Тиран Золотого острова (СИ) - Чайка Дмитрий
— Приведи их главного ко мне на ужин, — сказал я Абарису. — Поговорим.
* * *
— Здесь хорошо, господин мой, — одобрительно улыбнулась Креуса, зайдя в свои новые покои.
По местным меркам они просто огромны. Здесь обычна ситуация, когда многодетная семья ютится в каменной клетушке, напоминающей своими габаритами грузовой лифт. Комната площадью метров пятнадцать квадратных вполне подходила и для установки прялки, и для размещения люльки, и для топчана рабыни. И даже большая часть сундуков с добром тоже здесь помещалась, придавая комнате малость захламленный вид. Но жене тут нравилось, а потому я просто махнул рукой.
Она успела переодеться, сменив пропыленный дорожный хитон на разноцветное платье, подобающее знатной даме. Сложное многослойное изделие, состоящее из юбок разной длины, торчащих одна из-под другой, смотрелось довольно мило, особенно если учесть, сколько моя жена потратила труда, чтобы его изготовить. Немыслимо яркие ткани были расшиты по подолу пурпурными и золотыми нитями, а швы отделаны яркой крученой тесьмой. Для людей, носивших в лучшем случае кусок ткани с дыркой для головы, такое платье означало непроходимую пропасть. Пропасть между ними, черноногими, и ею, дочерью царя. Только волосы она не успела убрать в сложную прическу, и они падали ей на грудь толстыми змеями смоляных кос.
Креуса провела пухлой ручкой по теплому кирпичу стен и улыбнулась, совершенно счастливая. Ей шестнадцать. Она взрослая женщина, мать и хозяйка. И впервые над ней не довлеет ничья воля, кроме воли мужа. Рядом нет ни отца, ни матери, ни тестя. Она полновластная владычица над душами и телами десятков рабов, которые содержат в порядке этот дворец. И она намерена справиться с этой ролью точно так же, как ткет разноцветные покрывала. То есть абсолютно идеально, не пропуская ни одной нити своим челноком.
— Креуса, — сказал я. — У нас сожгли парус. Разберись, сколько у нас тканей и каких. Парусов нужно будет много. Нам сейчас не до пурпурных носков. Займись этим.
— Да, хорошо, — милое личико повернулось в мою сторону, она стрельнула глазами, а потом смиренно опустила их в пол. — Я больше не мила своему господину?
— С чего ты взяла? — удивился я.
— Мы столько плыли на корабле… — улыбнулась она. — Мой муж должен хотеть женской ласки. Наверное, пока меня не было, наложницы скрашивали ему нашу разлуку.
Тут ее голос едва заметно дрогнул. Восточная женщина ничем не отличается от женщины южной, западной или северной. Она такая же собственница, как и все остальные, только обычаи не дают ей разгуляться как следует. Пока что моя жена не показывает зубки, но какие ее годы. Впрочем, она права. Мы плыли на корабле довольно долго, а кровать в моих покоях отремонтировали с учетом вновь полученных вводных. Надо бы опробовать ее в деле.
— Ванная! — я чуть отстранил от себя прильнувшую было жену, вспомнив свое распоряжение перед отъездом. А когда увидел ее задрожавшие от обиды губы, пояснил. — У меня же есть ванная. Она из камня вытесана. И ее уже должны были приготовить, я им так велел перед отъездом. Сказал, если горячей ванны не будет, высеку. Не дуйся, жена моя, сначала я потру тебе спинку. Тебе понравится, обещаю.
Ей и впрямь понравилось, ведь в этой части света ванны есть только у царей, да и то не у всех. Их делали из терракоты или высекали из цельного куска камня, а потом полировали абразивом до зеркального блеска. Моя ванная была скорее небольшим бассейном, где мы оба легли, блаженствуя, пока служанки подливали горячую воду. Хорошо-то как! Вот только ради этого стоило рискнуть. В Дардане ванны нет ни у кого, я это точно знаю. А в Трое…
— Креуса! — лениво протянул я.
— Да, мой господин, — промурчала жена, волосы которой плавали по поверхности воды густым облаком. Она даже постанывала от наслаждения и делала это так явственно, что я почувствовал небольшую ревность к собственной сантехнике.
— А в Трое такое есть? — спросил я.
— Нет, — жмурилась от удовольствия Креуса. — Мы там влажными полотенцами обтираемся и в больших тазах моемся. У меня же есть тазы из меди в приданом. Я тебе их показывала.
— Угу, — вспомнил я и снова вытянулся в воде, ловя секунды наслаждения, о котором уже давно успел забыть. Как же меняют жизнь эти маленькие радости цивилизации, которых я раньше не замечал. — Что это ты там делаешь?
— Прости, я случайно задела, — невинно ответила Креуса, ручка которой шарила по моему телу с самыми недвусмысленными намерениями. Результаты ее изысканий были налицо и с каждой секундой увеличивались в размерах.
— Брысь отсюда! — сказал я служанке, которая пялилась на это безобразие во все глаза. Пены для ванной здесь еще не придумали, а потому она видела все в мельчайших подробностях. Впрочем, это было уже неважно. Я и впрямь истосковался по женскому телу, а любви здесь не стыдятся. Даже наоборот, считают ее подношением богам. Ну, если так, то мои жертвы сегодня будут очень щедры.
* * *
Ужин, как и водится в это время, от производственного совещания не отличается ничем, а по сути своей им и является. Едят тут попутно, решая за столом торговые и политические вопросы. Или как я сейчас, ищут себе союзника там, где есть одни лишь враги. Я должен понять этих людей, ведь, в конце концов, большую часть из них я собираюсь убить или лишить куска хлеба. А это почти одно и то же.
Гость-критянин оказался смуглым до черноты мужиком слегка за тридцать, с курчавыми смоляными волосами, перетянутыми на лбу красной лентой. Он был чисто выбрит, а худ и жилист до того, что виден каждый мускул. По его гибкому телу, кажется, можно изучать анатомию, потому что из одежды на нем только набедренная повязка и пояс с ножом. У него как будто жира нет вовсе. Впрочем, по всему видно, что боец он умелый. Его движения плавные и точные, а глаза острые, словно два лезвия. За моим столом сидит опасный человек, который живет опасной жизнью.
Его зовут Кноссо, на островах Великого моря любят давать имена по месту рождения. Этот родился в старой столице Крита. Он разорвал двумя руками лепешку, макнул ее поочередно в масло и соль, а потом засунул в рот, жуя жадно и торопливо. Перед ним лежат соленые оливки, и их он тоже забросил в рот целой горстью, вытирая жирные руки о собственные волосы. Ломти соленого тунца, что ходит по весне мимо Киклад, тоже не остались вне его внимания. Крепкие белые зубы вгрызались в пласт рыбьей тушки, отрывая целые куски. Он почти не жевал еду, лишь глотал, как дикий зверь. Он и казался мне диким зверем, необузданным и жестоким. У всех, кто лил чужую кровь, взгляд становится тяжелым, словно медная плошка. Взглядом Кноссо можно было бить по наковальне. Сомнений нет. Передо мной сидит отъявленный душегуб, один из сотен, что терзают Великое море своими набегами. Он разбойник, и никакого другого ремесла не знает.
— Ты родился в Кноссе? — задал я дежурный вопрос.
— Ага, — ответил критянин, вливая в себя кубок вина. Острый кадык ходит по худой шее вверх-вниз, похожий на теннисный мячик. Критянин очень голоден, и даже не думает скрывать этого, запихивая еду в рот пальцами, украшенными грязными ногтями.
— Я из старого критского рода, — ответил он и рыгнул, вежливо прикрыв рот. — Мои предки владели этими водами еще в те времена, когда ахейцы только сделали свою первую лодку. Ненавижу ахейцев. Они забрали мою землю.
— Мы дарданцы, — усмехнулся я. — Мы их тоже не любим.
— Тогда нам по пути, — весело оскалился критянин. — Зачем звал, царь? У тебя ведь есть дело ко мне, так? Или ты просто любишь кормить всех, кто приплывает на твой остров?
— Есть дело, — не стал спорить я. — Мне нужен умелый мореход. Я готов щедро ему платить. Ты умелый мореход, Кноссо?
— Я родился на корабле, я живу на корабле, и я умру на корабле, — презрительно ответил тот. — Как мой отец, дед и прадед. Я знаю каждую скалу и каждый водоворот на две недели пути отсюда. Я знаю все ветры, и когда они дуют. Я доходил до земель сикулов и шарданов! Я критянин, а вы, дарданцы, обычные пастухи, которым достались хорошие корабли. Вы сели на мель у берегов собственного острова! Подумать только! А что будет, если вы решите сходить куда-нибудь к берегам Лукки? Там есть места, где течение становится таким быстрым, что его не пройти на веслах. А в водах севера внезапно налетают полуденные ветры, которые могут выбросить корабль на скалы. У каждого острова море разное, царь. Ты решил подмять эти воды под себя, но тебе не продержаться долго. Ты не чувствуешь моря, как чувствуют его те, кто пашет волны с самого рождения.
