Артефакт будущего. - Людмила Вовченко
— Ты — окно, — сказала Лида. — Открытое. Вдаль. И иногда закрывающееся, когда здесь слишком ветрено.
Триан встал в дверях, прислонился плечом к косяку.
— А я?
— Ты — дверь, — без шутки сказала она. — Через тебя все входят. И никто не пройдёт, если ты не пустишь.
Тишина накрыла их колпаком, но внутри него было просторно. Вдалеке прошёл звёздный кит; он оставил через небо мягкую дорожку света, и «Удача» тихо заурчала — как кот, который увидел мышь во сне.
— И что дальше? — спросил Арен, уже нормальным деловым тоном. — Мы закрыли две арки: письма и статус. Нам надо решить, куда идём: внутрь или наружу. Внутрь — это дом, ребёнок, круг. Наружу — полёт, работа, проекты по верхним слоям. Баланс неизбежен, но куда усилие сейчас?
— Внутрь, — сказала Лида так быстро, что сама от себя удивилась. — Я слишком долго бежала. Хочу постоять. Хочу, чтобы дом пах не только праздником, но и каждый день корицей. Хочу, чтобы на стене висели нелепые рисунки, и неважно чьи — ребёнка или Алена. Хочу, чтобы Кай ругался, что мы опять «съели завтра», и чтобы Арен наконец-то иногда забывал таблички. Хочу, чтобы Триан не просыпался от каждого шороха.
— Слышал? — Кай ткнул Триана локтем. — Официально разрешено спать.
— Разрешено — не значит «получится», — буркнул тот, но уголки губ дрогнули.
— Наружу всё равно придётся, — напомнил Арен. — «Удача» не создана, чтобы ржаветь у крыльца.
— Конечно, — кивнула Лида. — Только не как «побег». А как прогулка. Как выбор. А не как «меня снова куда-то тащит».
Она поймала себя на смешном: впервые за всё время, с момента музея, ей не хотелось «домой». Потому что дом — тут. Потому что слово на стене — не вывеска, а якорь.
— Завтра, — сказала она, — мы полетим. Но недалеко. Мне обещали «сад звёздных водорослей» на верхнем озере и «склон певчих камней». Я хочу туда. Хочу слушать, как камни поют.
— Сделаем, — сказал Ален. — Я даже подготовлю плейлист — на случай, если камни споют в мажоре, а тебе захочется минор.
— И шоколад возьмём, — добавил Кай. — На случай, если камни фальшивят.
— И набор для ремонта, — сказал Триан. — На случай, если камни поют слишком громко.
— И аптечку, — автоматически подытожил Арен.
— И меня, — закончила Лида. — На случай, если вам станет слишком тихо.
Они рассмеялись — легко, простительно, по-домашнему.
---Ночь, как всегда, закончилась «неожиданно»: в доме выключились все «лишние» звуки, кухня закрыла рот, сад прикрыл листья, а нагретые камни пола отдали в воздух последнюю карамель тепла. Лида встала, провела ладонью по «Опоре» на стене и пошла в комнату. Мужчины подошли почти сразу — не строем и не уговором. Просто подошли.
Она сняла серьги, положила на стол, села и развернулась к ним. И впервые сказала вслух то, что всё утро держала внутри:
— Я беременна.
Слово не упало тяжёлым камнем. Оно плавно улеглось на стол, на пол, на подоконник, как лёгкое покрывало. Дом подсветил углы ещё теплее. И все четверо — как один — кивнули. Без «кто отец» (какой идиотизм), без «а ты уверена?», без «давайте анализы, срочно». Только — «да».
Кай сел на ковёр и положил голову ей на колени, как кот. Триан опустился рядом — не слишком близко, чтобы не задавить, но достаточно, чтобы быть опорой. Ален стоял у окна и улыбался так, как улыбаются на старых фотографиях, где фон горчит, но лица светятся. Арен задержался у двери на пол-мига — и сделал шаг. И ещё. Встал рядом, не за спиной, не по диагонали — рядом.
— У нас будет мало сна, — сказал он деловым тоном.
— Много поводов смеяться, — парировал Кай.
— И многому придётся учиться, — добавил Триан.
— И у меня будет идеальная модель для новой серии рисунков, — мечтательно сказал Ален.
— Я не натюрморт, — хмыкнула Лида, и все рассмеялись. — Но обещаю позировать, если не буду похожа на дыню.
— Ты будешь похожа на комету, — уверил её Ален.
— Главное — не на дирижабль, — проворчал Кай и тут же получил подушкой в бок.
Они говорили ещё долго: про глупости (имя для «ядра роста» — оно уже обустраивало «комнату тишины» в маленькую обитель; Ален требовал «окно в звёзды», Кай — «полку для варенья», Арен — «датчик влажности», Триан — «дверь, которую закрываю я»), про серьёзное (график полётов, прием у целителей, как распределять ночные дежурства у колыбели — дом предусмотрительно уже прислал макет, хотя никто его не просил). А потом — замолкли. Потому что иногда лучший звук — дыхание рядом.
Лида легла, прижала ладонь к животу, и маленький ритм постучал в ответ. Она закрыла глаза и на секунду увидела музей: ту самую витрину, золотой самолётик, Анино «Лидка, ты невозможная». И поняла, что за стеклом теперь не она. За стеклом — прошлое. Она — тут.
— Я остаюсь, — сказала она небу, дому, мужчинам, себе и тому, кто стучал под ладонью.
Дом кивнул стенами. «Удача» тихо тронула крыльями привязь. Ночь сделала вид, что не слышала (но записала в свою книгу).
И где-то совсем рядом, в новом круглом пространстве, в которое они ещё не успели войти, вспыхнул тёплый огонёк. Не лампа, не свеча. Метка: «здесь будет смех». И это была самая правильная точка опоры из всех возможных.
Конец
