Цена Победы (СИ) - Гринчевский Игорь Леонидович
Или снайпера. Едва война перешла в позиционную, в их частях начали появляться сперва единичные мастера точной стрельбы, а потом — и целые команды. А у нас этот опыт сочли полезным только к концу весны. Да и то не уверен, что без постоянного давления Клембовского и моего это произошло бы так быстро[77].
Так что, думается мне, отступали бы мы всё равно. В известном мне варианте истории, как застряло в памяти, даже Брест сдали…'
Карс, 17 (30) июня 1915 года, среда
— А я говорю, что нам ещё повезло! Зимой, говорят, наши только убитыми тридцать тысяч потеряли. И столько же в плен попало. Сейчас потери вдвое меньше, но всё равно, выбор был простой — или убьют, или в плен. Нет, точно говорю, повезло нам.
— Кто говорит? — хмуро спросил Пахлеван. — Русские? Так ты больше верь гяурам[78]!
— Обслуга из наших то же самое говорит. Таких временных лагерей для военнопленных в окрестностях Карса пять. И в каждом — тысячи по три. Гяуры они или нет, но сортировали с умом. Начальство — в одном месте, в другом — всякие греки и болгары, пусть некоторые и приняли истинную веру. Еще два — с раненными, но разной степени тяжести. А последний наш.
— Может, ты знаешь, что нас дальше ждёт? — ехидно спросил кто-то из толпы.
— А чего тут знать? — удивился балагур. — В русский тыл отправят. Но сначала предложат выбор — или работаешь и получаешь усиленную пайку, или сидишь за колючкой безвылазно, питаешься не то, чтобы впроголодь, но не особо сытно, да на луну с тоски воешь. Большинство «отказников» через месяц-другой готовы даже в каменоломню идти, так то!
— Что, и в каменоломни посылают? — охнул какой-то доходяга.
— Да не боись! — заулыбался «знаток». — Страшнее всего, если тут оставят, на строительстве «железки». И не то, страшно, что работа тяжелая, а то, что начальство — почти сплошь армяне. Ох и злы они на нашего брата, ох и лютуют! А ещё многие сбежать пробуют, надеясь к своим добраться. Только удаётся это единицам. А остальных, говорят, собаками травят!
— А ещё какие есть варианты? — невольно заинтересовался Абдулла.
— Большинство на русский север отправляют. Лес валить. Леса им сейчас много надо, местные лесорубы не справляются. Говорят, там зимой морозы лютые, снегу по пояс, а дни такие короткие, что едва успеешь задницу почесать, как уже снова закат. Правда, одежду тёплую дают, бараки теплые и работников кормят от пуза.
— Так откуда это известно? Наши туда, небось, только в марте добрались.
— Места там такие, что и в марте зима!
— А ещё на рубку камыша отправляют и добычу торфа, — встрял какой-то очкарик. — Торф с мая по сентябрь добывают, а камыш всё остальное время рубят. Поганая работа, хоть и в более тёплых местах. Всё время в воде или рядом с водой, даже специальные сапоги не спасают. Хотя кормят тоже от души, и даже спирт иногда дают тем, кто промок. Да не ржите дурни вы эдакие! Знают они, что правоверному спиртного нельзя. На растирку дают!
— А хорошие-то места там есть? — жадно уточнил доходяга.
— Есть, как не быть! Лучше всего тем, кого на строительство бараков поставят. Нашего брата всё больше на мазанки глиняные отправляют, а их только на юге строят. Места теплые, пища почти привычная, да и бабы рядышком имеются. Пусть и гяурки, но зато одинокие, без мужиков истосковавшиеся.
При этих словах многие слушатели блудливо заухмылялись.
— Или на строительстве ГЭС можно оказаться. Работа там тяжелее, и баб нет. Но тоже тепло и кормят хорошо…
Пленные гомонили, обсуждая разные варианты и сравнивая их, а Пахлеван выпал из беседы, думая о своём. Он ещё не знал, что ему выпадет судьба строить участок дороги к озеру Ван, можно сказать, прокладывая путь русскому наступлению. И что уже осенью он ухитрится сбежать, но обманет собак, уплыв на украденной моторной лодке. Аллах будет хранить его, и выведет к тому не очень большому участку берега, который ещё удерживала за собой Османская империя.
Беломорск, 20 июня (3 июля) 1915 года, суббота
— Па-ап, а пап! А пошли, посмотришь, как мы с ребятами Зал Славы отделали. Ну пап, ты же обещал! Тут и идти недалеко, только на второй этаж спуститься! — канючил Мишка. Вообще-то это ему не свойственно, но, похоже, он пообещал своим товарищам, что «приведёт отца, чтобы тот оценил».
— Значит так! — оторвался я от бумаг. — Дашь мне ещё… э-э-э… семь минут, и я закончу. Потом попьём чаю, ты скажи пока, чтобы уже готовились. А после этого отправимся. И не дуйся! — потрепал я его по волосам. — Зато я тебе обещаю, что попробую и маму уговорить.
— Ур-ра-а! — завопил он и умчался.
Минут через двадцать мы впятером, оставив дома лишь самого младшего, вошли в этот зал. Раньше тут был музей, посвященный строительству канала, но недавно его решили перевести, не умещалась экспозиция в одном зале. А освободившееся помещение тут же заграбастали тимеровцы. Никто всерьёз и не возражал. Зал воинской славы нам очень даже не помешает.
— Ух ты! — вообще-то, я не очень эмоционален, а политика и бизнес приучили таить проявление чувств. Но тут я совершенно не играл, просто дал выход тому, что действительно испытывал.
Три стены зала были увешаны фотографиями воинов-беломорцев. И под каждой были указаны фамилия с именем, как связан с нашим Наместничеством и в каких войсках воюет.
Для ясности был еще и специальный значок в левом нижнем углу. Ну да, ну да. Естественно, полно лётчиков, немало и связистов. Учитывая, что туда и шифровальщиков причисляют, не удивительно.
А пушечек почему так много? Я почувствовал удивление и подошёл, вчитавшись в поясняющие надписи. Ага, понятно! Миномётчики. Ну да, первую миномётную школу тоже у нас открыли. Да и потом туда беломорцев любили зачислять. А что? Грамотные, считают точно и быстро, да к тому же. В отличие от большинства выпускников гимназий, достоточно спортивны, а значит, способны тягать на себе немалые грузы.
— А что означает винтовка? — уточнила Натали.
— А это Наталья Дмитриевна, значки для снайперов. У нас же хороших стрелков много, вот и… — тут же ответил Ребиндер. — А белые медведи — это эмблема ударных частей Семецкого. Там, считай, половина из наших!
— А ленточки что значат? — очаровательно смущаясь, уточнила наша Женька. Потом поняла, что на неё теперь все смотрят, и стала ковырять ножкой паркет.
— Серебряная — награждён медалью, золотая — орденом, — пояснил Мишка. — Красная — был ранен.
Тут он помрачнел, но продолжил:
— Черная — убит, серая — пропал без вести или в плену.
«Слава Богу, что тут очень мало!» — невольно подумал я и перекрестился. Я пошел вдоль рядов, постоянно натыкаясь на знакомые лица. Артем Рябоконь, талантливый инженер, красовался с золотой лентой. Ну правильно, это ему за храбрость на поле боя и спасение жизней боевым товарищам дали. Вместе с чином штабс-капитана.
Но знакомых лиц было очень много. Отличный химик. Инженер железнодорожник и капитан одной из команд «Прогрессоров». Инженер-строитель. Ещё один химик, кажется, органикой занимался. Физик-оптик. Специалист по электроприборам. Проектировщик автомобилей. Данелян-младший, «отец» императрицы'. Чёрт, да сколько же талантливых ребят мы отправили в эту мясорубку⁈
И ведь ничего не поделаешь. Война зла и требовательна. Именно лучшие требуются на фронте больше всего. Если бы не они, все эти бронеходы, новейшие самолеты, рации и аппаратура для шифровки не дали бы никакой пользы. Такова цена, которую мы платим за Победу. Но как же болит за них сердце!
— Знаешь, дорогой! — взяла меня за локоток моя «половинка». — Мне кажется, нам стоит сейчас сходить в церковь. Помолиться за них, свечки поставить…
из мемуаров Воронцова-Американца
