По прозвищу Святой. Книга первая (СИ) - Евтушенко Алексей Анатольевич
— Например?
— Например, вылечить себя сам.
— Пока ты молод, так и есть, — согласился Моисей Яковлевич. — А как перевалит за пятьдесят, уже немножечко не так.
— А когда за шестьдесят, то и совсем не так, — улыбнулся сапожник Изя, поправляя очки. — Я, к примеру, стал с возрастом хуже видеть. Давление скачет. И почему-то мой организм ничего с этим делать не хочет. Наотрез отказывается самоизлечиваться.
— И мой, — подтвердил Моисей Яковлевич. — Вот прямо сейчас чувствую, что давление сильно повысилось. Что с этим бороться без лекарств?
— Попробуйте подышать особым образом.
— Каким?
— Глубоко вдохнули сначала животом, потом грудью. Задержали дыхание на пять-шесть секунд. Выдохнули до конца сначала грудью, потом животом. Снова задержали дыхание на те жепять-шесть секунд. Потом нормально подышали с минуту и еще дважды повторили [1], — показал Максим. — Давление понизится в девяти случаях из десяти.
Моисей Яковлевич попробовал. Остальные с интересом за ним наблюдали.
— И правда, — с удивлением сообщил учитель истории минут через десять. — Легче стало.
— А зрение? — спросил Изя.
— Тоже упражнения. Закройте глаза и водите ими справа-налево десять раз, вверх-вниз десять раз и по диагонали столько же, — Максим показал пальцем как. — Каждый день. Очень полезно для глаз. Укрепляет. Всё дело в движении, — объяснил он, оглядывая слушателей (а слушали его внимательно все). — Движение — это жизнь. Тут нет никакой загадки. От движения кровь бодрее бежит по артериям и венам, лучше снабжает наши органы кислородом, а значит, улучшает их работу. В результате мы лучше себя чувствуем. Поэтому зарядку делать полезно. А не делать — наоборот. Но и перетруждаться не надо, особенно в возрасте. Всё должно быть по силам и в удовольствие.
Распределили ночное дежурство.
Спать легли рано, когда солнце только-только скрылось за горизонтом. Взамен поднялась луна, идущая на убыль, но ещё достаточно яркая, чтобы залить поляну и лес своим призрачным светом.
Максим лежал на подстилке из лапника, смотрел на луну и думал о том, что она ничем не отличается от той, которая осталась в его мире. Такая же щербатая, вечная и ясная. С теми же самыми пятнами «морей» и светлыми участками «суши».
Хотя нет, не такая же. На его Луне уже построено аж три постоянные базы (одна международная, одна китайская и одна советская), а здесь ещё никто даже не мечтает по-настоящему об этом. И только он совершенно точно знает, что через каких-то двадцать лет первый человек полетит в космос, а через двадцать восемь ступит на Луну. Рассказать сейчас кому-то — не поверят. Что такое двадцать лет? Мгновение. Это для молодых много, а спроси того же Моисея Яковлевича, и он скажет, что двадцать лет назад для него, как вчера. Ладно, позавчера. Хотя, Коля Свят, поверил. Но там другое, он ему показал. Эх, Коля, Коля, спасибо тебе за то, что дал мне имя. Как там Моисей Яковлевич сказал сегодня — Святой? Ещё не хватало, — прицепится прозвище… Да и пусть цепляется, неважно это…
Максим уснул.
Он спал без сновидений до трёх часов ночи, когда его, тронув за плечо, разбудил Василий.
— Ага, — сказал Максим, мгновенно проснувшись. — Встаю, спасибо. Всё в порядке?
— Без происшествий, — ответил молодой шофёр. — Я ложусь.
— Давай.
Максим сходил в кусты, размялся, подогрел на костре остатки вчерашнего чая, позавтракал частью плитки пищевого концентрата.
Луна давно зашла. Светало. Проснулись птицы. Клочья ночного тумана цеплялись за траву, но не могли удержаться — постепенно поднимались выше, уступая место первым солнечным лучам. Пора было будить людей и двигаться дальше.
Было двенадцать часов дня, когда Максим понял, что за ними следят. Видимо, понял это и Аким — остановился, поднял руку и громко сказал:
— Кто там? Выходи. Это я, Аким.
— Вижу, что ты, дядя Аким, — раздался голос откуда-то справа. — А вот кто с тобой, не знаю.
— Чужих бы не привёл, — сказал Аким. — Выходи, давай, Стёпка, я знаю, где ты. Вон, за сосной ховаешься. Только плохо ховаешься, рубаха торчит. Тоже мне, лазутчик.
— И ничего не торчит, — из-за сосны вышел на тропинку совсем молодой белобрысый хлопец, почти мальчишка. В руках он держал такую же берданку, как у Акима. — Здравствуй, дядя Аким.
— Здравствуй, Стёпка. Давай, веди к командиру.
— Не, не могу. Ждите здесь. Я схожу, доложу.
— Я с тобой, — сказал Аким.
— Я тоже, — сказал Максим, выходя вперёд. — Это мои люди, я за них ответственный.
— А вы кто? — нахмурился Стёпка.
— Меня зовут Николай Свят, — представился Максим. — Младший лейтенант Красной Армии. Остальное расскажу твоему командиру. Если ты, конечно, не против, — добавил он с усмешкой.
Они обогнули болото, перевалили через пригорок, нырнули на дно старого, умело заваленного валёжником, оврага, который через сотню метров сошёл на нет, и, миновав густой осинник, вышли в сосновом бору, потянувшемся с запада на восток.
Здесь их остановили двое часовых, вооружённых трёхлинейками:
— Стой, кто такие?
— Это я, Стёпка, — сообщил Стёпка. — Со мной дядька Аким и командир Красной Армии. Младший лейтенант.
— А документы якiсь у командира е? — осведомился бородатый партизан лет тридцати, с подозрением глядя на Максима.
— Целых два, — усмехнулся тот. — И оба настоящие.
— Покаж.
Максим показал ему аусвайс Михаэля Самуиловича Златопольского, еврея и удостоверение унтершарфюрера СС Клауса Ланге.
— Первое для немцев, — сообщил он. — Второе тоже для немцев. Имеется также немецкая форма и вот это, — он похлопал по кобуре с люгером. — С эсэсовца снял. Плюс четыре автомата, две винтовки и патроны к ним. Но не здесь. Веди к командиру, боец, дело важное.
Бородатый хмыкнул, вернул документы:
— Проводи, Стёпка.Командир в штабе мае бути.
Они прошли дальше, углубились в бор.
Запахло дымом от костров и впереди, между сосен, Максим разглядел несколько основательных землянок — бревенчатых срубов, врытых в землю с двускатными крышами, покрытыми дёрном.
Миновали, сложенную из камней, печь под навесом. Здесь же имелся большой, грубо сколоченный стол с лавками по бокам и пара столов с самодельными табуретками поменьше. На печи булькал чугунный котёл, в который повариха — молодая девчонка лет семнадцати-восемнадцати в ситцевом летнем платье и таким же платком на голове сыпала почищенную и нарезанную картошку. Максим уловил запах мясной похлёбки.
Штаб отряда был побольше жилых землянок и не так утоплен в землю.
Степан спустился на три ступени, постучал в дощатую дверь.
— Войдите!
Вошли.
Военный разведчик должен запоминать и оценивать новую обстановку с одного взгляда. Космонавту, в особенности космонавту-испытателю, это умение тоже не повредит.
Максим таковым умением обладал.
Вот и сейчас он сразу увидел и запомнил всё: деревянный — а какой же ещё? — стол с расстеленной картой местности, парой карандашей, керосиновой лампой, двумя жестяными кружками и пустой консервной банкой, служащей пепельницей.
Деревянные нары с двух сторон. Четыре табурета. Пол из грубых некрашеных досок. Над столом, на торцевой стене — чёрно-белый портрет И. В. Сталина на странице, вырезанной из какого-то журнала. Сквозь небольшое окошко падает солнечный свет.
За столом — двое мужчин примерно одного возраста, лет сорока пяти, но абсолютно разные.
Первый — худощавый, черноволосый, усатый, остроносый с синими пронзительными глазами на смуглом лице был одет в выгоревшую гимнастёрку без знаков различия, галифе и сапоги. На кожаном ремне — кобура. Судя по форме, для нагана.
Второй — полноватый, лысеющий, гладко выбритый, в сорочке, коричневой паре, запылённых сапогах и дымящейся папиросой в углу длинного рта. Правый глаз прищурен.
— Вот, — сказал Стёпка. — Привёл. Шли к нам.
— Здорово, дядька Аким, — произнёс черноволосый, не спуская глаз с Максима.
— И ты будь здоров, Сергеич, — сказал Аким.
