Наследник из прошлого (СИ) - Чайка Дмитрий
— Когда ждать нападения? — хмуро спросил боярин Драгомиров, маршал Северной империи. — Как всегда, по свежей траве?
— Конечно, превосходный, — ответил брат Серафим. — Кони должны набрать полную силу.
— Не вижу особенной проблемы, — скучающим голосом произнес боярин Любимов, глава Приказа Большого дворца. Он держал за горло императорскую семью, ведая всеми ее доходами. Отдать ему приказание мог только император и цезарь, а это значит, что он делал все, что хотел, воруя в промышленных масштабах. И у него было мнение по каждому вопросу, даже по тем, в которых он не слишком разбирался.
— Позвольте узнать, почему вы не видите проблемы, превосходный? — осторожно поинтересовался брат Серафим. — Разведка считает, что нас ждет серьезнейшее испытание, сравнимое с тем, что пережила империя при вторжении короля Карла.
— Да что может сделать степной сброд легиону? — брезгливо удивился большой боярин. — Дрянные стрелы, тяжелой конницы немного. Воины ставят вагенбург и бьют кочевников из арбалетов. Подумаешь, прорвали Лимес. Мы укрепим замки. Им там не пройти.
— Они уже там прошли, — на весь зал сказал я, и все повернулись в мою сторону. Целая гамма чувств написана на лицах: от благожелательного интереса до брезгливого недоумения. Последнее — как раз у Любимова. Он неформальный лидер среди нобилей, потому как самый богатый и влиятельный. Он совсем не стар, но после смерти отца унаследовал чудовищное по размерам состояние и должность. Эта должность закреплена за их родом уже лет сто. Еще одна милая особенность этого времени.
— Это недоразумение, — процедил боярин, забыв упомянуть про мое сиятельство. — Подошел легион и прогнал их.
— Не подошел и не прогнал, — спокойно ответил я, а в глазах брата Серафима запрыгали веселые чертики. — Ты просто не в курсе, боярин. Послушай умного человека, он не зря ест свой хлеб. Мадьяры ограбили несколько волостей, угнали за Карпаты три тысячи человек и не выпустили по нашему легиону ни одной стрелы. Они ушли спокойно, и они придут снова. Это была разведка боем. В следующем году Лимес прорвут в нескольких местах. Как выяснилось, это не так и сложно.
— Да… как ты… — боярин Любимов задохнулся от возмущения, но промолчал. Жаль, цель-то у меня строго противоположная.
— Так я продолжу, — встал я. — А тебе, боярин, надобно научиться следить за языком. Ты с внуком самого императора говоришь. Поэтому закрой рот и слушай.
— Да как ты смеешь! — заревел Любимов, а князь-епископ ударил посохом по полу. Это возымело свой эффект. Боярин, лицо которого напоминало по цвету вареную свеклу, сел и замолчал.
— Никто в сражения с легионами вступать не будет, — я посмотрел на него с жалостью, словно на неразумного ребенка. — Вам не догнать легкую конницу. Мечислав Великий создавал армию для войны с франками, а теперь будет совсем другая война. Тяжелая пехота в ней почти бесполезна, а закованной в железо кавалерии еще нужно выйти на расстояние удара. Степняки придут сюда грабить, а значит, они прорвут Лимес в трех или четырех местах, и рассыплются по беззащитной земле. Маршал, где у нас ближайшая крепость?
— Будапешт, — хмуро ответил Драгомиров. — Никогда не было нужды в тех землях замки строить, граница стояла крепко. Да и государи наши такого не поощряли, вдруг бунт какой. Вон, Новгородские гильдии лет сорок назад возмутились, легион город целый год осаждал.
— То есть, — повысил голос я, — у нас от Карпатских перевалов до Дуная беззащитные села и городки. На триста миль ни одной крепости! Если туда ворвется сотня тысяч всадников, там собаки живой не останется. А легионы ваши будут бить на марше. А если не получится, всадники просто наловят полона и уйдут за горы. Они в лоб на легион не полезут, а мы не пойдем в степь. Ну, может, боярин Любимов пойдет. Он вояка до того знатный, что каган ему сразу сдастся.
— Да как ты смеешь! — заревел боярин, над которым уже откровенно потешались. — Я требую божьего суда! Я в своем праве!
Ну вот, наконец-то, а то я уже и не надеялся. Божий суд, он же судебный поединок. Языческий атавизм, который дожил на Руси почти до Петра, а на Западе превратился в дуэли. Тут он тоже существовал и велся до утраты боеспособности одним из бойцов. Это считалось достаточным, люди в поединках гибли исключительно редко, и такое зрелище превращалось в еще одно великосветское мероприятие, сравнимое с премьерой в театре или скачками.
— Принимаю! — ответил я.
— Тихо! — рявкнул князь-епископ, и гвалт в зале превратился в легкий, едва слышный шелест. — Благородные мужи ведут себя как мальчишки! Какой стыд!
— У вас есть какое-то предложение, сиятельный? — испытующе посмотрел на меня маршал. — Многое из того, что вы говорите, разумно. Я не разделяю настроя почтенного боярина. Мне все это видится весьма мрачным. Болгары переманили у нас много людей. Они знают, как мы воюем. У них есть метательные машины и даже огненная смесь. И я не считаю их дураками, которые будут биться лбом о легион. Так у них действительно нет никаких шансов.
— Я думаю, нужно собрать всю легкую конницу, что у нас есть, и ударить зимой по кочевьям, — ответил я. — Они не успеют подтянуть большие силы. Нужно резать людей и угонять скот, пока они слабы. Весной они нас сомнут.
— Какая глупость! — громко прокомментировал боярин Любимов, и многие поддержали его удивленным гулом. — Кони в степи передохнут от бескормицы! Покажи нам, мальчик, чего ты стоишь. Пока мы слышим только твою болтовню.
— Меня не слишком волнует, что говорит еще один кубок из черепа, — ответил я, и в глазах окружающих промелькнула растерянность. — Господин маршал, дозволите ли вы мне провести такой рейд?
— Это отчаянно смелый шаг, сиятельный Станислав, — Драгомиров задумчиво потирал бритый подбородок. — Но если вы готовы на это, то я не могу препятствовать. Мы посмотрим, что можно сделать…
Это он так дал понять, что мне еще нужно пережить завтрашний поединок. А если быть точным, выйти из него не опозоренным. Иначе ни о каком командовании войском и речи быть не может. В глазах всех я буду всего лишь наглым мальчишкой, чьи слова не стоят ничего.
— Деремся завтра на рассвете! — ткнул я в Любимова и двинулся на выход из зала. — Сними пока мерку для гроба.
Водевиль! — Скажете вы. Да, есть немного. Но ведь именно так все и задумано. Должный уровень слабоумия я уже показал, теперь нужно показать немного отваги.
Глава 12
Весть о дуэли распространилась по Братиславе как пожар в джунглях. Гонцы полетели во все ворота города, и даже вдова цезаря Святослава с детьми спешно примчала во дворец. И дядя Святополк, который пребывал в монастыре за городом, прервал свои молитвы, поняв наконец, что происходит что-то серьезное. Все же он не был законченным дураком. А уж нобили и вовсе пришли на арену в полном составе, ожидая чего-то немыслимого. Ведь боярин Любимов — одно из первых лиц государства, да и я паренек не из последних. Мою репутацию сложно было назвать неоднозначной. Напротив, она была совершенно однозначна. Я сын какой-то прачки, двинутый на всю украшенную айдаром башку. От внезапного взлета у меня помутился разум, и я веду себя как слон в посудной лавке, считая, что нобили — мои слуги. Сама мысль об этом потомкам императоров и консулов казалась дикой. Мое признание законным сыном Остромира для них не значило ровно ничего. Я сын служанки, и точка. Еще один ублюдок Золотого рода, каких множество. Тем не менее обо мне говорили, и я служил темой номер один во всех светских сплетнях. Впрочем, не стоило себя переоценивать, меня скорее считали какой-то забавной зверушкой, не слишком принимая в расчет. Да и исход боя был ясен заранее. Боярин Любимов был нестар, крепок и по праву считался отменным фехтовальщиком. Этакий эталонный нобиль. Он пустит мне кровь, и мне придется принести извинения, ибо такова воля божья. Я проиграл, значит, я не прав. Придется их разочаровать. У меня на этот бой совершенно другие планы.
Арена, на которой проводили скачки, располагалась за городом, и все места в первых рядах, закрепленных за знатью, были заполнены разодетой толпой. И в императорской ложе наблюдался аншлаг. Сам император Брячислав, которого привезли в специальном кресле, полулежал в груде подушек и сверлил меня широко открытым правым глазом. Это по моему чертежу инвалидную коляску сделали, причем в рекордные сроки. Тут многое умели, если хорошо попросить. Пока эта модель была пробной, но она кое-как ездила, и Брячислав впервые за много лет дышал свежим воздухом, чем явно наслаждался. Рядом с ним на высоком кресле сидел мужчина лет сорока, с рыхлым, совершенно невыразительным лицом и фигурой груши. Это мой дядя, цезарь Святополк. Его два сына-погодка были похожи на него как две капли воды, только выражение лица имели скорее брезгливое, чем равнодушное. Его супруга, тоненькая бесцветная женщина, совершенно терялась на фоне массивного мужа и детей. Тетушка Агриппина, жена отравленного Святослава, напротив, выглядела ярко и броско. Красивая, но рано состарившаяся брюнетка из бургундского королевского рода, она сияла драгоценностями как витрина ювелирной лавки. Рядом с ней сидел сын лет пятнадцати, субтильный юноша с неожиданно острым взглядом, и девчонка на пару лет младше, совершенно непохожая на маму. Сбоку в ложе расположился князь-епископ Яромир, перед которым поставили столик с подогретым вином. Впрочем, он к нему не притронулся и сидел неподвижно, шевеля губами в молитве. Императорскую ложу уставили по кругу жаровнями. На улице уже осень, и ветерок продувает насквозь.
