Вперед в прошлое 9 (СИ) - Ратманов Денис
— Очень надеюсь, что вы взрослые люди, и обойдется без насилия.
Гостья смерила маму презрительным взглядом.
— Похоже, дети все знают, да? И покрывают тебя. Это крайняя степень бесстыдства!
— У мужа своего спросите, откуда мы обо всем знаем, — огрызнулась Наташка из спальни, Боря на нее шикнул.
Мама хлопнула дверью кухни. Наташка прошептала:
— Ножи, блин!
Я молча снял крышку с ведра, и Наташка размашисто перекрестилась. Мы расселись по кроватям и замерли, навострив уши. Подслушивать нехорошо, но не когда это вопрос жизни и здоровья.
Донеслось неразборчивое бормотание, причем говорила в основном гостья — сперва спокойно, потом в ее голосе появились просящие интонации. Мама что-то буркнула в ответ — видимо, невпопад — и обманутая жена заголосила:
— Ты молодая, красивая, другого себе найдешь! А я? Мне сорок шесть лет! У нас семья, а у вас… — неразборчиво, — Трое! Думаешь, он с этим смирится? Ты у него пятая жена будешь! Думаешь, он остановится? — Всхлип. — У нас дом, хозяйство, взаимопонимание!
«Трое» — это, очевидно, про нас. И она права, если в квартире появится чужой дядя, будет тесно.
И снова неразборчивое бормотание, мольба в голосе. Неужели она рассчитывает разжалобить маму и верит, что та откажется от любимого? Мама, конечно, может расстроиться, поплакать день-два, но потом сорвется, если кавалер не думает ее бросать.
Зазвенела разбитая чашка, раздался крик:
— Будь ты проклята, гнилая душонка! Шмара!
Гостья вылетела в прихожую, бормоча:
— Все семейство гнилое! Оправдывать и поддерживать разврат — где это видано? — Она заглянула к нам в комнату. — Он сюда приходил, да? И они это делали — как? Где? А вас просили пойти погулять? Или при вас? Жена милиционера, называется — позор! Не стыдно вам? Потаскуха!
Наташка покраснела до кончиков ушей — дошло, что гостья нафантазировала разврат в нашей квартире из-за ее фразы — но ничего не ответила.
Накинув пальто, обманутая жена выскочила в подъезд с криком:
— Будь ты проклята! Будьте вы все прокляты!
Я почти воочию увидел соседскую жадную до сплетен бабку, смотрящую в глазок своей двери.
С балкона я видел, как по дороге ползет запорожец, будто в театре, освещая удаляющуюся законную супругу маминого ухажера, для нас пока безымянную. Казалось, что, обхватив себя руками, она баюкает свое горе, как дитя. Ветер срывал с ее головы капюшон, женщина накидывала его снова и снова. «Запорожец» обогнал ее, и силуэт растворился в темноте.
Повисло напряженное молчание, нарушаемое лишь свистом ветра и мамиными всхлипываниями, и непонятно было, она жалеет соперницу или боится, что теперь, когда их связь раскрыта, возлюбленный ее бросит. Как я-взрослый давно заметил, мужчины становятся инициаторами развода гораздо реже обманутых женщин, хоть сами погуливают на стороне.
А ведь совсем недавно, когда отец ушел, точнее, был изгнан, мама точно так же, как эта женщина, убивалась и не находила сил, чтобы встать с кровати.
Есть ли у этой женщины и маминого ухажера совместные дети? Раз она у него четвертая жена — вряд ли. Значит, он ходок со стажем, и в семьях надолго не задерживается. Но разве это остановит влюбленную женщину? И имею ли я право судить ее, когда человек, одержимый страстью — по сути, наркоман?
В голове крутился текст «Нау»: «Это знала Ева, это знал Адам, колеса любви едут прямо по нам. Чингиз-хан и Гитлер купались в крови, но их тоже намотало на колеса любви».
На кухню к маме вошел я, Наташка и Боря включили телик в зале и не беспокоили нас. Я поставил чайник, разогрел маме гороховый суп, уселся напротив нее.
— А теперь рассказывай, кто он такой.
Из рассказа выяснилось, что Василий Алексеевич работает трактористом на винзаводе, жена его на пять лет старше, зовут ее Катя, детей у них нет. Дети, две дочки четырнадцати и шестнадцати лет, родились в первом браке, а о том, что Катя — четвертая официальная жена, мама узнала только сейчас. Родом он из Диканек, тех самых, о которых Гоголь писал. Подрабатывает извозом, они с братом купили на двоих грузовик, а когда нет работы, ремонтирует автомобили.
Эти простые вещи мама рассказывала с таким воодушевлением, краснея и сверкая глазами, что я окончательно убедился: пропала. Не решила увести завидного жениха на «Волге», а втрескалась по самые уши. Не аферист, работяга, всего добивающийся своим трудом — хоть это хорошо.
— Я ужасный человек, да? — жалобно спросила она. — Выходит, да. Мое счастье — несчастье той женщины.
— Ты не забывай, что есть и его ответственность, — сказал я. — Он предал близкого человека. Даже если собирался уходить от нее раньше, это предательство.
— Я хотела бы отказаться от Васи, потому что так правильно… но не смогу. Не смогу отказаться! Я умру без него, у меня сердце разорвется. — Мама шумно сглотнула слюну и замолчала, потирая горло.
Плохо, до чего же плохо! С большой вероятностью ей будет очень больно.
— Что теперь будет… — прошептала она.
Будет счастье Шрёдингера: то есть будет и не будет одновременно, как тот живой и одновременно мертвый кот.
Мама склонилась над супом, съела пару ложек и отставила тарелку. Лишь сейчас я заметил, как она похудела, но и помолодела одновременно.
— Хороший мужик, надо брать, — одобрила ее выбор Наташка из зала. — Ну, страшный, но у всех свои недостатки.
Мама молча встала и удалилась в свою комнату, откуда не вышла, пока мы не легли спать.
Наверное, в этот самый момент Екатерина устроила разборки с маминым ухажером. Но не исключен и другой вариант: чувствуя, что может его потерять, она, наоборот, окружит мужа заботой и будет молчать. Но поздно: мама точно ему пожалуется. Или тоже будет молчать, и тогда неопределенность растянется на долгое время.
Как бы там ни было, лезть в это я не буду. Но хочу или нет, это уже влезло в мою жизнь.
* * *Следующий день не принес ничего нового, кроме черно-белых фотографий прошедшего урагана. Качество получилось так себе, но что-то лучше, чем ничего.
Что касается маминого друга, он ни ее не бросил, ни из семьи не ушел, но все понимали, что долго так длиться не может.
Понемногу жизнь налаживалась. Поскольку в таких условиях ковыряться в машинах невозможно, Каналья, оставшийся без работы, возил с бабушкой товар на вокзал, а нанятый водитель на «копейке» ждал окончания норд-оста. Кофе я в выходные продавать не повез, вместо этого мы всем нашим клубом плюс Мановар, минус Барик, тренировались в спортзале — директор, благодарный за ремонт, поверил в нашу сознательность и велел сторожу нас пускать без взрослых, причем не на час, а на целых два! И раздевалками пользоваться разрешил.
Помня, что Мановара должно ударить током, я ему постоянно напоминал, чтобы он сторонился проводов, которые может заново оборвать ветром. Похоже, мое внушение не прошло даром, и опасность миновала. Теперь Игорь не повредится рассудком и не скатится на дно.
Поскольку Памфилов все уши мне прожужжал, что ему некуда девать хурму, которую я обещал купить, в понедельник после уроков мы с Канальей заехали к нему, чтобы перевезти товар к бабушке. На рынке я попросил Каналью остановиться, чтобы купить еду домой.
Разгромленный стихией, рынок понемногу возобновлял работу. У нас закончилась мука, гречка, рис, сахара осталось граммов сто. Но, сунув нос в магазин, я увидел огромную очередь и плюнул. Это стоять минимум полчаса, а меня ждут.
Заглянув в пункт продажи акций «МММ», я чуть глаза не потерял, увидев курс: 25400 за акцию! Самые первые акции я чуть больше месяца назад покупал за 5350! То есть у меня в акциях 3 276 600, а вложил я штуку баксов! То есть мой вклад утроился! Аж сердце зачастило и закружилась голова.
На обратном пути я обратил внимание на толпу, что роилась вокруг кого-то, стоящего недалеко от обломка столба.
— В очередь! Без очереди не продам! — кричал продавец, над суетящимися мелькала его кроличья шапка-ушанка.
