Дайте собакам мяса (СИ) - Черемис Игорь
Жили они в трехкомнатной квартире одной из «сталинок», что облепили Ленинский проспект за последние пару десятилетий. Я не исключал, что эта квартира им досталась в том числе благодаря хоть какому-то знакомству с Рокоссовским — тот несколько лет в конце 50-х был в фаворе, лишь потом потерял расположение Хрущева и в итоге оказался не у дел за несколько лет до смерти. Но поднимать эту тему в разговоре с семьей Татьяны я не собирался.
Тем более что эта семья неожиданно для меня оказалась очень большой. Познакомиться со мной приехал двоюродный дядя Татьяны — из её рассказов выходило, что именно он познакомил Нину Павловну с мужем-летчиком; звали его тоже Евгений. Меня вообще немного замутило от количества Евгениев на квадратный метр — сын этого дяди тоже был Евгением, и его сын — тоже. Видимо, это была какая-то семейная традиция, углубляться в которую я посчитал опасным. Впрочем, самый младший Евгений пока был довольно милым пятилетним малышом и заводить новых Евгениев не торопился.
Была ещё сестра Евгения-разведчика Светлана — с мужем, который, к счастью, был всего лишь Вадимом, и двумя дочерьми-школьницами. И ещё была бабушка Татьяны, мать её матери, сухонькая старушка лет восьмидесяти, которую звали — та-дам — Евгения Аристарховна.
Когда мне представили всех членов этого семейства, я сразу задумался о позорном бегстве, и нимало не стыдился этих мыслей. Жизнь не готовила меня ни к чему подобному, да и Татьяна, кажется, была не в курсе желания родителей устроить общий семейный сбор в честь моего визита. Во всяком случае, она тоже затравленно переводила взгляд с одного родственника на другого, слабо улыбалась женщинам и детям — и очевидно требовала поддержки. Так что мне пришлось собрать всю свою волю в кулак и приобнять её за плечи.
— Что тут происходит? — шепнул я ей на ухо, когда гости начали рассаживать за богато накрытый стол.
— Ничего не понимаю, — тоже прошептала она. — Мама говорила, что будут только она и папа. Наверное, что-то случилось.
Если что-то и случилось, то нам об этом сказать так и не удосужились, но следующий час был самым ужасным в обеих моих жизнях. Меня допрашивали так, как никаким следователям Конторы и не снилось; мне приходилось проявлять чудеса изобретательности, чтобы не сболтнуть лишнего, а несколько раз я прямо говорил, что не могу говорить о том-то и о том-то в силу специфику учреждения, в котором служу.
И ещё они все хором пытались меня споить. Тост за знакомство; тост за будущую свадьбу; тост за будущего ребенка; тост за счастливых родителей; тост за родителей жениха и невесты — по одному на каждого. И так далее, и тому подобное. Татьяна могла законно пить сок; мне же приходилось изощряться, чтобы в меня попало как можно меньше спиртного — после её приезда в Сумы у меня почти не было никаких тренировок с алкоголем, и я боялся элементарно заснуть в самый ответственный момент.
Через час я запросил пощады — неприятно такое признавать, но я был непривычен к таким застольям и боялся сорваться. Причину я придумал самую простую — сослался на потребность в никотине, хотя ещё в Сумах серьезно сократил количество выкуриваемых сигарет, чтобы Татьяна как можно меньше контактировала с вредным дымом. В Москву я вернулся почти некурящим, хотя и таскал с собой пачку «Космоса», потому что осознал полезность встреч с коллегами в курилке — неприятная атмосфера с лихвой компенсировалась ухваченными кусками неофициальных разговоров.
Члены семьи Иваненко оказались людьми понятливыми, и хотя у них почти никто не курил, но отчим Татьяны вызвался показать мне местечко, где периодически дымил сам.
* * *
Это была одна из маленьких комнат — самая дальняя, но с полным фаршем. В ней была односпальная железная кровать с шишками, непременные ковры на полу и на стене, огромный шкаф, наверняка забитый зимними вещами, стол с парой стульев и даже пианино. Комната была неплохой, ещё и с балконом, которые пока ещё не было принято утеплять и застеклять. В этой квартире балкон использовался для хранения всякого барахла — ничего удивительного, имеющаяся кладовка не справлялась с количеством запасов. На балкон меня, правда, не потащили, хотя он был открыт из-за накрывшей Москву жары, мы расположились у старого потертого стола, на котором стояла импровизированная пепельница из консервной банки, наполовину заполненная старыми окурками. Жестяная крышка этой банки была завернута в причудливую конструкцию, на которую в случае нужды можно было положить сигарету.
— Раньше курил много, — сказал Евгений Архипович, — ещё на войне привык, там это одна из немногих радостей была — посидеть, подымить. Но врачи… говорят, что надо завязывать, если не хочу проблем с сердцем. Вот и завязываю… помаленьку.
— Я только в командировке начал, до этого не курил совсем, — повинился я. — Там тоже радостей мало… а как Татьяна приехала, так тоже завязывать решил. А что гостей столько? Таня говорила, только вы с матерью будете и бабушка.
— Ты это, кончай выкать, на ты давай, чай, не чужие, — сурово потребовал он.
— Хорошо, — я улыбнулся. — Привычка. Но на ты, так на ты.
— Привычки всякие бывают, — согласился он. — Эта — дурная. Со своими на ты надо. Вот ты — свой, и я к тебе на ты. Понял?
— Что ж тут не понять.
— Молодец… в каком звании сейчас? От Таньки не добиться ничего, то ли не знает, то ли придуривается, у неё не поймешь… выросла оторва…
— Хорошая она у вас выросла, — не согласился я. — Майора дали на неделе. А полгода назад старлеем был.
Я не стал скрывать свой быстрый карьерный рост. Военным людям такое даже нравится — это значит, что человек, как минимум, что-то выдающееся совершил. Пусть не в космос слетал, но где-то близко.
— Вот как… — Евгений Архипович задумчиво затянулся. — Что ж, бывает такое. Я за войну из сержантов как раз до старлея добрался, разведвзводом командовал. В сорок третьей армии… слышал про такую?
Слышал, конечно.
— Витебск, кажется, брали?
— Да, с севера заходили, рубка там страшная была, — кивнул он. — Но немцы быстро сдулись, соседи далеко прорвались, им уже деваться некуда было.
— А в Лепеле бывать не доводилось? — спросил я.
— Нет, — Евгений Архипович помотал головой. — Его как раз наши соседи брали, шестая гвардейская. Мы южнее прошли. А потом меня к Рокоссовскому в третью армию перевели, там я с Нинкой и познакомился. Она потом с ним на другой фронт перешла, а я в Берлин входил. А чего ты про этот Лепель вспомнил?
— Да был весной, в местный музей зашел, — объяснил я. — Там стенд есть, посвященный сорок третьей армии, вот и запомнил.
— А, дело хорошее. Ну какие-то части, наверное, участвовали, не мы. А про Женьку… они как узнали, что Танька жениха приведет знакомиться, так всей толпой и напросились. Не отказывать же, как думаешь?
— Не отказывать, — улыбнулся я. — Просто неожиданно. Думали, будут тихие семейные посиделки, а получились семейные, но совсем не тихие.
— А так всегда с ними, детей много, родственников тоже, ты привыкай…
