Лекарь Империи 4 - Сергей Витальевич Карелин
Ни малейшего всплеска адреналина, ни одного предательского скачка давления, которые всегда сопровождают ложь. Физиологический отклик был кристально чистым. Он говорил абсолютную правду.
Я разжал пальцы. Стасик, лишившись опоры, мешком сполз по стене на холодный кафельный пол, жадно хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Он смотрел на меня снизу вверх с ужасом и непониманием.
— В следующий раз, — бросил я, выходя из-за стойки, — просто делай свою работу. Без лишнего, неуместного подобострастия.
Выйдя из лаборатории, я остановился посреди коридора. Не люблю такие методы. Запугивание, физическое воздействие… грязно. Но, черт возьми, иногда это единственный способ быстро получить правдивую информацию. И «Сонар» в таких допросах — просто незаменимый инструмент.
Итак, что мы имеем? Я мысленно разложил факты по полочкам, как инструменты на стерильном столе.
Факт номер один: Стасик, вне всякого сомнения, говорил правду. А это значит, что лабораторный анализ был проведен правильно. Уровень салицилатов в крови Свиридова действительно был в норме на момент поступления.
Факт номер два: Клиническая картина и мгновенная, положительная реакция на специфическое лечение кричали о том, что у пациента было острое отравление салицилатами. Мой диагноз тоже был правильным.
Два правильных, но абсолютно взаимоисключающих факта. Парадокс.
Но в медицине, как и в любой точной науке, не бывает парадоксов. Бывает только недостаток информации или неверная ее интерпретация. Если анализ и диагноз верны, значит, ошибка кроется где-то между ними. В самой переменной.
И переменная здесь была только одна.
Сам пациент.
Ответ не в пробирках. Ответ лежит там, в палате. В его организме, в его анамнезе, в какой-то мелкой, упущенной всеми детали.
Я развернулся и решительным шагом направился обратно в приемный покой. Пора было вернуться к тому, что я умею лучше всего — к медицине. Фырк скорее всего там его всего изучил. И докопал до правды. Его-то доклад мне и нужен был.
Я вернулся в палату. Борисова и Фролов все еще были там, растерянно переглядываясь. Увидев меня, Алина криво усмехнулась.
— Ну что, сходил? Напугал бедного лаборанта до икоты? Добился своего?
Я остановился и холодно посмотрел на нее.
— Слушай сюда, Алина. Еще одна твоя язвительная реплика, и я разворачиваюсь и ухожу. И ты будешь разбираться с этим пациентом сама. Ты меня поняла?
Усмешка медленно сползла с ее лица. Она сглотнула и отвела взгляд.
— Поняла, — тихо ответила она.
— Вот так-то лучше! — одобрительно прокомментировал Фырк, который уже сидел на пациенте, свесив задние лапки и покачивая ими. — А то совсем расхрабрилась тут, змея подколодная!
Я повернулся к пациенту. Свиридову за время моего отсутствия стало заметно лучше. Дыхание почти полностью выровнялось, шум в ушах, по его словам, уменьшился, а взгляд стал гораздо более осмысленным. Он даже пытался приподняться на кровати.
— Фырк, ну что там? Картина изменилась? — мысленно спросил я, снова подходя к кровати и делая вид, что проверяю пульс.
— Так, двуногий, докладываю! — голос Фырка зазвучал в моей голове отчетливо. — Там такие дела! Его почки работают, как сумасшедшие! Как будто включили режим гиперфильтрации! И в почечных канальцах… погоди-ка… Ого!
— Что там? — мысленно поторопил я его.
— pH мочи! Она у него уже щелочная! Сама по себе! Без всякого твоего бикарбоната!
Я замер. Щелочная моча при тяжелейшем метаболическом ацидозе в крови? Это же физиологический нонсенс, абсолютный парадокс! Такого просто не могло быть. Если только…
— А печень? — быстро спросил я.
— Печень тоже работает, как на форсаже! Ферменты какие-то гиперактивные, метаболизм ускорен в несколько раз!
И в этот момент все кусочки мозаики сложились в единую, невероятную, но единственно возможную картину. Ускоренный метаболизм в печени. Усиленная фильтрация в почках. И эта аномальная щелочная моча, которая сама по себе способствует максимально быстрому выведению салицилатов…
Я нахмурился. Это объясняло, почему салицилаты вывелись из его организма с такой космической скоростью. Но это не объясняло причину такой аномальной реакции.
— А в крови что-нибудь еще есть? — спросил я, лихорадочно перебирая в голове варианты.
— Вот тут-то и начинается самое веселое! — Фырк от возбуждения аж запрыгал у меня на плече. — Я нашел следы еще одного препарата! Какой-то… похожий на тот что выводит мочу!
Фуросемид. Скорее всего.
Мощнейший петлевой диуретик. Препарат, который заставляет почки работать на износ, выводя из организма литры жидкости. И, как побочный эффект, ощелачивает мочу.
Головоломка, которая еще минуту назад казалась неразрешимой, мгновенно сложилась.
— Так вот оно что, — пробормотал я, и все кусочки пазла встали на свои места.
— Что? Что там? — Борисова и Фролов синхронно повернулись ко мне, не понимая, что происходит.
— Анализ был чистым не потому, что у пациента какая-то врожденная аномалия, — я медленно повернулся к ним. — Его «почистили». Искусственно. Незадолго до поступления к нам ему ввели мощный диуретик. Фуросемид или что-то подобное. Это вызвало форсированный диурез — почки начали работать в авральном режиме, промывая кровь. Салицилаты вывелись из плазмы гораздо быстрее, чем должны были. Но само отравление, поражение тканей и центральной нервной системы, уже произошло. Симптомы остались, а вот доказать их причину стало почти невозможно.
Я подошел к кровати пациента.
— Валентин, скажите мне честно. Когда вам стало плохо, вы ведь вызывали скорую, так? Еще до того, как жена привезла вас сюда?
Пациент, которому уже стало значительно лучше, замялся, виновато переводя взгляд с меня на Борисову.
— Ну… да, вызывал. Сначала совсем плохо было — голова кружилась, тошнило, в ушах звенело. Приезжали.
— И вам делали какой-нибудь укол? — продолжил я свой допрос. — Например, мочегонный?
Свиридов удивленно кивнул.
— Да! Точно! Приехал фельдшер, такой… усатый, сердитый как будто я ему должен. Посмотрел на меня, сказал «не паникуй, мужик, с кем не бывает», и сделал укол в вену. Сказал, сейчас полегчает. И правда, я потом в туалет бегал каждые пять минут! Он еще сказал, чтобы я в больницу не ехал, мол, само к утру пройдет.
Эти три слова ударили мне в голову, как разряд дефибриллятора.
В памяти мгновенно, с фотографической точностью, всплыла картина: наша старая, дребезжащая карета скорой помощи, вечно недовольное, брюзжащее лицо, рыжеватые, неопрятные усы, прокуренные никотином. И этот голос, полный ленивого,
