Большие дела (СИ) - Ромов Дмитрий

Я делаю рывок, ускоряюсь и, подскочив повыше, херачу носком ботинка майору в ухо. Реакция у чувака слабая, как говорится, детей ждать не приходится. Он хватается за ухо и падает на колени, а потом с колен валится набок.

На время я остаюсь один на один с Вием. Эпическое противостояние, чувствую себя практически Хомой Брутом. Сердце гонит кровь с тройной скоростью.

— Поднимите мне веки, — приветливо говорю я и подмигиваю. — Панночка-то твоя всё. Пи*да панночке, да? Хочешь его тела? Возьми. Сколько он тебя унижал? Или, может быть, вы с ним по любви друг дружку тарабанили? Чего молчишь, алё?

Великан ничего не отвечает, он стоит набычившись, выставив вперёд квадратную челюсть, заплывшую жиром. Понятно, сейчас кинется. Глаза его наливаются кровью. Видать сигнал идёт медленно, с трудом пробиваясь сквозь преграду жира. Нога едва заметно вздрагивает, демонстрируя работу нервных процессов. Ну, давай, ожиревший минотавр, давай, циклоп, великан, орк, голем.

И он даёт. Даёт от всей души. Бросается на меня, как слетевший с катушек слон, как разогнавшийся бронепоезд, как пушечное ядро. Он летит, выставив вперёд толстенные руки, и горе тому, кто окажется в его объятиях. Силушка у него неземная и реакции неплохие, и совершенно отсутствует эмпатия. Незавидный противник. Незавидный.

Я делаю ложное движение влево и он, пытаясь скорректировать траекторию, чуть кренится в сторону моего предполагаемого манёвра, но я превращаюсь в муху и резко подаюсь в противоположную сторону. Я подныриваю под его левую руку и делаю кувырок.

Алле-гоп! Время ускоряется, и пока эта жирная туша плывёт по инерции вперёд, я вскакиваю на ноги и оказываюсь у него в тылу. Баба-яга в тылу врага. Где у тебя позвоночник-то? Он есть вообще? Времени на пальпацию нет, поэтому бью по наитию. Куда-то вот сюда, посерёдке. Со всей дури. Хрен с ними, с костяшками, заживут, лишь бы руку не сломать. Получи тварь. Это самбо, детка.

И, пока он не очухался, бью ещё раз сюда же и в основание черепа. Такой позвоночник и ломом не перешибёшь. Сука. Но больно-то тебе должно быть, правда?

К счастью, мой расчёт траектории оказывается более верным, чем его и, получив удары в спину, он оказывается обескураженным и, надеюсь, дезориентированным. Вместо того, чтобы перешагнуть через тело майора он, запинается за него и летит вперёд, врубаясь в стену. Не головой, к сожалению. Реакция есть, дети будут. Он подставляет руки, но удар, всё равно, получается весьма серьёзным.

Вий сползает по стене, а я подскакиваю к нему и, оседлав, как быка на корриде, два раза со всей дури бью ладонями, сложенными лодочками по ушам. Негуманно, да, но ведь выбора нет. Отдаться этому громиле, разумеется, не вариант.

Бинго! Он вырубается! Правда не сразу. Сначала он трясёт головой, пытается подняться, опираясь на руки, и сбросить наездника, но потом теряет координацию и жизненные силы, руки его разъезжаются, и он втыкается жирной мордой в кафельный пол. Надеюсь, не навсегда. А впрочем, если даже навсегда, то и хрен с ним.

Дело сделано, но не полностью. Надо ещё как-то вырваться отсюда. Я вытаскиваю майора из-под Вия и проверяю карманы. Кроме перьевой ручки, ничего подходящего не находится. Но, как говаривал Филеас Фогг, используй то, что под рукою и не ищи себе другое. Сгодится и ручка.

Я хлещу Плешивцева по щекам, пытаясь привести в чувство. Он открывает глаза и ничего не понимая смотрит на меня.

— Доброе утро, страна, — весело улыбаюсь я. — Пора вставать. Смотри, видишь, что это? Это твоя ручка, «Паркер» с золотым пером. Где ты взял-то её, эстет? Ладно, не отвечай. Перо тонкое и острое. Оно способно проникать глубоко в мягкие ткани. Тело у ручки толстое и крепкое. Если применить силу, будет отлично расширять отверстия, сделанные пером. Улавливаешь ход мысли?

Я вкладываю ручку в его ушную раковину.

— Карандаш был бы лучше, твёрдый. Ну, да ладно, «Паркер» урон больше нанесёт. Чувствуешь? Да. Это твоя смерть. Как игла у Кащея, только не в яйце, а в ухе. Теперь мы аккуратненько встанем на ноги. Если я вдруг поскользнусь или запнусь, рука дрогнет и тогда прощай, майор Плешивцев. Прости и прощай. Моргни глазами, если понимаешь, что я говорю.

Он послушно моргает. Молодец.

— Что ты творишь, Брагин? Я представитель закона при исполнении. Тебе конец, ты что, не понимаешь?

— О-хо-хо! А ты шутник и артист. Стендапер, твою мать. Знаешь, что это значит? Нет? Это значит, стенд ап, твою дивизию, вставай по-английски. Давай, говна кусок, как говорит твой коллега Печёнкин. Тихонько, не дёргайся.

Мы медленно поднимаемся.

— Вот, глянь на своего поверженного Голиафа, — киваю я на тушу Вия.

У него на спине набита корона, похожая на обозначение ферзя. Только на ней изображены карточные масти, а сверху, над самой короной витиевато написано «Маргаритка».

— Видишь, что случилось с твоей возлюбленной Маргариткой? Можешь оценить серьёзность моих намерений? Не кивай, говори словами, иначе получишь инъекцию чернил прямо в мозг. Смертельную. Можешь оценить или нет?

— Да, — говорит он. — Но ты делаешь ошибку. Я просто тебя запугивал, чтобы получить показания. Да, это нарушение, но не убивать же за это, правда?

— Даже и не знаю, что ответить. Посмотрим, может ты и не умрёшь, а просто калекой станешь. Калекой можно делать за твои штучки?

Он молчит. Ну, ещё бы. Мы подходим к двери.

— Зови охрану, — приказываю я. — Да давай без шуток, иначе перо в мозг и все дела. Куда? Давай суй рожу прямо в окошко, чтоб больше ничего видно не было.

Для убедительности я чуть глубже ввожу перо, и майор сразу реагирует:

— Да, да, я понял, хорош, хорош, сука!

— За суку ещё два миллиметра.

— Ай! Всё-всё, я понял. Прости!

Он кричит в окошко и даёт приказ подошедшему охраннику открыть дверь. Мы на один шаг отступаем назад. Охранник, вероятно, почувствовав что-то неладное, значительно облегчает мне задачу, и просовывает голову между дверью и косяком. Я бью ногой по двери и, оглушённый тюремщик начинает сползать вниз.

— Затаскивай его сюда! — приказываю я. — Аккуратно, не забывай, у тебя перо в ухе.

Майор подчиняется. Дело, конечно непростое, но у него получается.

— Хорошо. Молодец. Теперь говори, где мои люди.

— Ай! Ты меня слуха лишишь! — взвизгивает он. — Они здесь же, баба через одну камеру налево, а мужик сразу за ней. Брагин, ты идиот. Там куча народу. Как ты думаешь выбраться? Твой единственный шанс — это я.

— Серьёзно? — спрашиваю я. — Ну что же, придётся этим шансом воспользоваться. Сейчас, найду какие-нибудь наручники и вернусь за тобой. Только ты веди себя тихо, ладно? Ухо, кстати, слышит? Не это, а то, по которому прилетело.

— Да пошёл ты, — зло отвечает он.

— Ну ладно.

Я быстро вытаскиваю ручку и бью кулаком в то же самое ухо, в которое бил до этого ногой. Он отлетает в сторону и падает на пол. Я обшариваю охранника, нахожу браслеты и сковываю их двоих между собой, продев руки через спинку кровати.

Ключи оказываются вставленными в дверь. Я выхожу и запираю узников. Быстро пробегаю по коридору. Заглядываю в камеру Пашки и открыв, захожу внутрь. Мама дорогая. Отделали они его хорошо, всё лицо в крови. Нос сломан, это точно. Видать толпой работали.

— Паха, держись, брат. Сейчас вырвемся. Давай, поднимайся. Хватайся за меня.

Я помогаю ему встать. Он стонет, но поднимается.

— Давай руку, висни на мне, хватайся за шею. Так, молоток, пошли. Мы выходим в коридор, я приваливаю его к стене, а сам открываю дверь Айгюль. Внутренне содрогаюсь, от того, что они могли с ней сделать за это время.

Но нет, она кажется цела.

— Егор! — вскрикивает она и я замечаю, что губы у неё разбиты.

Вот же твари!

— Иди, иди ко мне, милая. Всё хорошо. Уже всё хорошо.

Ну, как сказать, я, конечно, надеюсь, что всё хорошо. Но это не точно. Здесь где-то бродят вооружённые, узнавшие вкус крови менты. И их человек десять. А нас… даже и не знаю, как считать. Половина бойца, в общей сложности. Пашка едва сдерживается, чтобы не застонать. Похоже ему и рёбра все переломали. Сволочи…