Блондинка с розой в сердце (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

Увидел, как Александра вздрогнула. Она мазнула взглядом по розам.

Особого восторга от красоты цветов я в её взгляде не заметил.

— Саша, ты просила доказательства, — сказал я. — Самое время их найти, пока у нас есть время на поиски. Понимаю, что сама по себе эта яма ничего не доказывает. Поэтому заглянем в сарай. Альбомы с фотографиями милиционеры нашли именно там, в дубовом серванте.

Лебедева повертела головой — я указал ей на дверь сарая (мысленно поправил себя: не сарай, а летний дом).

Мы подошли к летнему дому плечо к плечу. Я отметил, что окна в нём были плотно занавешены изнутри (но не тюлем, а шторами из плотной ткани).

— Подержи-ка замок, — попросил я.

Александра послушно шагнула к двери и взяла навесной замок в руку. Я расстегнул барсетку, извлёк из неё две Димкины клюшки-отмычки. Лебедева при виде них чуть приподняла правую бровь (продемонстрировала удивление), но промолчала.

Над вскрытием замка я провозился примерно минуту (по привычке мысленно вёл подсчёт секунд). Отметил, что новый рекорд я не установил, но и не провозился над взломом позорно долго. Внутри замка щёлкнуло — металлическая дужка приподнялась.

Я завернул отмычки в ткань, вернул их в барсетку. Лебедева аккуратно уложила замок на табурет, что одиноко стоял под окном летнего дома. Она приоткрыла дверь, первая шагнул внутрь постройки; пошарила рукой по стене в поисках выключателя.

Раздался тихий, но резкий щелчок — внутри летнего дома загорелся свет. Саша замерла на пару секунд в шаге от дверного проёма, загораживая мне вход. Но вдруг решительно зашагала внутрь комнаты в направлении прислонённого к дальней стене серванта.

Я тоже переступил порог, остановился. Вдохнул сладковатые запахи химических реактивов, смешавшиеся в воздухе с парами бензина. Пробежался глазами по комнате; смутно припомнил, что уже видел эту обстановку на чёрно-белой фотографии.

Услышал, как скрипнули дверцы громоздкого серванта (явно старинного, возвышавшегося над полом на толстых тридцатисантиметровых ножках). Первым делом я взглянул в его сторону, потому что его содержимое уже исследовала Александра. Пару секунд я смотрел на то, как на Сашином затылке вздрагивали и искрились собранные в хвост волосы. Затем я краем глаза заметил стоявший справа от входа треногий штатив. Отметил, что штатив выглядел новым и блестящим, словно он лишь недавно перебрался сюда с магазинной полки. Вспомнил, что его тоже видел на фото. Но только тогда он стоял рядом с сервантом.

Я вновь огляделся. Сообразил, что шторы на окнах не пропускали солнечный свет. И тут же заметил прочие признаки фотолаборатории: расставленные на полках шкафа стопками ванночки для проявки фотографий (трёх разных размеров, будто части матрёшки), пластмассовые бачки для проявки фотоплёнок, накрытый чехлом фотоувеличитель «Нева-4» на письменном столе (такой же был у моего отца), нож для резки фотобумаги, примостившийся около стола электрофотоглянцеватель. Я сместил взгляд влево, полюбовался на четыре проявленные фотоплёнки, что подобно шторке свисали с натянутой у стены белой бельевой верёвки.

— Нашла! — сказал Александра.

Мне почудилось, что её голос дрогнул.

Я посмотрел на журналистку, но не увидел у неё в руках фотоальбом.

— Вот, — тихо произнесла Лебедева. — Это… они.

Александра показала мне пухлый чёрный конверт из-под фотобумаги форматом восемнадцать на двадцать четыре сантиметра (он был под цвет надетых на Сашину руку кожаных перчаток).

— Посмотрела? — спросил я.

Лебедева сперва кивнула, но тут же покачала головой.

— Только две, — ответила она. — Там на них… как ты и говорил.

— Понятно. Альбомом он пока не обзавёлся.

— Мы отнесём эти фотографии в милицию. Сегодня. Сейчас.

Лебедева решительно тряхнула головой. Я заметил, что её голос слегка окреп.

Сказал:

— В милицию? Саша, ты это серьёзно говоришь? И что эти фотографии докажут?

Журналистка нахмурилась, посмотрела на меня исподлобья.

— Всё докажут! — заявила Александра. — Тут… дети!

— А Бердников там тоже есть? Или ты нашла там сделанные его рукой надписи?

Александра дёрнула плечом.

— Не знаю. Ещё не видела. Я пока не всё посмотрела.

— Так посмотри, — сказал я. — Поищи. Насколько я помню, первые фото детей Бердников сделал спонтанно. У снимков и качество было скверным. Будто у Бердникова при съёмке дрожали руки. Сомневаюсь, что он засветил на фото своё лицо.

Сообщил:

— Фотомоделью он стал позже, уже сознательно. Применял автоспуск на фотоаппарате. Продумывал сюжет съемок, проявлял фантазию. Готовился к съёмкам не только морально. Вон, и штатив для этого прикупил. Для завтрашней фотосессии.

Я указал на треногу — Александра не удостоила штатив взгляда, поспешно вынула из конверта пачку фотографий.

Мне почудилось, что Саша задержала дыхание. Я наблюдал за тем, как журналистка широко открытыми глазами одно за другим просматривала фото. Она делала это будто бы автоматически; и всё больше бледнела.

Лебедева завершила просмотр фотографий, взглянула на меня.

— Не нашла, — сказала Александра. — Его здесь нет. Ты был прав.

Она показала мне чёрный конверт. Судорожно сглотнула.

— Дмитрий, — сказала Лебедева, — но… это ничего не меняет. Мы всё равно покажем эти снимки в милиции.

Она покачала головой и добавила:

— Здесь такое!.. Сам посмотри! Его обязательно арестуют.

— Или милиционеры арестуют нас, — сказал я, — когда Бердников заявит, что мы ему эти фотографии подбросили. Его отпечатки пальцев на фотобумаге не подтвердят наши слова. Он в милиции признается, что просмотрел фото, когда их нашёл. Скажет, что вот-вот отнёс бы их в куда следует… если бы мы с тобой ему не помешали. Понимаешь? Ни мы, ни он никому и ничего не докажем.

Я усмехнулся.

— У Александра Сергеевича сейчас в посёлке прекрасная репутация. Мы его маньяком в глазах местных жителей не выставим, даже не надейся. А вот нам с тобой поселковые власти нервы потреплют знатно. Не сомневаюсь в этом. После звонка твоего отца нас, разумеется, отпустят. Но времени мы потеряем много. И кое для кого это окажется фатальным: там, в Москве.

Я развёл руками — около моих ног по полу скользнули тени.

— Именно так и случится, Саша, — сказал я. — Если, конечно, Бердников не сознается в двойном убийстве и не покажет место прошлогоднего захоронения. Но только я не верю в подобный исход. Не вижу для такой удачи никаких предпосылок. Только и пользы будет: Ларионовский мучитель изменит свои планы. Но спасём ли мы таким способом всех тех детей? Я даже в этом не уверен. А ты?

Александра посмотрела на чёрный конверт, затем подняла глаза на меня.

— Дима, и что же нам делать? — спросила она.

Я увидел, как Лебедева вдруг дёрнула головой, посмотрела мне за спину. Мне почудилось, что она затаила дыхание; её сжимавшая конверт с фотографиями рука дрогнула. Я услышал позади себя шорох. Резко шагнул вправо, обернулся. Взглянул на мужчину, стоявшего у порога летнего дома: на стройного широкоплечего блондина с чуть выпученными зелёными глазами. Сообразил, что видел его раньше на фото в интернете. Узнал его: Александр Сергеевич Бердников, Ларионовский мучитель. Бердников был в старой потёртой одежде и в панаме, словно работал в поле. Заметил я и штыковую лопату в его руке (похожую на ту, которая стояла у стены дома).

Бердников спросил:

— Вы кто такие, и что здесь делаете?

Говорил он приятным низким голосом.

Я не уловил в его словах угрозы (хотя заточенное полотно лопаты целило мне точно в живот).

Выронил барсетку — она с глухим стуком ударилась о доски пола.

— Александр Сергеевич, — сказал я, — здравствуйте!..

Медленно пошёл к Бердникову. Смотрел ему в глаза.

— … Хорошая у вас здесь фотолаборатория.

Остановился — мой живот и острие лопаты разделало теперь лишь чуть больше метра пустого пространства.

Бердников едва заметно отшатнулся, но не сошёл с места. Стрельнул взглядом в стоявшую позади меня Александру.