Сын Багратиона (СИ) - Седой Василий
Ну да, устроил я, так сказать, диверсию. Каждый раз подходя к волчку и прося дежуривших на льду мужиков покатать меня, я обязательно давал им пару копеек. Гостям я объяснял этот свой поступок тем, что это придумка моих отставных солдат и что будет крохоборством не поблагодарить их за работу. Точно так же поступал и на горке, подавая другим пример. Не всем нравился этот подход, но прослыть крохобором никто не мог себе позволить, поэтому все платили, а наши люди, соответственно, зарабатывали. И если поначалу они с неохотой участвовали в барских развлечениях, то вскоре все изменилось, и среди крестьян с отставниками чуть до драки не дошло при дележе дежурств.
Казалось бы, что там, копейки, но для тех же крестьян, у которых в принципе не бывает денег, эти копейки имеют ну очень большое значение. Да и, честно сказать, в сумме получались совсем даже не копейки.
Но это ладно, как я уже говорил, только нашим людям было хорошо от этого дворянского нашествия, ну и ещё, может, мама не скучала. Меня же все это бесило до невозможности. Как можно заниматься тем же фехтованием или борьбой, когда на тебя постоянно глазеют люди, да ещё и комментировать пытаются. Или о каком душевном спокойствии может идти речь, когда ты в принципе лишён возможности побыть наедине с самим собой.
Сказав, что гости были сплошь халявщики и нас обедали, я немного слукавил. Дворяне, приезжая в гости, зачастую привозили с собой многочисленные припасы как бы в подарок. Поэтому сказать, что мы на этих гостей сильно тратились, это кривить душой. Но от этого бесило меня это столпотворение ничуть не меньше. И главное, что сделать с этим ничего было нельзя. Вот так я и стал злобным Буратино. С нетерпением ждал потепления и зарекся на будущее придумывать развлечения, которые можно использовать всем окружающим.
Но было в этой движухе и кое-что хорошее. Я неожиданно нашёл человека, способного помочь мне в афере с покупкой будущего урожая.
Иван Ефимович Колокольцев был соседом мамы по старому имению и дружил ещё с её родителями. Суровый здоровенный дядька с грустными глазами в потертой одежде, державшийся при этом с очень уж независимым видом, производил неоднозначное впечатление. По словам мамы, его можно было назвать совестью Смоленской губернии. Он в принципе ненавидел несправедливость в любом её проявлении и неважно по отношению к кому. Мог вступиться, не глядя на последствия, перед любым аристократом за какого-нибудь крестьянина и защищать его до конца.
Странно, конечно, все это звучит, особенно учитывая, какое сейчас время, но этот человек именно такой, и я ничуть не приукрашиваю. Наслушался я от мамы разных историй про его выходки.
Очень интересный дядька, похоже, потерявший веру в людей. Приехал он к нам сразу с тремя детьми, сыновьями восьми, десяти и двенадцати лет. Держался среди дворян немного особняком и выделялся среди гостей тем, что искренне радовался за маму, потому что жизнь у нее устроилась наилучшим образом.
Поместье у него, надо сказать, дышало на ладан, позволяло разве что выживать, а не нормально жить. И все равно он, ни секунды не сомневаясь, платил копейки нашим людям, обслуживающим развлекушки, и при этом даже ни разу не скривился, как это делали все остальные.
Со мной он поначалу общался, как с несмышленышем, чем немало забавлял маму. А я в свою очередь по уже выработавшейся привычке ставил его в тупик своими вопросами и удивлял суждениями о тех или иных вещах.
В итоге, мало-помалу в разговорах я, желая выяснить, как могут отнестись помещики вроде него к покупке у них будущего урожая уже в конце зимы или весной, нарвался на неожиданное мнение. Сама идея и подобная возможность поправить дела его заинтересовала, но при этом он не поленился объяснить, что человек, который решит этим заняться, прогорит напрочь.
По его словам, если у помещиков появятся лишние деньги, они потратят их на что угодно кроме развития своего имения. Если и затевать что-то подобное, то в руки помещикам живые наличные давать нельзя. Можно кредитовать их оборудованием, посевным материалом, едой для крестьян — что угодно, но только не деньги. Договориться о таком товарном кредите с условием покупки выращенного по определённым ценам, и на этом все.
Вот так вот он парой фраз и опустил меня с небес на землю. Не встреться он мне, и я, вероятно, остался бы у разбитого корыта. Но здесь наши разговоры об этом не закончились. Иван Ефимович оказался любителем поговорить именно на сельскохозяйственные темы, при этом он не стеснялся называть вещи своими именами. Резкий в суждениях, но при этом готовый искать компромиссы, не терпящий несправедливости и в то же время с какой-то даже крестьянской хитринкой, он как нельзя лучше подходил мне в качестве компаньона для дела, связанного с выкупом урожая заранее.
Конечно, осознав это, я не мог ему не предложить заняться этим в качестве непосредственного исполнителя. Это было тем более уместно ещё и потому, что он как никто другой знал все о живущих в губернии помещиках. Может, не обо всех, но о большей их части точно.
Моё предложение поначалу не вызвало у него энтузиазма, да и понятно почему, ответственность-то нехилая, а человеку его склада характера это ох как не по душе. Но потихоньку, не торопясь, подключив к этому делу маму, что сделать было непросто, я его всё-таки уговорил.
А когда он наконец согласился и узнал, сколько я готов на это потратить, сразу расслабился. Как он признался позже, такого количества средств не хватит даже на всех его знакомых из тех, на кого можно положиться, поэтому он успокоился и взялся за дело уже с удовольствием.
Мне же, благодаря решению этой проблемы, только и оставалось, что дожидаться потепления на улице и продолжать пожинать плоды своей деятельности.
Нет, на самом деле плюсов от такой движухи в нашем имении гораздо больше, чем я сказал поначалу, но это для всех кроме меня. Возраст — вот главная проблема, не позволяющая мне развернуться здесь во всю ширь.
Ведь было бы здорово познакомиться со всеми этими людьми, вычислить, кто из них чем дышит, замутить с ними что-нибудь интересное, да и подбором подходящего круга общения озаботиться, а там, может, и подружиться с кем-нибудь из них. Но это было бы возможно, будь я взрослым, а так — один напряг и ничего более.
Так и маялся я до самой весны, жалея себя несчастного, продолжая учиться и завидуя дворянским детям, которые об учёбе не думали вообще. Шучу, конечно, но не сильно. Юное тело, переполненное энергией, благим матом орало, что ему вместо этого вот всего нужно движение, развлечения и безделье. И скажу вам, довольно часто тело побеждало старческий разум и брало верх.
Все изменилось с наступлением тепла. Гости исчезли, жизнь наша вошла в спокойное русло, и я снова начал кайфовать от возможности ощутить все прелести беззаботного детства. Китайцы, наверное, сказали бы, что я поймал какое-нибудь состояние дзен или что-то типа этого. Не знаю, так ли это, но мне нравится.
Меня из этого настроя или состояния не выбило даже прибытие фельдъегеря, который привез сразу несколько писем от отца. Да, несколько, одно маме, а второе мне. Не знаю, что он там писал маме, а мне письмо досталось очень короткое и лаконичное. В нем отец поздоровался, уведомил, что у него все хорошо и попросил заняться изготовлением сразу десятка полевых кухонь. Очень уж понравились они некоторым военачальникам, да так, что они не пожалели выделить по пятьсот рублей за каждый экземпляр. Более того, мои кухни очень заинтересовали Александра Васильевича Суворова, который без всяких сомнений написал письмо самому царю, в котором обосновал необходимость обеспечить такими кухнями войска, участвующие в боевых действиях. Отец в письме попросил рассчитать стоимость подобных кухонь в случае, если заказ будет больше ста единиц. В письме же он уведомил, что фельдъегерь передаст пакет с деньгами за уже заказанные десять штук.
Собственно, пакет с деньгами этот посыльный привёз и, что характерно, передал его мне, а не маме.
