Император Пограничья 1 - Евгений И. Астахов
Ни до чего так и не додумался. Информации слишком мало, и не только о ней, но и об окружающем мире в целом.
С рассветом двинулись дальше. Девчонку усадили в телегу, пусть себе отсыпается, набирается сил. Я же вновь взялся за тренировки, благо времени и дороги впереди хватало. Одной магией сыт не будешь, коли плоть немощна.
Весь день прошёл в пути, скрашенный разве что ленивой беседой стражников да Захаровыми прибаутками. К обеду даже Василиса приободрилась, начала вертеть головой по сторонам. То птиц высматривала, то растения придорожные.
Лишь к закату вдали показалась покосившаяся изгородь, а за ней — десяток серых изб, жмущихся друг к дружке. Угрюмиха, чудесный край и место ссылки одного удачливого висельника.
Точка, которой суждено стать местом зарождения моей новой империи.
У околицы уже толпился народ, хмурый и неулыбчивый. С дрекольем, топорами и вилами.
Разве что факелов не хватало, чтобы радушно встретить нового воеводу.
Чую уже, это местечко мне понравится.
Глава 7
Отряд въехал в село под аккомпанемент скрипа колёс и фырканья лошадей. Нас встречала толпа угрюмых, неприветливых мужиков — человек двадцать, не меньше. Впереди стоял сухощавый деревенщина лет сорока, чья правая рука была неестественно изогнута, явно после неудачно сросшегося перелома. Его подпирал кряжистый бородач со шрамом через пол-лица и пудовыми кулачищами, взирая на нас исподлобья. В глазах без труда читалась враждебность.
Люди держались настороженно, будто в любой момент готовые ощетиниться оружием. Я заметил несколько охотничьих ружей, а также топоры, молоты и даже пару луков. Не очень-то дружелюбный приём, ничего не скажешь.
Могилевский спрыгнул на землю и, обведя толпу цепким взглядом, гаркнул:
— Староста! Собирай людей! Всех до единого на сход!
Толпа начала медленно разрастаться, но даже в полном составе не превышала шести десятков. Здоровых работоспособных мужчин едва ли набралось две с половиной дюжины, женщин и того меньше — похоже, здесь с ними был явный дефицит. Детишек я заметил всего ничего, от силы из двух-трёх семей. Остальное население Угрюмихи составляли старики.
Когда народ более-менее собрался, сержант развернул бумагу и зычно зачитал:
— Указ его светлости князя Владимирского, — Могилевский поднял документ повыше, чтобы всем было видно алую печать. — За подписью церемониймейстера его сиятельства графа Сабурова. Повелеваю назначить на должность воеводы Угрюмихи потомственного боярина Платонова Прохора Игнатьевича. С сего дня и впредь он наделяется всей полнотой власти, дабы вершить суд и расправу именем князя на вверенной ему земле, собирать налоги и управлять селом. Всякому, кто воспротивится его воле, грозит немилость государева и кара вплоть до казни, — свернув бумагу, сержант оглядел притихшую толпу. — Кому неясно, могу повторить.
Его слова были встречены зловещей тишиной и красноречивыми косыми взглядами. Н-да, не то чтобы я ожидал оваций, но всё же…
Когда Могилевский закончил, я выступил вперёд и представился, говоря твёрдо и веско:
— Меня зовут Прохор Платонов, ваш новый воевода. Все слышали слова сержанта — я здесь по воле князя. Это не обсуждается. Моя задача — восстановить в Угрюмихе порядок и власть закона. Я надеюсь на ваше содействие. С теми, кто готов помогать, буду справедлив. С остальными — суров. Выбор за вами. Всем всё ясно?
В ответ — тишина и переглядывания. Что ж, иного я и не ждал. Не зря эту глухомань прозвали Угрюмихой.
— Вижу, собрались все, кто может держать оружие. Похвально. Значит, есть кому защищать деревню, — с лёгкой иронией продолжил я. — Вы знаете свои проблемы, я — способы их решения. Вместе справимся быстрее. У кого есть что сказать, говорите сейчас.
После долгой паузы всё же прозвучал голос, и принадлежал он старосте, тому самому увечному селянину, что собирал местных жителей.
— А что нам может дать, безбородый юнец? — он прищурился, кривя губы в ухмылке. — Руки белые, ухоженные, на роду, видать, тяжелее вилки ничего не держал. Тут, в пограничье, легко жизни лишиться. Бздыхам-то всё равно, кто перед ними — барчук или холоп. Им бы души пить, да тела забирать, — он сплюнул под ноги. — А коли голова дурна да опыта нет, так и вся деревня сгинет. Уж прости, боярин, за прямоту, — он поклонился с наигранным почтением и в глазах его мелькнула неприкрытая издёвка, — да только правду говорю.
Выслушав это, я выдержал долгую паузу и начал говорить отвлечённым голосом, стремительно шагая к кузнице:
— Исход любой битвы зависит от четырёх вещей.
Увидев её ещё при въезде в деревню, сразу отметил неплохое состояние строения. Значит, мастер здесь умелый. За моей спиной раздавались приглушённые смешки и перешёптывания — селяне решили, что я сбегаю от неудобных вопросов.
— Первое — боевой дух солдат. Человек, верящий в победу, уже наполовину победил, — мой голос доносился из темноты здания, где не горело ни одной лампы. — Второе — их тренированность. Клинок в руках мастера опаснее тысячи мечей, которыми размахивают неумехи.
Я неторопливо вышел обратно на улицу, сжимая в руках найденные материалы: пару добротных слитков железа и крепкую деревянную заготовку под копьё.
— Третье — ум полководца, создающего стратегию грядущей битвы. План сражения должен опираться не на чувства, а на холодный расчёт, ведь одно неверное решение может погубить сотни жизней
Собравшиеся в недоумении смотрели за моими находками.
— И, наконец, четвёртое — оснащение воинов. Воевать дрекольем можно только с кроликами да белками. А Бездушных нужно бить иначе.
Призвав внутреннюю силу, я активировал Оружейную трансмутацию. Металл в моих руках потёк, как вода, сплетаясь в новую форму. Рукоять словно сама прыгнула в ладонь, удобно легла в пальцы. На её конце сформировался изящный наконечник — комбинация копейного острия и широкого клинка боевого топора с острым обухом.
Накатила волна слабости, тут же подавленная неукротимой волей. Создание столь совершенного оружия выпило из меня почти всю магическую энергию. Если бы не недавние тренировки, увеличившие запас сил, я бы так не смог.
При этом вряд ли кто-то заметил, что молот-клевец, оставшийся в повозке, превратился обратно в груду камней. Запаса энергии не хватало поддерживать два столь дорогостоящий оружия.
— Это, любезный староста, называется алебарда, — я с удовольствием отметил, как вытянулись лица у крестьян.
— Бердыши мы и сами ковать можем, —
