По прозвищу Святой. Книга первая (СИ) - Евтушенко Алексей Анатольевич
— Всё, товарищи, спасибо за компанию, но лично я пошёл спать. Завтра рано вставать.
Он лежал на конской попоне, брошенной поверх сена. Сеновал, устроенный для партизанских лошадей и прочих нужд, на краю лагеря, показался Максиму отличным местом для ночлега. Во-первых, ночи ещё тёплые. Во-вторых, никто не храпит рядом, а он давно привык спать один. В-третьих, свежий лесной воздух. Давненько он не спал в лесу. Со времён туристических походов ранней юности. Что до комаров, коих тут было в достатке, то достаточно слегка перенастроить химические связи в организме, чтобы эти кровососущие назойливые твари держались подальше. Это не так сложно, если умеешь. Максим умел.
Он думал, что заснёт сразу же, как только примет горизонтальное положение. Но сон не шёл. Прошедший день не отпускал. Или это коньяк с крепким чаем виноват? Может и так. Но выводить алкоголь из организма и лишать себя лёгкого приятного опьянения, Максиму не хотелось. Зачем? И так хорошо.
Вот сейчас ещё немножко полежу, помечтаю, подумаю, а там и сон незаметно подкрадётся.
Послышались тихие крадущиеся шаги. Тихие и лёгкие.
Максим неслышно повернулся на бок. Пистолет в кобуре он оставил в штабной землянке — неудобно спать с оружием. Да и зачем? Вокруг свои, а в случае опасности КИР разбудит. Да он и сам, без всякого КИРа почует.
В этих шагах опасности не было.
Шаги приблизились вплотную к сеновалу и остановились.
Что-то было в них знакомое.
— Людмила? — негромко спросил Максим.
— Я — ответила шёпотом девушка. — Как вы меня узнали?
— По походке, — честно ответил Максим.
— Не может быть. Я умею очень тихо ходить.
— А я умею очень хорошо слышать.
— И даже различаете людей по походке?
— Ага, — Максим сел на попоне. — Сейчас, подожди.
Он сполз с сеновала и очутился рядом с девушкой.
Ночь выдалась безлунной, к тому же небо заволокли облака, и было совсем темно. Только светилась тускло пара окошек в землянках, где ещё не легли и жгли свечи или керосиновый лампы. Однако ночным зрением Максим хорошо различал белое точёное лицо девушки с распахнутыми ему навстречу глазами.
Он снял пиджак, набросил ей на плечи.
— Спасибо, — прошептала она.
— Так зачем ты пришла?
— Узнать.
— Что?
— Вы же завтра рано утром уйдёте?
— Да.
— А когда вернётесь?
— Скоро. Соскучиться не успеешь.
— Я уже скучаю.
Максим стоял рядом с Людмилой и слушал, как замирает его сердце. Там, откуда он пришёл, у него не было ни жены, ни девушки. Единственная любовь, невеста, не дождалась и вышла замуж за другого, пока он воевал на южных рубежах Родины. С тех пор любовей с ним не случалось. Так и жил. Даже уже привыкать начал. А тут… Эта девушка волновала его. Он обратил на неё внимание сразу же, как только впервые увидел. На её звонкий голос, зелёные глаза, смеющиеся полные губы, стройные крепкие ноги, тонкий стан. Красавица? Встречал он и покрасивей. А вот привлекательнее не встречал. Ей хотелось любоваться, от неё исходила чистая свежая радость. Как от подснежника, распустившегося на первой весенней прогалине после долгой холодной зимы.
— Я тоже, — сказал он неожиданно для самого себя. — Я тоже по тебе уже скучаю.
— Правда?
— Правда. Или я думаю, что это правда.
— Как странно ты говоришь, — она перешла на «ты». — Разве так бывает? Ты или знаешь правду, или нет.
— Третьего не дано? — улыбнулся он.
— Не дано, — твёрдо сказала она. — Или «да» или «нет».
— Да, — сказал он, привлёк её к себе и поцеловал в тёплые сладкие податливые губы.
[1] Песня «С Одесского кичмана». Слова: Б. Тимофеев. Музыка: Ф. Кельман, написана в 1928 году.
[2] Песня «Махнём не глядя» из кинофильма «Щит и меч». Слова М. Матусовского, музыка В. Баснера, 1967 год.
[3] Украинская песня «Нiч яка мiсячна». Слова М. Старицкий, музыка Н. Лысенко, 1870 год.
Глава шестнадцатая
Такого разноса от начальства штурмбанфюрер Георг Дитер Йегер не получал со времён учёбы в юнкерской школе СС в уже кажущемся бесконечно далёком 1934 году. Но тогда он был юнкером, а теперь целый штурмбанфюрер, отвечающий за серьёзный участок работы. Почувствуйте, как говорится, разницу. Не говоря уже о том, что в тридцать четвёртом Германия ещё не воевала, а сейчас он находился в паре десятков километров от фронта, что повышало ответственность в разы.
Нет, фронта Йегер не боялся, он не был трусом и не раз стоял под пулями, испытывая к смерти презрение, достойное истинного арийца.
Но вот позор… Это было действительно серьёзно.
— Вы совсем рехнулись, господин фельдполицайдиректор? — выговаривал ему непосредственный начальник, шеф армейской полиции шестой армии штандартенфюрер Пауль Кифер. — Четыре MP-40 отдать в руки этих свиней-украинцев? Как вам такое в голову могло взбрести?
То, что господин начальник армейской полиции обращался к нему по второму, полицейскому, званию, говорило, что господин штандартенфюрер взбешён. Иначе Йегер остался бы в его глазах штурмбанфюрером. То есть, почти равным.
— Виноват, господин штандартенфюрер! — рявкнул он, стоя по стойке «смирно» и вытягивая руки по швам.
— Я и без вас знаю, что виноваты, — голос начальства немного смягчился (начальство любит признание вины своим подчинённым). — Я спросил, как вам такое могло взбрести в голову?
— Разрешите объяснить?
— Разрешаю.
— Французские винтовки Лебеля, которые изначально выдали этим полицаям, оказались, прошу прощения, полным дерьмом. Я опасался, что из-за этого сорвётся акция, и договорился о пистолетах-пулемётах с генерал-лейтенантом Вальтером Кайнером, командующим 62-й пехотной дивизией. У него как раз имелся небольшой запас.
— Ещё и Вальтера втянули, — буркнул Пауль Кифер. — Да вы просто мастер интриги, штурмбанфюрер.
Ага, подумал Йегер, я снова штурмбанфюрер. Кажется, буря проходит стороной.
— Виноват, господин штандартенфюрер! — снова вытянулся он.
— Да хватит уже, — поморщился Кифер. — Вот что. Я не требую, чтобы вы нашли и вернули эти четыре MP-40. Спишем на материальные потери. Но расследовать это дело вы обязаны. Я хочу в точности знать, что произошло, кто виноват и какие меры приняты, чтобы этого не повторилось.
— Разрешите доложить, господин штандартенфюрер, — осмелел Йегер, почуяв, что начальство остывает, — кое-что нам ужеизвестно.
— А именно?
— Если верить словам унтершарфюрера Клауса Ланге, во всём виноват какой-то молодой еврей, бывший среди ликвидируемых. Это он выхватил пистолет, который оказался у него сзади под пиджаком, и открыл огонь. Шесть выстрелов — шесть трупов. Причём, как рассказывает Ланге, всё произошло так быстро, что он даже не успел вытащить свой пистолет. Буквально за какую-то секунду. Он говорит, что человек так не может. Но этот еврей смог.
— У страха глаза большие, так, кажется, говорят русские?
— Не слышал, господин штандартенфюрер.
— Так, так. Ваш Ланге просто обосрался от страха, и ему померещилось невесть что. Шесть трупов за секунду… Вы уверены, что он вам нужен, Ланге этот? Я бы отправил его на фронт, в штрафбат. Там ему самое место. Как вообще еврей с оружием смог оказаться в группе ликвидируемых? Откуда он его взял, этот пистолет?
— Полностью с вами согласен, господин штандартенфюрер. Однако Ланге единственный, кто может с уверенностью узнать этого еврея в лицо.
— Хм. Это верная мысль. Что ж, Йегер, действуйте. Найдите мне этого еврея. Мне не жалко свиней-украинцев, они слишком много о себе мнят. Ничего, скоро мы объясним, где их настоящее место… — он задумался, вскинул голову. — Так о чём я? Да. Еврея найдите. Живого или мёртвого. Но лучше живого. Если он обладает хотя бы долей той ловкости, о которой вы рассказываете, то может нам пригодиться. Всё, свободны.
Георг Дитер Йегер вышел от начальства, сделал один звонок, уселся в служебный «опель».
