего-то бойцов тридцать-сорок, половина из которых вообще пороха не нюхала и не знает толком, с какого конца за винтовку браться. И всего один пулемёт, который сегодня добыли. Так?

— Допустим, так, — мрачно сказал Нечипоренко.

— Вот и ответ. Связываться сейчас с немцами в Лугинах — это заведомо обречь себя на поражение. Только зря людей положим.

— Без потерь на войне не бывает, — сказал Нечипоренко. Взял бутылку, потряс. — О, выпили. Надо за второй сходить. Коля, сгоняешь?

— Хватит нам, Николай Сергеевич, — сказал Максим. — То есть, мне точно хватит. Завтра вставать рано.

— Куда тебе вставать?

— Завтра же воскресенье?

— Воскресенье.

— Ну вот. У меня встреча с Густавом Вебером. Я ему кое-что должен передать, а он мне в ответ, надеюсь, кое-что нужное шепнёт. Это к нашему разговору. Поймите, товарищи, у нас сил маловато пока с немцами напрямую воевать. К тому же за каждого убитого нами немца, они возьмут десяток жизней гражданского населения. Жизней наших матерей, жён, детей. Вы этого хотите?

— Не хотим, — сказал Нечипоренко. — А как тогда предлагаешь быть?

— Очень просто. Грабим и пускаем под откос поезда. Для начала. Взрывчатка, слава богу, у нас уже есть. Наносим врагу материальный урон. Вооружаемся немецким оружием. Убиваем полицаев и ОУНовцев. Всех — и мельниковцев, и бандеровцев. Без пощады. За них, уверен, немцы мстить не станут. Пусть оуновцы боятся нас, как огня. До дрожи в коленях. До поноса. Сейчас они считают, что в районе и даже области их власть. А нужно сделать так, чтобы власть была наша. Неявная, незримая, без красных флагов над райкомами, но — наша. Далее — устанавливаем связь с Большой землей, с командованием Красной Армией, я уже об этом говорил. Действуем в плотном взаимодействии с ним. Немцы сейчас наступают, но ближе к зиме их остановят и начнут бить уже по-настоящему. Вот тут мы и поможем, — Максим помолчал и добавил. — Чайку бы сейчас, а? Горячего, крепкого и сладкого. Самое время.

Чай направились пить в столовую, где имелась нормальная печка, чайник и всё остальное. Уже на подходе услышали гитарные аккорды, а затем мужской голос, явно подражая Леониду Утёсову, и сильно фальшивя, запел: