Вадбольский - Юрий Никитин
Волков бояться, в лес не ходить, а я сейчас как раз в лесу и живу. Утром я размялся, тело вроде бы укрепилось, но уже чувствую предел, никакая аугментация не способна сделать меня железным и пуле… стрелонепробиваемым.
Хотя вообще-то стрела может и отскочит от моей уплотненной кожи, но копье вряд ли.
Иван вытащил из сумки хлеб и мясо, упорно отказывается идти в ресторан, о второй схватке с княжеским сынком я промолчал, расстроится и уже тогда, превозмогая страх перед благородным обществом, заставит себя тащиться за мной в ресторан, а я принуждать не хочу.
— Жди, — велел я. — Обернусь быстро. Закажу, чтобы принесли еду прямо в купе. Понял?
Он даже лицом просветлел:
— А это можно?
— Я пошел, — сказал я.
Окна в вагонах с двух сторон, смотреть, как мимо проносятся деревья, деревья, деревья, сидя или лежа на диване в своем купе, но многие почему-то выходят в проход, чтобы стоять там и смотреть, как мимо проносятся деревья, деревья, будто с этой стороны какие-то особенные.
Понятно, в купе скучно, а здесь можно посмотреть на других пассажиров, кто-то да зацепится, толкнет, вот и подраться можно…
Я шел с величайшей осторожностью, прижимался к закрытым дверям купе, не дай Бог кого задену, пусть презирают, считая меня трусом, ладно, зато без проблем добрался до вагона-ресторана.
Распахнул дверь, в глаза ударил свет множества люстр, на весь вагон всего пять столов, да и те укороченные, габариты вагона не позволяют размахнуться, нужно же и проход оставить через вагон и для официантов, и место для кухни.
Четыре стола оккупировала горластая молодежь, за пятым дохлебывает чай солидного типа господин в добротном дорогом мундире с эмблемой гвардии, воротник и обшлага с золотыми петлицами, я напряг память и сообразил, что передо мной подполковник, в одной руке которого стакан, другой держит газету «Петербургские Ведомости».
Я остановился перед его столом, спросил учтиво:
— Простите, ваше высокоблагородие… Можно ли мне за ваш стол?
Он поднял на меня взгляд недовольных глаз, поморщился, даже покосился на остальные столы, но тут же взгляд смягчился, посмотрел на меня уже без явного недружелюбия.
— Не хотите пьянствовать? Похвально, юноша. Прошу, садитесь. Я уже заканчиваю, стол в вашем распоряжении.
— Благодарю, — сказал я почтительно и опустился на лавку напротив.
Официант тут же оказался рядом, лакеистый и с длинным белым полотенцем, перекинутым через согнутую в локте руку.
— Что изволите? Вот меню, прошу вас…
Я сделал отстраняющий жест.
— Принесите кусок прожаренного мяса с гарниром из гречневой каши.
— Какого? Говядину, телятину, конину, есть оленина…
Я повторил тот же отстраняющий жест.
— Неважно, я не гурман.
Он поклонился.
— Прекрасно, у нас всё готово. Что будете пить?
— Кофе, — ответил он.
Он посмотрел с недоумением.
— Кофе?.. Могу предложить шампанское, коньяк, водку…
Я покачал головой.
— Нет.
Голос мой стал строже, официант тут же умчался, мой сосед посмотрел с одобрением.
— Похвально, — произнёс он. — По вам не скажешь, что все эти трое суток пили, потому похмелье.
— Не люблю алкоголь, — ответил я мирно. — Стараюсь вообще без него.
Он скользнул внимательным взглядом по моему лицу. Думаю, не укрылась моя слишком уж интеллигентная внешность, усмехнулся.
— Я Александр Александрович Алябьев, — сказал он. — Был в Сибири по делам. А вы наверняка поступать в Академию?
Я сделал вид, что удивился.
— Откуда вы знаете?
Он улыбнулся.
— Да вся дворянская молодежь сейчас спешит туда. Скоро отборочные экзамены. Ладно, приятно было познакомиться. Санкт-Петербург велик, но это гора с горой не встречаются…
Он поднялся, оставив газету, улыбнулся и довольно бодро пошел по узкому проходу к выходу из вагона.
А он тоже не пил, мелькнула мысль. Ни запаха, ни расторможенного поведения. Память тут же выдала справку, что участвовал в Отечественной войне и заграничных походах русской армии, проявил отвагу при взятии Дрездена, был ранен. Отважно воевал под Лейпцигом, в боях на Рейне и взятии Парижа. Награждён орденом св. Анны 3-й степени, орденом св. Владимира 4-й степени и медалью «В память войны 1812 года». Окончил войну в чине ротмистра. Продолжил военную службу в Петербурге, в чине подполковника вышел в отставку с мундиром и полным пенсионом. Но мы его знаем, как автора одной-единственной песенки «Соловей», хотя он написал шесть опер, а песен более двух сотен…
Ноздри мои уловили бодрящий запах жареного мяса и аромат разваристой гречки. Официант почти подбежал с огромной тарелкой в руках, мясо словно бы готовили для Гаргантюа, а коричневую горку гречки и сейчас пытаются утопить в масле.
Я поинтересовался:
— Как называется это блюдо?
— Бараний бок с кашей, — ответствовал он гордо. — По рецепту великого Николая Васильевича!
— А-а, — сказал я с уважением. — Прекрасно, приобщусь к классике… Теперь только так.
Глава 10
Как только официант отошел, я схватил оставленную Алябьевым газету. Первым делом посмотрел на дату — надо же, в конце концов, узнать, в какой год меня закинули наши умники. Ага, газета от 25 июля 1853 года. Сюда, в вагон-ресторан попала, явно, в столице чуть больше двух недель назад. Значит, сегодня у нас число 11 или 12 августа 1853 года. Уже хорошо, хоть какая-то конкретика. Теперь надо узнать чем мир дышит.
Пока ел, одним глазом заглядывал в передовицу «Петербургских Ведомостей». Николай Первый, оказывается, угрожает Турции войной за притеснение славянских народов Сербии и Черногории, 10-го мая разорваны дипломатические отношения между Россией и Турцией, в июне русская армия под командованием Михаила Дмитриевича Горчакова заняла княжества Молдавию и Валахию.
Понятно, мелькнула мысль. В октябре Турция объявит России войну, знаем, знаем. А закончится Крымской войной и сдачей Севастополя…
По дороге в свой вагон, понял, что наткнулся на первое разногласие с известной мне историей: зеттафлопник любезно подсказывает, Александр Александрович Алябьев умер в феврале 1851 года. Но я только что с ним разговаривал…
Когда вернулся, Иван вскочил с лежанки купе, вперил в меня заинтересованный взгляд.
— Удалось?
Я спросил тупо:
— Что?
— Барин, вы же хотели еду заказать с доставкой сюды…
— А-а-а, — сказал я. — Это щас!
Я открыл дверь, на другом конце вагона от двери своего купе оглянулся проводник. Я поманил его пальцем и заказал добротный ужин и бутылку коньяка в купе.
Он отправился в
