Главная роль 6 (СИ) - Смолин Павел
А два года тому вообще страшное случилось — конь ногу сломал, пришлось забить и на мясо пустить. Ох и горько было из баночки драгоценной двадцать девять аж рубликов вынимать, но куда деваться? Благо по осени дело было — весною всякая скотина дорожает, пришлось бы не меньше сорока отстегивать.
Потянувшись, Афанасий прищурился на темное, усыпанное звездами, едва начавшее бледнеть небо, и решил, что погодка выдалась что надо, а значит можно позволить себе редкое удовольствие — сходить на рыбалку в полном одиночестве. Вернувшись в сени, он взял судок, вырезанное еще отцом и до сих пор верою и правдою служащее удилище, узелок с прикормкою да баночку с червями. Готов!
— Опять поди ниче не принесешь, — привычно приложила его вышедшая из стайки с ведром парного молока в руках Наталья.
— Цыц! — погрозил ей кулаком Афанасий, как бы напомнив, что данная семья работает на патриархальной основе, незаметно для ушедшей в дом жены перекрестился, сплюнул — а ну как сглазила? — и вышел за ворота.
Прикрыв за собой хорошо смазанную калитку — покрасить бы, но краску теперь шиш укупишь. И слава Богу, как ни странно — не от жадности цены крутят, а потому что «нилин» какой-то на лекарство новое уходит — им сельский доктор Андреев младшенького, Федьку, от тяжелой лихорадки прошлой зимою вылечил. Думали уже все, и низкий за Федьку поклон и доктору, и цесаревичу — говорят, он лекарство на самом деле и придумал. Вообще удивительный он какой-то — все время чего-нибудь новое, да отчебучит. Впрочем, Афанасию до этого дела не было — далеко он, цесаревич, а значит и дальше можно рассчитывать только на себя: подати не увеличивает и ладно.
Проходя по темным улочкам села, Афанасий приветливо здоровался с успевшими проснуться соседями, но сохранял бдительность: дура она, Наташка, ей ежели судок не полный, значит «ничего не принес». Все знали о рыбацкой удаче Афанасия, и, ежели он зевнет, быстро узнают его личные «рыбные» места. Нет уж, ищите собственные!
За пределами села крестьянин свернул в рощицу, тянущуюся вдоль череды полей — раньше здесь пусто было, а теперь вот деревца посадили да велели не рубить, покуда не вырастут. Мудреное что-то староста о рощице говорил, как там… «Защитные лесные насаждения», от какой-то там «розии», говорят, поля сберегут. Поля — это здорово, но смысла их защищать от непонятных напастей Афанасий не видел, зато наметил на будущее некоторые березки, с которых можно будет набрать сока. Пригодится!
Прошагав двадцать минут вдоль молодых деревьев, Афанасий добрался до вызывающего у всех местных мистический страх озерца. Заболоченные берега, черная от глубины вода, обилие подводных ям и подземных источников, из-за которых поверхность озера редко оставалась спокойной четко говорили: здесь живет Водяной.
Вынув из узелка кусочек сахару, Афанасий аккуратно подошел к воде и положил гостинец на нее:
— Вот тебе, дедушка, гостинцу. Пошли рабу Божьему Афанасию улова доброго.
Завершив таким образом обряд, довольный рыбак отправился дальше — здесь ловить нечего, Водяной на соседей крепко за жадность обиделся, и в своем озере всю рыбу затихариться заставил — токмо сетью наловить и можно, да только два года тому Степка Рыжий прямо с нею в руках и потонул. А нечего Водяного гневить — говорили же дураку, что ежели на удилище «не идет», лучше и не соваться.
— Царствие небесное, — перекрестился в память о непутевом соседе Афанасий.
Миновав небольшой лесок, еще одну цепочку полей с маленькой рощицей, аккурат к «зорьке» Афанасий добрался до своего излюбленного места. Вот это небольшое озерцо для рыбалки подходит куда как лучше — неглубокое, широкое, и рыба в нем не переводится: для Афанасия, по крайней мере, потому что Водяного уважить не забывает.
Прикормка, наживка, бросок. Удилище опустилось на рогатину, Афанасий — на лично сюда притащенный обломок бревна, и освободившимися руками начал скручивать цигарку, ощущая, как на душу снисходит такой приятный «рыбацкий дзэн». Хорошо!
Пуская терпкий махорочный дым, Афанасий смотрел конечно же на поплавок, но не забывал и наблюдать за округой: не следит ли кто из соседей? Некоторое беспокойство вызывал и противоположный берег — не так давно там огородили кусок территории и возвели парочку бараков. Деревенским о том, что творится внутри, никто ничего не говорил, но заверили, что в озеро сливать никакой дряни не будут. И действительно не сливают — ни единой трубы или канавки в воду не уходит, это Афанасий с мужиками лично проверил. Пытались попа своего отправить туда, на разведку, да не пошел он — не нашего ума дела, говорит. Жалко — страсть как хочется хотя бы одним глазком заглянуть!
Внезапно воздух разорвал надрывный рёв корабельной сирены. Вздрогнув, Афанасий выронил изо рта цигарку, безошибочно определил источник звука — та самая огороженная территория — и успел перекреститься, прежде чем крыша правого барака взлетела в небеса на струе пламени, а самого крестьянина словно лошадь в грудь лягнула — неведомая сила отбросила и протащила по утренней росе с полметра. Где-то посреди пути пришел оглушительный звук взрыва, на время оглушив бедолагу-крестьянина.
Поднявшись на четвереньки, Афанасий потряс головой и посмотрел на полыхающее на загадочной территории пламя. Живых, надо полагать, там не осталось.
— Ох уж эти городские с их бесовщиной! — крякнул крестьянин и на подкашивающихся ногах пошел собирать разлетевшийся по берегу скраб.
Сглазила-таки вредная баба! Ну какой клёв после такого шума?
* * *Грандиозный, нечеловеческого размера, но, как бы парадоксально не звучало, не больно-то грозящий последствиями «факап»!
«Что значит 'никакой Нобелевской премии не существует?!!» — едва удержал я вопрос в ответ на осторожное напоминание Остапа — «Ваше Императорское Величество, за два года скопилось изрядное количество заявок Нобелевскому комитету на участие наших ученых, и эти господа очень просили меня узнать — когда именно планируется проводить первую церемонию? Полагаю, им просто хочется похвастать перед коллегами, но они стесняются несуществующей премии».
А НАДО БЫЛО СКАЗАТЬ МНЕ!!!
Вот он, главный минус — задавать даже очень осторожные вопросы мне решается высокоранговое меньшинство. Тоскливо посмотрев на календарь — конец ноября — я как ни в чем не бывало заявил:
— В июне 93-го года — веду переговоры со шведскими партнерами.
— Так точно, Георгий Александрович, — кивнул секретарь, записав в блокнот.
— Передай прямо сейчас, — выставил я его из кабинета.
Козырнув, Остап ушел, а я снял трубку телефона и попросил соединить меня с Академией наук. Конкретно — с Августейшим начальником. Покуда шел процесс, успел себя немного поругать — списки лауреатов спустил и велел составлять далее, а премии-то нету! А работа-то велась — там под семь десятков имен уже! Слухи, надо полагать, гуляют специфические, но мне-то что? Если господин Нобель откажется поучаствовать, просто сменю название и скажу, что так вышло — такую мелкую оплошность многие сочтут даже милой и добавляющей мне человечности. Но лучше Нобеля-таки подтянуть. Нобель… А он-то почему ничего мне не сказал?
Хотя нет, с ним все понятно — после того, как мои враги умерли или отправились применять свое образование на благо каторжных работ (Генерал Филиппов, например, один из «кошельков» дяди Леши, вообще профессиональный инженер, может и по УДО выпущу через пару лет), меня все боятся до усрачки. Удивительно даже — меньше двух сотен показательных порок реально высокопоставленных людей, немножко кадровых перестановок, «Изба», которую многие странные личности считают центром подготовки моих опричников, и вуаля — все ходят по струнке и предпочитают договариваться.
Тот же Нобель, например, когда мы не далее чем месяц назад прямо в этом кабинете «решали за нефть», проявил понимание и согласился не докупать нефтеносные земли, взамен получив гарантии неприкосновенности имеющегося, орден Святого апостола Андрея Первозванного и ряд интересных предложений по инвестициям туда и сюда в не сырьевые сферы — как водится, к обоюдной выгоде. Ну и большое человеческое спасибо — очень вредно «кошмарить бизнес», и лишний раз этого делать решительно не хочется.
