Депутат - Алексей Викторович Вязовский
— Хлыст, — услышал я в трубке усталый голос. — Подъезжай. Я, в целом, разрулил, но тебе тут появиться надо. У людей вопросы остались.
В общем, уже через час я оставил братву, которая планировала переброску групп сопровождения в Латвию, и поехал в Советскую, перед которой даже припарковаться сегодня было сложно — столько было черных мерсов и бэх у входа. Просто выставка достижений немецкого автопрома. Хотя… нет, тут есть даже пара Бентли. Поднимаются люди. А чего тогда на жизнь жалуются, непонятно. У меня вот Бентли нет. Катаюсь как лох на бронированном Мерседесе. Я его получил, наконец. А то после того случая с Борисом Абрамовичем не по себе стало. Это мне 7 июня вспомнился, когда рядом с кортежем Березовского взорвали припаркованный автомобиль. Он так испугался, бедняжка, что из машины в собственный офис идет теперь через коридор из стальных листов, которые выставляет его охрана. Да когда же это все закончится…
Зал ресторана полон братвы, и я киваю Руле: приземляйся, мол. Он падает за столик рядом с такими же секьюрити тел, как и сам, и щелкает пальцами официанту. Он большой, ему кушать много надо.
— Приветствую честную компанию! — лучезарно улыбнулся я кунсткамере, достойной музея имени Ломброзо и, по тюремной еще привычке, руку никому не подал. Это действие серьезное, а то вдруг зашкваришься еще. Сейчас мода меняется, братва в шоу-бизнес вкладывается. А там держи ухо востро, та еще петушатня. В общем, ну его на фиг. Имею право!
— Люди интересуются, Хлыст, — слово взял Лакоба как самый старый и выдержанный из всех. — Вот как так получается, что ты заработал там, где остальные потеряли? В непонятках мы.
— Это объяснить легко, — ответил я, добавив свою струю в клубы табачного дыма, в которых едва можно было разглядеть перекошенные от любви ко мне лица товарищей по нелегкому ремеслу.
— Ну, попытайся, — ответил старый вор. — А мы послушаем.
— Понимаешь, Лакоба, — начал я. — Тут люди собрались умные и фартовые, и разговаривать я с вами буду как с умными. Потому как умные, но нефартовые сейчас лежат на Ваганьковском кладбище, а нефартовые и глупые…
— В твоем крематории на Хованском сгорели, — хохотнул кто-то на дальнем конце стола, а по столу пробежал короткий смешок. Тут многие были постоянными клиентами нашего, так сказать, ритуального бизнеса.
— Так я продолжу, — ответил я, пристально глядя на напряженных людей, за каждым из которых стояли десятки бойцов, банки и бизнесы. — Когда я прочитал в газете курс на конец июля, то подумал, что все это попахивает безумием. Сто концов за полгода! Сто! Не три, на пять и даже не десять! Да что это за бизнес такой у кучерявого? С чего у него такой прикур идет? Компьютеры? Так я в теме — нет там такой доходности. Может валюта? Да, подорожала, но тоже рядом даже нет таких процентов.
Я обвел взглядом стол. Вкурили? Вроде бы начинают догонять.
— Может золото?
Дождался общего кивка, продолжил.
— Тоже мимо — не имел дело этот Мавроди с голдой. И подумал я. Кидалово это в чистом виде. И вы тут все до одного об этом знали. Или догадывались. Я же не зря сказал, что вас всех умными людьми считаю. Поэтому я использовал газетку по назначению и решил, что пора уносить ноги. Я просто пошел и закрыл свой вклад, как в сберкассе. Ко мне какие предъявы?
— Ты туда с КАМАЗом пошел свой вклад закрывать, — обвиняюще сказал кто-то, но прозвучало это совершенно неубедительно.
— Ну, с КАМАЗом, — не стал отпираться я. — Человек я серьезный, и с суммами серьезными работаю. А когда ты узнаешь, сколько мне налогов с этого отдать придется, заплачешь со мной вместе. Еще одни КАМАЗ нужен. Мне уже замминистра финансов позвонил и сказал, что лично проверит мою декларацию и поступление денег в бюджет. А поскольку прописан я в Лобне, то там местный глава на радостях сначала ушел в запой, а потом начал присматривать виллу на Канарах.
По залу зашелестели разговоры, а люди в малиновых пиджаках всех оттенков, с цепями различной толщины и в часах, стоящих как детский садик в провинции, морщили лбы и пытались найти аргументы, почему я все-таки остался им должен.
— Люди недовольны, Хлыст, — высказался, наконец, Северянин. — Они считают, что ты тему порушил. А раз так, то они получить с тебя должны.
— Я эти претензии не принимаю, — ответил я. — Но если люди хотят с меня получить за то, что я с кидал свое забрал, милости просим. Я готов обосновать всем вместе и каждому по отдельности. Я по всем понятиям прав, а если кто-то от жадности берега потерял, то это его собственные трудности. Если кто-то еще думает, что есть волшебная коробочка, куда положил бакс и вытащил сто, то я тут ни при чем. Не бывает таких коробочек. Или бывает, но очень недолго. Так что тех, у кого ко мне претензии остались, жду. Забивайте стрелку, перетрем. Я не Береза, прятаться не стану. А вообще, я бы посоветовал кучерявого в оборот взять. Думаю, с него полегче будет получить, чем с меня.
— Мавроди приняли уже мусора, — хмуро сказал Лакоба.
— Я думаю, скоро выпустят, — кивнул я ему. — Он паренек головастый. Вот-вот заявит, что раз его посадили, он ничего отдать никому не сможет. А так он бы с радостью… Государство грузиться за него не станет, я в этом уверен. Так что, неделя максимум…
После этого разговор сошел на нет. Люди тут и правда собрались умные, и мой тонкий намек восприняли верно. Северянин, которого прямо из Штатов поставили смотрящим по Москве, с покушением на Березовского обосрался, а устранение Джорджа нашего Сороса уже вошло во все бандитские учебники. Исполнено оно было отчаянно смело, чисто, и даже виновные уже оперативно найдены, и дают показания. Но тут никто следствием заниматься не собирался. Все всё понимали на раз, только воздух понапрасну не колыхали. Ибо чревато это при нашем образе жизни.
Я попросил Коляна проехать через Варшавку и там остановиться. Черная туча из озлобленных людей клубилась вокруг длинного трехэтажного здания за номером двадцать шесть. Мавроди уже сидел в Матросской тишине, а
