Тиран Золотого острова (СИ) - Чайка Дмитрий
Настроение у меня стало просто радужным, а на фоне открывающихся политических перспектив поставка бесконечных объемов древесного угля казалась теперь сущей мелочью, хотя мы на Сифносе лес уже почти под ноль свели. Я уж думал сам ехать договариваться, а тут вон как удачно все получилось.
— И ведь до чего умна! — удивился я, смакуя каждое слово, переданное мне купцом. — Надо же было так сказать: «я буду безутешно молиться за господина своего Менелая, который с первыми весенними ветрами поплывет в Трою. Я принесу жертвы и за две сотни знатных спартанцев, что пойдут вместе с ним, и за две сотни аргосцев, и за полторы сотни мессенцев и аркадян. А еще за фиванцев, саламинцев, ионийцев, локров и многих других. За все пять тысяч славных воинов на ста кораблях». Песня просто! Всех вломила и непойманной осталась.
Я встал со своего трона и, насвистывая, поднялся на стену. Я через купца передал, чтобы она грамоте научилась. Вот смеху будет, когда она мне письмо пришлет. Тут ведь простые люди читать и писать не умеют. Это божественное умение, которое нужно исключительно для учета кувшинов с маслом и трудодней каждого из рабов. Здесь нет литературы и научных знаний, а потому и записывать больше нечего. Дикие места, не в пример Вавилонии, Египту и стране Хатти, царствие ей небесное.
Я всмотрелся вдаль. Там, на просторе, раздавались мерные удары барабанов. Гребцы учились ворочать веслами, а кормчие, раскрыв рты, слушали критянина Кноссо, который уже рассказал им кое-что о здешних ветрах и мелях, став непререкаемым авторитетом. Я, грешным делом, думал, что только наши дарданские проливы коварны, но я ошибался. Все Эгейское море такое, потому-то пираты, досконально знающие свой клочок родных вод, почти непобедимы.
— Храм… Храм… — думал я, поворачиваясь по сторонам. — Да где же тебя поставить-то? В порту, чтобы клиентура не утруждалась, сбивая ноги на камнях? Или, наоборот, гнать всех в горы, чтобы прочувствовали как следует?
Я повернулся налево, чтобы обозреть открывающиеся красоты, потом направо, а потом меня озарило.
— На мысе у порта и построим, — решил я. — Пусть наш храм заодно и маяком поработает. Плюс сто в карму! И плюс корабли мне в гавань! А из чего бы его построить? Из мрамора, конечно! А где у нас мрамор? На Паросе! Значит, по весне, когда эпические герои пойдут на свою последнюю войну, я отожму Парос и Наксос заодно. В тех водах миграция тунца идет, а это значит, что Парос обречен. Он мне нужен позарез. Действительно, а чего теряться? Кто мне помешает-то? Агамемнон, что ли? Так он надолго застрянет под Троей. Но, с другой стороны, он же потом вернется.
Да, Агамемнон — это проблема. Он этого точно не потерпит. Надо с ним что-то решать. И я снова погрузился в размышления.
* * *
Оказывается, если отвезти в Египет не оружие, а кирки, простые топоры и долота, то заработать можно даже больше. Потому как возни с этим товаром меньше, и он всегда нужен. Как ни крути, а стрела — изделие тонкое, ее абы кто не сделает. А у великого царя Рамзеса свои мастерские имеются, потому-то большого объема туда не протолкнуть. Остается работать кузнецами для египтян, поставляя наконечники. А это уже совсем не тот заработок. Так мне в один голос заявили Кулли и Рапану, разнюхавшие тамошнюю конъюнктуру. И еще, если поплыть в Пер-Рамзес не вдоль берега, через Родос и Кипр, а напрямую, обогнув восточное побережье Крита, то можно управиться дней за десять в одну сторону вместо полного месяца. А учитывая, что скоро навигация остановится до начала марта, это для нас критично. Отчаянные парни ходят по морю и в декабре, но делают они это у побережья Африки, где куда теплее.
Еще один удачный рейс для нас — это сытая весна, а весна — то самое время, когда пойдут на юг косяки тунца, которых здесь пока еще бьют гарпунами с лодок или ловят убогими сетями. Это я исправлю. Тунец — это жизнь для тысяч людей, благо соли у меня просто завались. Ее выпаривают из морской воды прямо на солнце. Но это будет весной, а пока мне позарез нужен еще один караван судов, загруженных амфорами с пшеницей и ячменем. Дело осталось за малым: требуется надежная база на восточном побережье Крита, до которого от Сифноса два дня пути.
Мы тронулись в путь целым флотом. Три биремы, кораблик критянина Кноссо, который поклялся мне в верности своими богами, и караван купцов, нагруженных всем, чем можно: от расписной керамики и обсидиана до амфор с вином и оливковым маслом, которое здесь было превосходным.
Критянин и впрямь стал бесценным приобретением. К стыду своему, по сравнению с ним мы казались пастухами, никогда не видевшими моря. Ему, чтобы понять принцип работы косого паруса, понадобились считаные часы. Он шептал что-то на своем древнем наречии, гладил ладонью раздувшуюся под напором эфира ткань, а потом слюнявил грязный палец, поднимая его вверх. Ветер явно не был попутным, но корабль бодро бежал вперед, и это его поначалу удивило. Купцы тоже не стали теряться. Они переделали паруса на косые, попросту подтянув край. Не то, конечно, но уже существенно лучше, чем раньше. Видимо, я потеряю монополию на это изобретение, и очень скоро.
В первый день мы заночевали на берегу Санторини, разорив селение пиратов-ахейцев и спалив их лодки, вытащенные на сушу. А вот к полудню дня второго оказались в месте, которое бередило в моей памяти слово Сития. Я туда на машине ездил, когда посещал минойские руины в Палекастро и Като-Закрос.
— Итан! — весело оскалился Кноссо, который после того, как прошлым вечером лично перерезал глотку какому-то старому знакомому, пребывал в приподнятом настроении и всем своим видом показывал, что жизнь-то налаживается. Да, мы на месте. Славный портовый город античности возникнет здесь позже, а пока это обычное селение этеокритян, название которых с языка ахейцев переводилось как «критяне истинные».
Он пересел на свой кораблик и помчал к берегу, пока бабы с детьми не разбежались по окрестным горам, а мужики не ввязались в перестрелку. Тут, по его словам, жили свои. Свои для него — это исконные хозяева острова, а не ахейцы и пеласги, прогнавшие критян из их домов. Он передаст здешнему вождю заверения и клятвы, что мои люди здесь даже горшка битого не тронут.
Деревня, стоявшая на берегу лагуны, не примечательна ничем. Каменные домишки простонародья, крытые тростником, и большой дом здешнего басилея, где второй этаж выложен из обожженного на солнце сырцового кирпича. Этот дом квадратный, с внутренним двориком. Первый его этаж — загон для скотины и склад, второй — жилой. Тут строят так с незапамятных времен, с тех самых, когда на Крите еще умели покрывать фресками стены. Сейчас здесь делать этого не умеет никто. Бывшие утонченные эстеты, купающиеся в бассейнах с горячей и холодной водой, превратились в рыбаков и пахарей, пастухов и пиратов. И им точно не до фресок и не до игр со священными быками. Большую часть своего времени они посвящают тому, чтобы просто выжить.
Местный владыка чиниться не стал и принял нас сразу. Немолодая тетка в длинном, расшитом пеплосе, отделанном тесьмой, пригласила нас во внутренний двор, благо вечерний ветерок уже принес с собой долгожданную прохладу. Наступило то благословенное время, когда дух раскаленной за день земли скрывается соленым запахом моря. Я люблю здешние вечера.
Ячменные лепешки и рыба. Таково было угощение царя городка Итан, правившего гигантской территорией на полдня пути во все стороны. Седой мужик, с чисто выбритым по критскому обычаю лицом, откликался на имя Арксад. Его волосы, украшенные лентами, густой волной спадали на спину. Но, несмотря на это, впечатление он производил серьезное, как и Кноссо, который относился к нему с некоторым пиететом.
— Прими мои подарки, славный Арксад, — я протянул ему очередную порцию серебряных браслетов, золотой обруч на шею и отменное копье с железным наконечником, в которое он вцепился с непосредственностью маленького ребенка.
— Дары богатые, — сказал он наконец и честно признался. — Я не смогу одарить тебя так, чтобы это было соразмерно. У меня нет Золотого острова, как у тебя.
