Русский маятник - Андрей Владимирович Булычев
– Государыне императрице – ура! – выкрикнул, салютуя шпагой, командующий столичным гарнизоном.
– Ура! Ура! Ура-а-а! – заревели шеренги.
– Пётр Фёдорович, неужто не замёрзли стоять? – спросила, улыбаясь, Екатерина.
– Никак нет, матушка государыня! Как можно?! Воинство русское любовь к вам грело! – выкрикнул сияющий генерал. – Чаяли увидеть вас, вот у всех кровь и кипела!
– Ах, Пётр Фёдорович, ах лис, – рассмеялась та. – Ну коли вы не замёрзли, так и я кутаться не буду! – И, расстегнув верхнюю застёжку мантии, распахнула её. На широком кремового цвета платье выделялись яркие орденские ленты.
Начался привычный обход всех выстроенных войск. Для каждого из полков гвардии у Екатерины было своё доброе слово, и они кричали здравницу любимой императрице. Конногвардейцы, преображенцы, семёновцы, ещё немного, ещё два полка – и процессия достигнет, наконец, егерей. В это время четверо здоровяков-кавалергардов подкатили от одной из карет кресло на колёсах с сидевшим в нём мужчиной и поставили его в промежуток между полками.
– Бригадир, не против, если я рядом пристроюсь?! – Сидящий подмигнул Алексею. – Небось, вместе только недавно кампанию воевали? Постоим и тут бок о бок?
– Так точно, ваше превосходительство, только рад буду! – гаркнул Алексей.
На кресле восседал родной брат всесильного фаворита Платоши – Зубов Валериан, отчаянной храбрости генерал, только недавно потерявший ногу в Польше.
Вот «ура» прокричали соседи – гвардейские гренадеры, и большая императорская свита подошла к егерям.
– Государыня, герой Польской кампании генерал-майор Зубов Валериан Александрович! – торжественно провозгласил Салтыков. – В боях с мятежниками покрыл себя славой…
– Валерьяша, мальчик мой! – воскликнула Екатерина и, подойдя, порывисто обняла калеку. Из глаз у неё потекли слёзы. – Бедный, бедный мой мальчик!
– Матушка, за тебя матушка, в огонь и в воду, когда прикажешь! – выкрикнул тот, припав лицом к подолу.
«На театр не похоже, слишком всё тут выглядело искренне и не наигранно, во всяком случае со стороны Екатерины, – думал, косясь на эту сцену, Алексей. – А вот Зубовы, скорее всего, всё продумали заранее, зная характер этой сильной, но такой чувственной женщины. Вон как лукаво щурится Платоша, да и у Салтыкова на лице улыбка, как у сытого, довольного кота».
– Послужу, матушка, поправлюсь и, с твоего позволения, послужу я ещё! – причитал тем временем Валериан.
– Поправишься, обязательно поправишься, мой славный мальчик, – гладя его кудри, ворковала императрица. – Всё будет хорошо. Александр Андреевич! – Обернувшись к свите, она поманила рукой. – Звезду Андреевскую за верную службу и Георгиевский крест за кровь Валериану Александровичу! Указом от сего дня жалую его производством в генерал-поручики, ну а уж по премиальным – это мы отдельно в тесном кругу решим.
– Матушка, благодарю покорно, матушка! – целуя облачённую в перчатку руку, бормотал Зубов.
– Ну всё-всё, Валерьяша, потом, после парада поговорим. – Государыня вздохнула и повернулась к стоявшему в трёх шагах у воинского строя Алексею. – А вот и ещё один герой. Рада видеть тебя в полном здравии, бригадир Егоров.
– Здравия желаю, Ваше Императорское Величество! – рявкнул Лёшка.
– Что, Николай Иванович, хорошо наши егеря повоевали в Польше? – Она повернулась к Салтыкову. – Не посрамили честь русской гвардии?
– Повоевали-то они неплохо, государыня, – улыбнувшись, уклончиво ответил тот. – В полевых баталиях отличились, при Варшавском приступе хорошо себя показали, да вот только потом при возвращении… – И он горестно развёл руками.
– А что при возвращении? – спросила та, наморщив лоб. – Пришли они сюда быстро, как мне доложились, не каждый конный полк такой вот марш эдак осилит. Себя пруссакам показали, давно ведь они русские войска не видели, небось, опять теперь вспомнят. Ну-ну, что же замолчал, Николай Иванович? Ты уж договаривай. К егерям что-то у тебя есть или к самому бригадиру?
– Жалобы от наших союзников, государыня, поступили, и от военного министра Пруссии, и от коменданта Кёнигсберга, а ещё и от самого даже короля, – сделал он многозначительную паузу. – В подчинении приказам Алексей Петрович неисполнителен, – проговорил он, горько вздохнув. – Велено было егерям скромно по землям наших союзников идти, не тревожить их, так ведь, напротив, они чуть ли не боевым маршем через Кёнигсберг шествовали, с развёрнутым знаменем, под барабанный бой и с надетыми на ружья штыками. Караульных прусских устрашили, народ взволновали.
– И это всё? – с улыбкой спросила Екатерина.
– Так приказ же, государыня, из коллегии был. – Салтыков непонимающе развёл руками. – Там прямо сказано было – скромно, по-тихому…
– Ах-ха-ха! Вот же Егоров озорник! – Екатерина рассмеялась. – Но там ведь ещё и одна маленькая просьба была приписана, чтобы через сам город идти гордо и браво, как и подобает доблестной русской гвардии.
– Про-осьба? – не понимающе протянул Салтыков. – Так чья же это?
– Моя. – Государыня скромно пожала плечами. – Могу же я командира своей личной гвардии о такой малости попросить?
– Да, конечно, Ваше Императорское Величество, – смешался генерал-аншеф. – Я просто не знал. Я мог бы и сам. Но тут помимо этого ещё и жалобы на разоренье в королевском порту имеются, – встрепенулся он.
– Ох уж эти пруссаки, вечно они из-за какой-то мелочи склоку устраивают, – повернувшись к свите, заметила Екатерина. – Александр Андреевич, поведай нам, во сколько там король Фридрих эти два корабельных сарая оценил?
– В две тысячи талеров, матушка, – ответил, учтиво поклонившись, Безбородко.
– Так отправьте их ему. – Она небрежно махнула рукой. – Неужто с нас убудет? Но и ему теперь курляндской Митавы не видать. Нехорошо мою гвардию было в холоде и голоде держать. Ох как некрасиво. Мы, русские люди, гостеприимные, никак не понять нам эту немецкую скупость. Сараи-то те в печах хорошо ли горели, Алексей Петрович?
– Дымили, Ваше Императорское Величество! – гаркнул Егоров. – Труха ведь одна и гнилушки, но на сутки для обогрева казарм хватило.
– И тут, выходит, Фридрих Вильгельм меня вокруг пальца обвёл, ай-ай-ай. – Екатерина покачала печально головой. – Трухлявые сараи и на дрова мне за такую цену продал. Хотя, Александр Андреевич, с другой-то стороны, два сарая в обмен на Курляндию весьма неплохой обмен, как сам считаешь?
За спиной у императрицы послышались смешки, переходящие в хохот. Можно было не сомневаться, эта история в виде каламбура облетит теперь все европейские дворы. «Ох и непроста Екатерина Алексеевна, вот уж настоящая хозяйка государыня!» – думал Егоров, глядя на веселье первых лиц империи.
– Довольна я тобой, Алексей Петрович, – вновь стала серьёзной самодержица. – И полком твоим довольна. Валериана Александровича генеральством только что наградили, тебя обойти – грех был бы. Вместе ведь с ним воевали. Николай Иванович. – Она обратила лицо к Салтыкову. – Сегодня же подготовь представление на генерал-майорский чин. Думаю, по заслугам он будет Егорову. И Владимира третьей степени ему тем же указом, что и Зубову. А с тебя, Алексей Петрович, представление на особо отличившихся офицеров жду. Помимо того, будет и особый приказ для всего полка, а пока же общий указ для войск, принимавших участие в Польской кампании.
Подскочивший вице-президент Военной коллегии подал ей свиток, и, выйдя на середину строя, Екатерина зачитала громким голосом: «Всем бывшим действительно на штурме Прагском штаб- и обер-офицерам, которые тут не получили орденов военного Святого Георгия и Святого Владимира, жалуем золотые знаки для ношения в петлице на ленте с чёрными и жёлтыми полосами. Нижним чинам жалуется серебряная медаль на красной ленте ордена Святого Александра Невского!»
Алексей, как и все егеря, уже было набрал в грудь воздух, чтобы прокричать благодарность, но государыня подняла руку, останавливая.
– Изъявляю лейб-гвардии егерскому полку своё особое благоволение и засим жалую каждому в нём полугодовой оклад сверх положенного. А коли командир подаст на кого из своих офицеров представление к награждению орденом, так Пражский крест от них не отнимать, пусть же все в полку получат единую награду!
– Рады стараться, вашимператорскоевеличество! – проревел восторженно строй.
– Матушке императрице – ура! – гаркнул Егоров.
– Ура! Ура!
