Девять жизней - Квинтус Номен
Гости молча сидели в сторонке и молча смотрели что я делаю. Так что, раз уж мне никто не мешал, мясо в кипящем жире быстренько обжаривал, палочками его перекидывал в пустые миски и ставил в сторонку остывать. И буквально минут за пятнадцать я на всех гостей такую незатейливую еду и приготовил, после чего «пригласил их к столу»:
– Вы же голодные, давайте, ешьте. Тут немного, но я сейчас еще сделаю…
Ну да, дикий, в общем-то, народ: мясо они руками брали. Но ели с аппетитом, я им по три таких же добавки еще сделал: жир-то уже кипел, это теперь вообще много времени не занимало. И когда они вроде бы наелись, старший вдруг спросил:
– А где твоя семья? Где коты? Ты не ешь потому что котов нет? Вы едите только вместе?
– Нет, мы все едим когда хотим. Точнее, они едят когда хотят. А я… вы же голодные были, а я не очень голодный. Но сейчас я и себе быстренько приготовлю.
Я отошел на несколько шагов в сторонку, быстро накосил подосиновиков – но когда я их начал резать, этот самый старший сказал:
– Ты хочешь это есть? Будет плохо.
– Плохо будет, если их есть просто так, а я приготовлю. Будет хорошо и вкусно, – после чего я вывалил нарезанные грибы в свободную стальную миску, вылил туда же немного сусликового жира и поставил на огонь жариться. А в миске с кипящим жиром я и мяска себе немного поджарил. Но именно что немного: у меня приятель был, который летом с отцом ходил в геологические экспедиции – и он говорил, что «дикое мясо» с непривычки приводит к обязательному и безудержному поносу. Но если привыкать потихоньку, порциями в пределах граммов двухсот, то ничего плохого не случается. А у меня с олениной (даже если не учитывать того, что олень размерами от лося мало отличался) «опыт» был очень давний и, мягко говоря, не очень показательный. Так что я решил не рисковать, особенно при том, что грибы вокруг можно было просто лопатой грести…
И пока я себе еду готовил, а затем ее ел, гости все так же молча сидели вокруг. А олень лежал неразделанный, и до меня вдруг дошло, что я такую тушу целиком буду разделывать очень долго. Потому, отставив пустую миску в сторону, сказал им:
– Теперь закончим с мясом, я покажу, как таким ножом мясо резать.
Ну что, примерно через полчаса народ освоился, правда вначале старший, внимательно осмотрев нож, меня решил предупредить:
– Нож у тебя очень тонкий, сломается.
– Тонкий, но крепкий, не сломается. Вот, сам смотри…
Он посмотрел, сам попробовал, а потом – я на всех шестерых уже ножи притащил – и за полчаса они зверя выпотрошили, шкуру содрали (правда, порезав на несколько частей), затем и мясо с костей срезали – и зачем-то пошли неподалеку копать яму своими палками. И когда они только приступили к резьбе по мясу, старший им что-то еще объяснял – но я больше половины используемых им слов не понял. Но, надеюсь, если знакомство наше продолжится, пойму: почему-то в голове у меня была уверенность, что в их языке «всего четыреста пятьдесят разных слов и до трех десятков специальных терминов», но откуда у меня появилась такая уверенность, я не понимал. Хотя понимал…
– Зачем яма? – спросил я у старшего, удивляясь, с какой скоростью оставшиеся роют землю.
– Еда испортится. В яме не испортится.
Мне стало очень интересно, что же туземцы придумали, чтобы мясо не портилось, но додумать я не успел: старший отошел в другую сторону от ямы и присел. И только тут до меня дошло, почему у него бороды и усов не было: оказалось, что это не он, а она! А чуть позже я выяснил, что среди гостей мужского пола были лишь двое самых мелких, которые, очевидно, были еще безбородыми мальчишками. А эти тетки мало что шириной плеч могли поспорить с каким-нибудь бодибилдером из моего прошлого времени, так еще и разговаривали… все же не басом, но вот женскими я бы из голоса точно не назвал. Да и землю они рыли, как пресловутые «два солдата из стройбата»…
А зачем рыли, я понял спустя еще полчаса: где-то за час до захода они рыть перестали, разбежались, нарвали кучу каких-то больших листьев (не лопухов, каких-то резных, эти я вообще не знал), обернули ими куски мяса (причем еще и перевязали свертки жгутами, из травы скрученными) и все это в яму и сложили. А я увидел, что там, в яме вообще лед проглядывается, то есть тут, похоже, вечная мерзлота еще была. То есть все же не очень вечная, в «мое время» ее уж точно не было – но идея хранить мясо в холодильнике явно людям не в двадцатом веке в голову пришла.
А затем они сделали то, что вызвало у меня дикую дрожь: они полезли в речку мыться! В совершенно ледяную воду полезли, предварительно измазавшись глиной. А закончив с этим экстремальным спортом, они все еще и одежду свою, из шкур, между прочим, сшитую, тоже измазали очень тщательно глиной от отполоскали в реке. А на мой вопрос «зачем» старшая, как бы недоумевая от тупости вопроса, пояснила:
– Еда запах далеко почувствует, еду будет не поймать.
– Но шкуры мокрые…
– Завтра высохнут. А еды много, нам ее ловить завтра уже не надо…
Впрочем, спасть они отправились не голышом, то есть не совсем голышом: нарвали много травы и устроились, подстелив ее и снизу, и обильно сверху накидав. А утром я увидел, что возле моего дома (а они снаружи устроились) остались только трое…
Еще я заметил, что гости, оказывается, всю ночь костер поддерживали, и, когда я вылез на улицу, эта троица куски мяса жарила, нанизав их на палочки. А на мой вопрос, где остальные, старшая сказала:
– Еды много, мы быстро не съедим. Пошли звать других, там еды мало…
Ну мне-то мяса точно жалко не было, даже в вечной тутошней
