Артефакт будущего. - Людмила Вовченко

— Хорошо, — сказала она. — Тогда так. Днём — полёт. Ночью — ящер с мёдом, если явится. Корабль — «Удача» — будет рядом. И если кто-то снова предложит мне швы, я вежливо предложу иглу вставить себе в…

— В игольчатый фильтр корабля, — поспешно перевёл Арен.

— Именно, — улыбнулась Лида.

Дом пахнул корицей, как печать. Где-то ниже, внизу, на другой террасе, Алиа подняла бокал — не днём ли мёд пьёт эта женщина? — и улыбнулась небу. Улыбка была правильной, как буквы в красивом письме. И такая же ненадёжная.

На ступенях у двери, там, где вчера её кровь отметила землю, лежал тонкий осколок — не камня. Стекла? Нет. Сахара. Небольшой кристалл, как глазок меда, засахаренного на морозе. Лида подняла его, поднесла к носу. Запах мёда был слабее. Горечь — сильнее.

— Следующий раз — над водой, — сказала она вслух, не кому-то конкретно, а своему «не уступлю». — И на это у меня есть «Удача».

Корабль ответил коротким, довольным м-мм, как кот, который облизнулся во сне. Дом тихо засмеялся в вентиляциях. Наори кивнула: «так». Мужчины занялись делом — каждый своим, но всем сразу. А Лида почувствовала то, что искала с самого музея: не портал. Порог. И он, похоже, был ей по зубам.

Глава 11

Глава 11.

Кромка ветра

Утро оказалось прозрачным, как первый вдох после лихорадки. Водопад говорил негромко, дом подсёк этот тембр и понёс по стенам как басовую линию. «Удача» на привязи лениво поводила крыльями — так кот шевелит хвостом, когда делает вид, что спит, а сам уже следит за голубями.

— Подъём, небесный мой колхоз, — объявила Лида и подпёрла бока, будто собиралась покорить Эверест минимум в балетках. — Сегодня у нас первый настоящий вылет. Не тренировочный кружок над домом, а прямо туда, где у воздуха зубы.

— Сначала еда, потом зубы, — возразил Кай и поставил на стол миску с запечёнными корнеплодами и чем-то, что пахло дымом и тем самым кориандром, из-за которого хочется целоваться даже с чайником.

Ален с утра был ветром: босой, лёгкий, волосы за уши, на плечах — куртка с сетчатой подкладкой, в карманах — семена и щепотка смеха.

— Я проверил высотные потоки, — сказал он, глядя вверх, будто там надписи. — Между третьим и четвёртым слоем есть «лестница». Мы пройдём мягко.

— Я поставил дополнительные «листья» на верхней тропе, — отозвался Триан. Сегодня он был без доспеха, в плотной тёмной ткани, на поясе — нож, на запястье — короткая петля верёвки. — Если будем садиться на облачный причал, у нас будет своя якорная линия.

Арен принёс на подносе кружки и табличку из тонкого стекла, на котором лёгкими линиями светились цифры.

— Я синхронизировал «Удачу» с домом и с ключом. Маршрут — кольцевой: над городом, через рынок неба и к Маяку Памяти. Возврат — по запасному. Сигналы — по трём каналам, фильтр на «мёд + горечь» активен.

— Люблю тебя, робот, — сказала Лида, поднимая кружку. — Но не говори никому: люди начнут просить тебя чинить утюги.

— Я не чиню утюги, — серьёзно ответил Арен.

— Вот и отлично. Пусть чинят те, кто полюбили розовый, — подвела итог Лида и стянула волосы в хвост. В зеркале на стене дом тактично подрисовал ей «я справлюсь» и «не забудь дышать».

Старт всегда начинается до старта. С того момента, когда ладонь ложится на борт, и корабль решает: «ну ладно, несёмся». «Удача» приняла руки по очереди: Кая — как жар, что обещает не жечь; Алена — как шёпот трав; Триана — как линию, которую проводят по карте; Арена — как правильность, от которой не зудит. Лида положила обе ладони, и корабль отозвался низким, довольным м-м-м. Золотая нить у неё под кожей слегка нагрелась, но без прежней лихорадки; их связь стала спокойнее, как семейные завтраки по выходным.

— Кодовая фраза люка? — спросила она на всякий случай.

— «Где мой кофе», — напомнил Арен.

— Ты однажды доведёшь меня до инфаркта, — вздохнула Лида. — Если я однажды спрошу вслух «где мой кофе», и мы выпадем в стратосферу, я тебя не прощу.

— Я установил исключение для зоны кухни, — успокоил он.

— Жить можно, — постановила Лида и заняла своё место.

Кабина пилота была вылитый храм. Кресла приняли всех, как будто давно знали, где у кого плечо любит поддержку, а где — свободу. Панели не сверкали агрессивно — светились ровно, как хорошие лампы в библиотеке. Через носовой купол видно было всё: город снизу, леса и терассы, водопад, который для их дома — как пульс на запястье.

— По местам, — сказала она, и для разнообразия в её голосе не было сарказма.

Кай занялся печами — не огонь из сказки, а аккуратный, цивилизованный жар, что гладит воздух под крылом. Ален положил руки на «стропы» — тонкие линии управления, и крылья ответили трепетом, как будто смеялись. Триан проверял ремни и узлы, но не превращал это в допрос: его «проверка» была заботой. Арен подключил свою ладонь к панели — связи зазвучали, как струны, затянутые ровно.

— «Удача», — прошептала Лида, — поехали.

Корабль не «поехал». Он вдохнул. Под ними мягко отлипло всё, что удерживало их на земле, и они поднялись — не рывком, а так, как всплывает во сне лифт. Город сполз вниз, как одеяло; мосты и амфитеатры сложились в узор; ряды рынков стали бусинами на нитях; люди — золотыми пылинками в световом конусе.

— Если это сон, будить меня через два дня, — сказала Лида, и Ален снизу, из своих ремней, улыбнулся так, будто поймал на ладонь солнечного зайчика.

Первый слой был тёплым и пах кофе. Второй — чистым стеклом. Третий — тем, что Лида назвала бы «холод, но по-хорошему». Руки вспомнили всё разом: как держать руль велосипеда, как в детстве каталась на карусели, как впервые сдала отчёт и не умерла. В груди было не «страшно» и не «ах», а «живу».

— Рынок неба на траверзе,