Имперский повар 2 - Вадим Фарг
Но, как ни странно, страх быстро прошёл. А на его место пришло что-то другое. Любопытство. И ещё… воспоминание. Я снова, против своей воли, вспомнил её. Не просто зеленокожую девушку. А её идеальное, обнажённое тело. И от этого воспоминания по моему собственному телу пробежала волна тепла, которая не имела никакого отношения ни к магии, ни к страху.
Да уж. Похоже, эта зеленокожая красотка будет поопаснее всех Алиевых вместе взятых. И от этого почему-то становилось только интереснее.
* * *
Среда началась не со звона молота о наковальню, а с унылого похода в городскую ратушу. Меня вызвали на «окончательное согласование», и я поплёлся туда, как на каторгу. И если в прошлый раз я не обратил внимание на убранство, то сегодня оно почему-то отчётливо врезалось мне в мозг: длинные коридоры, где смешались запахи пыли, старых бумаг и чего-то кислого из местной столовки.
Скрипучий паркет, высокие двери с табличками, отполированными до блеска задами чиновников. В этом сонном царстве бюрократии я со своей энергией смотрелся как панк на балу аристократов. Но что делать, праздник сам себя не организует.
Меня впустили в небольшой кабинет. За длинным столом, который, казалось, был старше этого города, уже восседали две главные женщины Зареченска — Наталья Ташенко и Вера Земитская. Перед ними, как улика на допросе, лежала моя смета. Я корпел над ней уже и не помню сколько времени, проклиная тот день, когда ввязался в эту авантюру. Мне пришлось по несколько раз что-то переписывать и фантазировать по поводу того, что лучше всего представить на празднике горожанам. Моя затея практически вытянула из меня все соки. Но при этом был полностью в ней уверен.
— Доброе утро, Игорь, — Вера Андреевна улыбнулась так, как хищник улыбается будущему обеду. Она указала на стул. — Присаживайся. Мы тут ознакомились с твоими… аппетитами. Впечатляет.
— Старался ничего не забыть, — буркнул я, усаживаясь.
Наталья ткнула пальцем в бумагу.
— Мы это заметили. «Уголь берёзовый, высший сорт — десять мешков». Зачем такой дорогой? «Салфетки бумажные, повышенной плотности — пятьсот штук». Игорь, ты что, операцию на открытом сердце собрались проводить этими салфетками?
Я вздохнул. Дилетанты.
— Госпожа Ташенко, — начал я терпеливо, как будто объяснял ребёнку, почему небо синее. — Дешёвый уголь даёт едкий дым и портит вкус мяса. А вы когда-нибудь пробовали есть сочные, жирные рёбрышки с дешёвой салфеткой? Она превращается в мокрую кашу раньше, чем вы донесёте кусок до рта. Это, знаете ли, удар по имиджу всего мероприятия. Люди должны уйти сытыми и чистыми, а не перемазанными с ног до головы.
Я наклонился над столом, принимая свой любимый образ «человека, который знает, что делает». Развернул набросанную от руки схему площади.
— Мангал ставим вот сюда. В центре. Чтобы народ мог подходить с трёх сторон, а не давиться в одном узком проходе. Очередь организуем вот так, змейкой, — я начертил извилистую линию. — Поставим двух-трёх волонтёров, чтобы направляли поток и пресекали попытки влезть без очереди с криками «я только спросить». А вот тут, в сторонке, сделаем «загончик для сытых». Поел — отойди, не мешай голодным. Всё просто. Логистика, тайминг, безопасность.
Женщины молча переглянулись. Я увидел в их глазах то, что и хотел — настоящее уважение. Кажется, до них наконец дошло, что я человек, который может организовать процесс от и до.
— Что ж, — Вера Земитская взяла ручку и поставила на моей смете росчерк, достойный императорского указа. — Управа даёт добро. Оставшиеся деньги получишь сегодня. Можешь начинать.
Начинать? Да я ведь уже… впрочем, зачем им это знать? Мне некогда распинаться в который раз, объясняя то же самое только другими словами. Уверен, эти дамочки в курсе всех моих дел. Хотя бы потом, что я их и не скрываю.
Вышел я из этого здания с двояким чувством. С одной стороны, я постарался на славу, это факт. С другой — чувствовал себя каторжником, которому только что приковали к ноге огромное чугунное ядро с надписью «Городской Праздник». Отступать теперь некуда.
* * *
В кузнице меня ждал Фёдор и наше творение. «Царь-Мангал» уже стоял посреди цеха — огромное стальное чудище, закопчённое, на толстенных ногах. Ему не хватало только пушек по бокам, чтобы пойти войной на соседний город. Оставались мелочи: приварить пару ручек, подогнать решётки.
Я переоделся и с головой ушёл в работу. Время, отмеряемое ударами молота, снова понеслось вскачь. В обед мы расселись прямо на ящиках. Пора было перекусить.
И вот тогда я его и увидел. В самом тёмном и дальнем углу, на перевёрнутом ведре, скрючившись, сидел пацан лет двеннадцати. Тощий, как жердь, в модных рваных джинсах и футболке с дурацким рисунком. Он не ел. Он вообще ничего вокруг не видел. Весь его мир сжался до размеров маленького светящегося прямоугольника в его руках. Пальцы его порхали по экрану, как две обезумевшие бабочки, а на лице застыло выражение такого вселенского пофигизма, что хотелось подойти и потрогать — живой ли.
— Веня, сын мой, — глухо, не поворачиваясь, бросил Фёдор. — Пока мамка на работе, он иногда со мной. Ну как со мной, — всё же покосился на сына, — в общем, сам видишь.
Фёдор вздохнул. Так тяжело, будто выпустил из лёгких всю скопившуюся за годы горечь. Мужик, который мог согнуть подкову голыми руками, был абсолютно бессилен перед этим заморышем со смартфоном. Он мог выковать клинок невероятной красоты, но не мог достучаться до собственного сына.
Кузнец молча отвернулся и с какой-то нарочитой злостью откусил кусок своего обеда. А я вдруг отчётливо понял, что между этими двумя — отцом и сыном — не просто разница в возрасте. Это были два разных мира, которые по какой-то нелепой случайности оказались в одной кузнице.
* * *
Доев всё до последней крошки, я поднялся и потянулся, чувствуя, как приятное тепло и долгожданная сытость растекаются по жилам. Хорошо-то как! Фёдор, так и не сказав больше ни слова, вернулся к своей наковальне. Его молот снова запел свою привычную песню — гулкую, монотонную, но почему-то величественную. А в дальнем углу, в своём собственном маленьком мирке, отгороженном от реальности, продолжал сидеть его сын, Вениамин. Я покосился на могучую спину кузнеца, потом на сгорбленную фигурку парня. Между ними лежала не просто пропасть — целый каньон, вырытый непониманием и обидами. Но что-то внутри меня, какой-то въедливый поварской перфекционизм, не давало покоя. Неужели нельзя подобрать правильный рецепт даже к такому запущенному случаю?
Я поднялся, прихватил свою кружку и, стараясь не греметь
