Рейд за бессмертием - Greko
Вася выдохнул с облегчением. Посмотрел на руки. Пачка ассигнаций так и лежала в них ворохом. Стал складывать аккуратно, думая о том, что теперь пацаны точно не пропадут. Потом положил деньги в карман, развернулся, пошел к своим.
«А, может, все это только ради этого? — подумал вдруг. — Ради того, чтобы я спас этих двух пацанов-лезгин и Косту? Поэтому сюда и забросило?»
Даже остановился на мгновение, оценивая эту мысль.
«А что? — двинулся дальше. — Вполне возможно. И, в общем, хорошая цена за все мои мытарства. Да, нет! Не хорошая! Наилучшая! Оно — того стоило!»
Все для Васи Милова раньше было просто. Так просто, что не знал он и почти не испытывал никогда каких-либо моральных терзаний по поводу и без. Что в детстве, что уже став солдатом. О сложных душевных переживаниях и не ведал. «Молочка бы с булочкой и на печку с дурочкой», — вот, наверное, тот девиз, который он мог выбить на своем щите.
Вася Девяткин уже стал другим. По-прежнему оставался хорошим солдатом, верным присяге, друзьям, смелым, находчивым. А вот с высокими эмпиреями не заладилось. Стали они его терзать. Места порой себе не находил. Мучился от постоянных размышлений. Так, что голова порой грозилась лопнуть от беспорядочной толкотни мыслей. Не мог их отогнать. Не мог с прежним цинизмом забить на все, думая лишь о том, как бы пожрать да бабу очередную уложить. Никак не мог. Другого ему уже хотелось. Того, что прежний его цинизм отгонял, как надоедливую муху, оставляя сердце и голову запертыми на крепкий замок. Любви хотелось Васе Девяткину. Простой человеческой любви. Чтобы и он любил, и его любили. Понимал, что капля за каплей это желание все-таки пробило все бастионы, возведенные внутри.
«Капля — камень точит! — усмехнулся Вася. — Доточила!»
Он, оглядываясь, теперь видел все эти капли, которые все-таки проложили дорогу к сердцу, разъев ржавчину замка. Не придавал им значения прежде, не понимая, что они свою работу делали надежно, оставляя уже ничем не стираемые зарубки. Всё, что он по прежней своей жизни и здесь считал мелочью, на самом деле, может, и были мелочами. Но уже теми, которые не исчезали в сознании. Эти мелочи-капли медленно, но верно сначала чашу наполнили, а потом уже полилась водичка, орошая сердце и мозги.
Все капли имели значение, все: Коченисса, госпиталь, убитые сослуживцы, замерзший горец, которого согрел и отпустил… Все.
Но Вася прекрасно отдавал себе отчет, что более всего его чашу наполнил переход из Поти в Тифлис и пара дней в грузинской столице в обществе Тамары и Бахадура. И, как ни странно, не Тамара была первопричиной, хотя вызвала в Васе такой восторг, что он впервые задумался о своем прежнем отношении к женщинам, о своем успехе у них. Все время потом вспоминал слова Лосева, обращенные к Дорохову: «так — то в дурах!» И понимал, что и про него такое можно сказать. Только «дурами» и забавлялся. Раздвинула ноги — вот и счастье! Сделал дело, облегчился, и вперед к новым приключениям, за новыми юбками! А любовь? Да ну её! "Кака така любовь?' — снова, как на крышах Чиркея, пришел на ум въевшийся в подкорку киноштамп.
И, все-таки, не Тамара его по-настоящему изменила. Бахадур.
«Вот, ведь, — думал Вася, — разбойник — похуже моего! И людей поубивал столько, наверное, что мне еще не скоро с ним сравняться. Пират. Из Алжира. Считай, как я. Хоть и в своем времени живет, а забросило в такие дали — мама не горюй! Говорить не может! И разбойником так и остался! Но как же он любит Тамару! И ладно это! Тамару всякий полюбит. Такая девушка! Но, ведь, и Тамара его любит! И как любит!»
Здесь Вася одновременно и застонал, заскрипел зубами, и улыбнулся. В который раз вспомнил, как подсмотрел за ними в утро своего отъезда. Когда Тамара, пару часов назад избившая пирата за его похождения, теперь с улыбкой протирала полученные им раны и царапины, которые нанесла ему своей ручкой. Тихо смеялась. И как же был счастлив Бахадур! Как он смотрел на неё!
Пришедшая в те два дня в Тифлисе мысль о том, что и он хочет, чтобы его также любили, уже Васю не оставляла. А, не оставив, в конечном итоге, заставляла его искать эту любовь. А три месяца в настоящем аду попросту стали той последней каплей, которая переполнила чашу. Вася спас детей не из-за этого. Просто спас, потому что так надо. Но, спасши, никак не мог от них оторваться.
Да! Пока не было рядом девушки, которая его бы любила по-настоящему. Но не это сейчас было важно для него. Васе Милову было радостно сознавать, что он может любить по-настоящему. Более того — уже любит по-настоящему двух своих пацанов. Что сейчас, доведись ему уйти в неизвестность, как он пошел за поручиком, он знает, что должен выжить. Не потому, что не хочет умирать, а потому что он в ответе за детей, которых любит и которые уже начинают любить его.
Вася улыбнулся счастливой улыбкой, вспомнив, как всего несколько минут назад дети его крепко обнимали, когда он пришел их проведать, проводив поручика.
«Ничего, ничего, пират недоделанный! — неожиданно подумал он. — Будет и на моей улице праздник! Вот только в полку не ладно. Как бы чего не вышло! Вдруг ушлют меня в какую Тьмутаракань?»!
… Генерал-майор Пулло был в ярости. Пулло был в шоке. Впервые не из-за упущенного барыша, а по служебной линии. Из-за своего Куринского полка, которому он отдал пять лет своей жизни, в котором служил его сын, получивший отличие за Ахульго, и которому он был обязан и своим благосостоянием, и своим карьерным успехом. Полка практически не стало. В поход Пулло ушел полковником, вернулся генералом. С половиной из тех четырех батальонов, кто собрался в мае у Внезапной. Обратно не вернулось 42 офицера (опять же — половина из прикомандированных, что мало утешало) и 1215 нижних чинов, убитых, раненых и контуженных, не считая больных. Контузии были порой хуже ранений, больные выбыли из строя надолго. С кем прикажете дальше нести службу? Что толку, что полк заслужил
