Главная роль 6 (СИ) - Смолин Павел
Скользя взглядом по лицам людей и благодаря их едва заметными кивками, внутри я морщился. Горечь утраты Царя прошла быстрее, чем ожидалось, но лишь потому, что я давно к этому дню готовился и успел эмоционально выгореть, и морщился я не от нее — просто в очередной раз полюбовался на извечное «король умер, да здравствует король». Казалось бы — все, все полномочия и обязанности у меня, Александр демонстративно не лезет, я — стараюсь и рву задницу, но все равно в глазах окружающих я был наследником, но не более. Мало ли что со мной могло случиться — от отцовской опалы до неудачного падения с фатальным исходим. Раз — и нету Жоры, а усилия на завоевание его расположения уже потрачены. Ну неприятно и ненадежно!
Теперь — все, финальная форма изменений в обращенных на меня взглядах. На плечи от этого словно опускается гораздо более тяжелый, чем раньше, груз, но от этого подбородок в горделивом порыве лишь вздымается выше. Слабость? Страх? Сомнения? Не знаю таких слов, господа — у нас здесь Великий План моего авторства, будьте добры его уровню соответствовать — так, как это делаю несгибаемый и упорный я.
А как горько смотреть назад! Там, за небольшой колонной духовенства, провожает в последний путь своего патрона коллективный Александровский «Андреич». У нас тут не древний Египет с его милыми коллективными казнями в честь похорон, но я уверен — кто-то из них предпочел бы умереть именно так. Да, никто из них не останется без работы — кого можно, заберем мы. Кого нельзя, наймут сливки общества, да еще и бодаться за это право друг с дружкой будут. Заиметь камердинера, который раньше заботился о целом Императоре — это огромная удача, и такого слугу будут холить, лелеять и при случае хвастаться им всем знакомым. Тоже гнусность та еще — это же человек, а не бездушный атрибут, но с поправкой на суровое время дальнейшей жизни «коллективного Андреича» можно только позавидовать.
Незаметно вздохнув, я решил отвлечься приятным воспоминанием — мой Коля тогда еще ползать не умел. Дело было в спальне, у колыбели младенца — важно топорщащий бакенбарды Андреич с согласия всех имеющих на это право привел своего старшего сына, Петра. Тридцатилетний мужик унаследовал отцовскую выправку, перенял его бакенбарды и очень мне нравящийся взгляд — в глубине голубых глаз читались добрый характер, прилежность и преданность.
Мы с Марго, будучи заранее согласными, разыграли небольшую сценку — придирчиво осмотрели Петра и задали ему ряд вопросов. Дальше дело за Колей — малыш как раз проснулся, и мы дали Петру его подержать. Похлопав глазами и ощупав незнакомое лицо, он подергал своего будущего «дядьку» за бакенбарды и весело рассмеялся. Собеседование таким образом сочли удачным.
— Служи, Петр, Наследнику Российского Престола так же исправно, как твой отец мне служил, — выдал я тронувшее Андреича и Петра в самое сердце напутствие.
— А лежит-то как живой Царь наш батюшка-а-а… — вернул меня в реальность еще один вопль плакальщицы.
В эти времена считается работой в сфере услуг со всеми вытекающими: к услугам убиенных горем родственников профессиональные плакальщицы любого уровня мастерства, любого тембра голоса, и все как одна будут убедительно убиваться у гроба. Что-то языческое, мне наш духовник объяснял — во многих культурах горевать по покойному родственнику было не принято, вот и приходилось использовать «прокси». У нас вообще такого много — народ в еще более медленные, чем сейчас, эпохи, обильно примешивал к христианским обрядам языческие, и — здесь нужно отдать должное тогдашнему духовенству, которое умело работать тоньше, чем уже даже в эти времена — тем самым заставляя Церковь интегрировать наиболее живучие «пережитки» в Православие.
А вчера, в часовне при Зимнем дворце, я давал присягу на верность Престолу. Не коронация, просто особенность — еще до нее монарх может и должен сделать много всего, и присяга нужна для гарантий отстаивания новым Царем национальных интересов. Скучно было.
Оставляя за собой изумрудные еловые ветви, процессия добралась до вокзала — перед приданием тела Российского Императора земле здесь, в столице, нужно дать с ним попрощаться и Москве, поэтому наше с семьей путешествие только началось. Там же, в старой (и новой) столице пройдет международно-дипломатическая компонента похорон, с участием хорошо знакомых мне и в целом даже симпатичных в чисто личном плане Августейших лиц с поправкой на посольских работников для стран, которые на Высочайшем уровне посетить похороны не захотели — не поедет же султан на похороны злейшего врага? Так-то может, в тех краях тоже некоторая корпоративная солидарность имеется, но не в свете регулярных обменов негативными дипломатическими сигналами и строительства «курорта», который понятно зачем нужен. Но мне-то что? Не пойман — не вор.
В поезде Дагмара позволила себе расслабиться — заплакав в полную силу, она ласково меня обняла:
— Как же народ его любил!
— Было за что любить-то, — тихо ответил я, обняв приемную мать в ответ.
Поезд тронулся от станции к станции, на каждой делая остановку. Гроб с Александром выносили к собравшимся людям, батюшки читали молитвы, слезы подданных и Дагмары текли рекой, а я одним лишь взглядом останавливал вполне понятные и простительные порывы журналюг попробовать попросить у меня комментарии — привыкли, что в любой другой ситуации иногда получается. Все потом, господа — сегодня хочется чисто по-человечески погрустить о человеке, к которому сильно привязался, и которого уже никогда не будет.
Кульминацией стала станция Тарановка — здесь нас встретила коленопреклоненная толпа. Причина проста — здесь, еще в бытность свою цесаревичем, Александр вышел из поезда и долго говорил с народом о его нуждах. Не бог весть как много «нужд» получилось у покойного Императора удовлетворить, но даже минимальное внимание монарха навсегда остается в памяти подданных — я этим активно пользуюсь.
Прибыв в Москву, я перекрестился — за мероприятиями в Петербурге я следил лично и оттого был спокоен, но здесь-то дядя Сережа хлопотал. Ладно, не испортит же прощание с родным братом — недавно назначен, еще не обленился, а значит пригляд держал как надо.
Так и оказалось — по заполоненным народом улицам, слушая крики плакальщиц, процессия добралась до Кремля, где под звон колоколов тело занесли в Архангельский собор. На этом мы с семьей можем оставить пост на время и немного отдохнуть — до завтрашнего утра Императора будут отпевать, а собор будет открыт для всех желающих попрощаться.
Глядя в окно на исполинскую людскую цепочку — очередь на прощание — я вздохнул и не без смущения — чем я вообще занимаюсь? — прошептал:
— Светлая память, Царь-батюшка. Прости, что горюю меньше, чем все эти люди — циничен больно. Прости, нужно работать — и так перед тобою стыдно, так еще и сачкую.
Самозарядившись мотивацией, я встряхнулся и велел Остапу звать дядю Сережу — он пока с Марией Федоровной чаи гоняет с ромашкой, но договорились обсудить дела, раз уж я здесь.
Король умер, а значит жизнь продолжается — такая вот у монархии особенность.
Глава 14
Выбравшийся на крылечко собственноручно возведенной избы, одетый в мануфактурные штаны, неплохие сапоги (две заплаты всего — еще носить да носить!), рубаху и утеплившийся жилетом из овчинки, тридцатидевятилетний глава большой, на девять человек, крестьянской семьи Афанасий Федорович Тыгин (дед был «Мотыгин», но записывавший фамилии в их деревне чинуша экономил чернила, вот и укоротил) был доволен. В отличие от Центральных губерний, здесь, под Москвой, урожай по осени собрали отличный, и к приходу зимы большое и дружное семейство было готово. Два с половиною рублика добавилось в спрятанную под третьей справа половицею сарая банку — почти полсотни там уже, с четырнадцати лет Афанасий копит. И больше бы накопил, но как без сладостей деткам на праздники да ярко-красных бус Наталье обойтись? В отличие от подавляющего большинства соседей, Наталья с Афанасием реально любили друг дружку, вызывая у односельчан не всегда белую зависть.
