Москва - Дмитрий Николаевич Дашко
Если голова не может придумать ничего путного, придётся работать ногами… Много работать.
Логично предположить, что лучше всего начать с основной балетной площадки страны – Большого театра. Именно туда я и направил стопы.
В отделе кадров сидела сухонькая мадам с идеально прямой спиной, осиной талией и вытянутой, как у лебедя, шеей. Тонкие губы были поджаты и не предвещали ничего хорошего. Всем видом она изображала ужасную занятость.
М-да, если пойти по стандартной процедуре – демонстрация ксивы и вопросы, ничего полезного не добьёшься, а каждое слово придётся вытягивать клещами.
Боюсь, у меня просто нет столько свободного времени, и к этой служительнице прекрасного надо искать подход.
Хороший сыщик всегда немного психолог и должен сразу понимать, с кем имеет дело и как переломить ситуацию в свою пользу.
Попробуем просчитать психотип. В облике мадам всё кричало о том, что здесь у нас была не избалованная мужским вниманием старая дева.
И пусть сердце её кажется твёрдым как камень, на самом деле это далеко не так. Есть способы растопить его и сделать мягким, словно пластилин.
Поиграем в джентльмена.
Как только я приложился к её морщинистой ручке, мадам расцвела, мило защебетала как птичка, по моей просьбе притащила огромный гроссбух и, пока я его изучал, стала делиться со мной последними новостями из мира искусства – уж такое хорошее впечатление на неё произвела моя галантность.
Ещё один сюрприз: Большой-то, оказывается, не такой и большой! Даже наоборот – скорее маленький.
У меня сработали представления прошлой жизни, а в двадцатых многие реалии отличались от моих культур-мультурных стереотипов будущего.
В разговоре с хранительницей гроссбуха выплыло, что судьба Большого висит практически на волоске. Его уже третий год пытались закрыть, причём инициатива исходила не абы от кого, а от человека, слова которого про самое важнейшее из искусств – кино мне регулярно попадались в фойе кинотеатров.
У творца революции, её теоретика и пока что первого лица в стране было своё отношение к балету, в частности, к Большому и Мариинскому театрам.
Ленин считал, что и балет, и храмы искусств, где он ставится – «кусок чисто помещичьей культуры», к тому же слишком дорого обходится молодому и весьма небогатому советскому государству.
Невероятно, но факт! По инициативе Ленина на уровне Совнаркома приняли постановление: оставить в театрах несколько десятков артистов, не тратиться на ремонт здания и на спектакли, в идеале – вообще прикрыть эту лавочку, а сэкономленные средства отдать на ликвидацию безграмотности и на читальни.
Владимир Ильич даже устроил хорошую выволочку Луначарскому, который пытался отстоять театр и вёл чуть ли не партизанскую борьбу с Совнаркомом.
Естественно, во время этого затянувшегося сражения Большой влачил жалкое существование. Перейти на самоокупаемость для огромного хозяйственного субъекта (одно только здание чего стоило!) было физически невозможно, а государственные субсидии урезали в несколько раз, оставив сущие крохи.
Неудивительно, что к моему приходу здесь царила та самая разруха – что в головах, что в клозетах (лично проверил, когда заглянул по естественной надобности).
Здание стремительно ветшало и нуждалось в капитальном ремонте, нищие и не нужные государству артисты разбегались кто куда.
И всё-таки Большой не сдавался, пытаясь ставить спектакли и сохранять главное, что в нём есть: людей, не могущих существовать без искусства.
От катастрофы театр спасло личное вмешательство входящего во власть Сталина, когда в ноябре 1922-го Большой уже собирались окончательно закрывать. Эта информация сама всплыла в голове после того, как я вспомнил нашу давнюю экскурсию: Дашка тогда ещё не передумала становиться балериной, и мы с ней специально ходили и в Большой, и в Мариинку, чтобы, так сказать, прикоснуться к святыням.
Не то чтобы я фанател от балета, но раз дочка болела им, я, как отец, был обязан разделять её увлечения.
В общем, как всегда – пришёл Иосиф Виссарионович и всех спас.
Коли начал поиски с Большого, так тому и быть. Отложив в сторону книгу, я стал расспрашивать собеседницу насчёт тех, кто меня интересовал в первую очередь. Узнав, что я расследую жуткое убийство, женщина безумно заинтриговалась и стала охотно помогать.
Под описание миниатюрной брюнетки с длинными волосами подходили сразу три балерины, но все они были живы и здоровы, к тому же задействованы в тех постановках, что шли прямо сейчас на театральных подмостках.
Новости, конечно, замечательные, особенно для этих девушек, однако не для меня. Не фартануло.
Выходит, пропавшую придётся искать в другом месте.
В принципе, я не надеялся, что смогу напасть на след: такое даже в фильмах редко бывает, а в жизни и подавно. Та же жизнь приучила к философскому «отрицательный результат – тоже результат».
Я простился с собеседницей, пожелав всех благ и процветания ей лично и театру, в котором она служит. Заодно получил от неё несколько любопытных наводок и сразу же воспользовался ими, откорректировав планы.
Дальше путь лежал в Московский Камерный балет.
И опять всё не слава богу! Тот, кто мне был нужен, оказался жутко занят: проводил репетицию и пока не собирался её заканчивать.
Битый час я болтался за дверью, слыша звуки фортепиано и высокий требовательный голос, изрекающий что-то вроде:
– И раз! И два! Выше ногу, выше, ещё выше! Тянем носочки, тянем…
Я усмехнулся, представив себе, что там творится. На месте балерин я бы уже, наверное, пополам порвался от их растяжек.
Когда меня окончательно достала эта канитель и я ощутил острое желание плюнуть на хорошие маневры и прервать затянувшиеся занятия, за стеной наконец-то раздалось:
– Так, репетиция закончена. Все свободны.
Томительное ожидание вознаградилось сторицей. Челюсть у меня отпала сама собой, когда мимо пропорхнула вереница практически голых девчонок. Никаких тебе классических балетных пачек или платьев – на танцовщицах были телесного цвета трико в облипку, которые не скрывали от посторонних взглядов практически ничего.
Врать не буду, даже на меня, умудрённого опытом и всякими злачными местами, увиденное произвело впечатление. И ввергло в некоторый культурный шок.
Каюсь, я даже слегка обалдел, гадая: это балет или стриптиз-шоу? Я точно попал по назначению в Московский Камерный балет или ошибся дверью и угодил в какой-то бурлеск?
Да, я давно знал, что нравы в первые годы советской власти были ещё те, куда хлеще, чем в наши девяностые. Стараниями некоторых товарищей обоих полов Октябрьская революция приобрела дополнительное измерение сексуальной, и это вовсе не шутка. Нравы местами царили, мягко говоря, свободные, тем более в творческой среде, где сам статус богемы обязывает. Народ, а особенно богема массово
