Цена жизни. Книга 2 - Андрей Стоев
— И какие же? — хмуро осведомился Скорцезе, у которого явно испортилось настроение.
— Всё говорит о том, что император в любом случае станет воевать. Если мы не упредим его, то нам придётся встречать войска империи на своей территории, и нашим землям будет причинён огромный ущерб. Перенеся войну на ливонские земли, мы, по крайней мере, сведём наши убытки к самому возможному минимуму.
— И тем самым разорите своё же баронство, — с кислым видом отметил кардинал.
— Вы полагаете, ваше высокопреосвященство? — спросил я с лёгкой иронией.
— Полагаю, что князь Яромир вам всё так или иначе компенсирует, — вздохнул Скорцезе. — Ну хорошо, я согласен, что у Яромира имеются достаточные основания для подобных планов, и что винить в происходящем следует прежде всего императора. Однако должен признаться вам, что мне не удалось убедить императора отказаться от его намерений. Он остался глух к моим увещеваниям.
Он плеснул в свой бокал вина, немного помолчал, разглядывая игру света на бокале, и продолжил:
— Как раз перед вашим визитом я говорил с Гюнтером фон Хервартом, и он сообщил мне, что достиг с вами некой договорённости…
— Это действительно так, ваше высокопреосвященство, — подтвердил я.
— Вы в самом деле способны это сделать? Князь Яромир послушает вас?
— Я в самом деле способен, — скромно признался я. — И даже способен убедить князя дать письменное обязательство о ненападении. Однако и вы должны немного пойти нам навстречу, ваше высокопреосвященство. Мы с епископом Дерптским договорились о постепенном снятии торговых ограничений, и это достаточно серьёзный довод для князя Яромира. Но нам тоже хотелось бы получить некое письменное заверение от вас и от папы Варфоломея Шестого. Ничто так не поддерживает доверие к партнёру, как письменное обязательство. Разумеется, мы намерены хранить нашу сделку в строгом секрете, и того же ожидаем от вас.
— Не скажу, что меня так уж радует ваше условие, — проворчал Скорцезе, — но чего-то подобного я и ожидал. Хорошо, как только наши представители согласуют условия договора, вы получите наши с Варфоломеем подписи. А вот скажите-ка мне ещё, барон: как вы — я имею в виду княжество, — отреагируете, если империя вдруг соберётся воевать с муслимами?
— Дитрих всё-таки решил поучаствовать в делёжке наследства Нашми Великого? — понимающе хмыкнул я. — Кстати, сколько там ещё принцев осталось? Скоро ли миру явится новый истинный султан?
— Ещё нескоро, — усмехнулся кардинал. — Их пока ещё восемнадцать, и скорость, так сказать, убывания резко уменьшилась. Тех, кто послабее, уже похоронили, остались только те, кто чего-то стоит, и от кого не так просто избавиться. Так что насчёт моего вопроса?
— Мы выразим нашу безусловную солидарность жертвам неспровоцированной агрессии, — торжественно сказал я.
— Только солидарность? — остро посмотрел он на меня. — Никакой военной помощи?
— Мы готовы обсудить с вами этот вопрос в любое время, ваше высокопреосвященство, — улыбнулся ему я. — Чтобы уточнить, кто именно является агрессором, а кто жертвой агрессии.
Кардинал мгновенно уловил намёк на новую сделку, с досадой покрутил головой и встал, будучи явно не в духе для продолжения разговора.
— Благодарю за уделённое время, ваше высокопреосвященство, — я тоже встал и поклонился.
* * *
— Всё-таки достроили, — хмыкнул Клаус, аккуратно складывая «Мюнхнер рундшау», доставленную утренней почтой. — Надо бы поздравить Оттона.
— О чём ты, милый? — рассеянно спросила Лада, изящным движением украшая джемом хрустящий тост.
— Собор Всех Святых в Мюнхене. Оттон начал строить его лет тридцать назад, и денег туда ушло, как в бездонную яму. Там сменилось, наверное, с десяток подрядчиков, и каждый последующий воровал больше предыдущего. Он посадил в тюрьму кучу народа, трёх даже повесил, но ничего не помогло — как воровали, так и продолжали воровать. Последнее время Оттон об этом соборе даже слышать ничего не хотел, у него от этого сразу давление поднималось.
— Что ж тут удивительного? — заметила Лада. — Воруют все одинаково, что христиане, что язычники, особенно на стройке. Тем более, пока собор не освящён, бога там нет, а значит, воровать можно смело.
— Такая юная и такая циничная, — с ноткой осуждения заметил Клаус.
— Немного знаю жизнь, — слегка виновато ответила она.
— Что, приходилось сталкиваться? — с улыбкой спросил он.
— Меня один раз обокрали, вытащили кошелёк в лавке, — смущённо призналась Лада. — Вообще-то, я должна была сразу заметить, что ко мне в сумочку лезут, но я там сильно отвлеклась, и вору удалось его вытащить. Никому этого раньше не рассказывала, просто стыдно было. У Владеющей вытащили кошелёк — надо мной все знакомые смеялись бы, наверное.
— А дальше что было? — заинтересовался рассказом Клаус.
— Да ничего особенного, — пожала плечами Лада. — Забрала кошелёк обратно и переломала вору все пальцы на руках, вот и всё.
— И у тебя не было потом неприятностей со стражей?
— Стражники там почти сразу появились. Стояли и смотрели, как я вору пальцы ломаю. Ещё и комментировали.
— И они не стали вмешиваться? — с недоумением переспросил Клаус, от удивления забыв про чашку кофе в руке, из которой он только что собрался отхлебнуть.
— А зачем бы они стали вмешиваться? — удивилась в ответ Лада. — Вор был пойман на месте преступления, чему имелось несколько свидетелей. Я могла бы просто сдать его страже, но решила наказать его сама. Наказывала дворянка, наказание было соразмерным — с чего бы они стали за него заступаться?
— Но я же изучал ваши законы, и совершенно точно помню, что по закону ты не имела права расправиться с преступником сама!
— Да, по закону не могла, — согласно кивнула Лада. — Мы все равны перед законом, но некоторые чуть-чуть равнее, если ты понимаешь, о чём я. И не говори мне, что в империи это не так, и что герцог Оттон или, скажем, ты, так же равны перед законом, как и какой-нибудь булочник Фриц.
— Не совсем равны, — неохотно согласился Клаус.
— Вот и у нас дворяне больше руководствуются традициями, чем законами. Если дворянин оказывается жертвой преступления, то он может сам наказать преступника,
