Охота на "Черный аист" (СИ) - Март Артём

К моему удивлению, которого я, конечно же, никому не показал, Жуков не стал останавливать Симонова. Вместо этого он, вместе с Тараном и другими бойцами, просто проводил Сергея взглядом.

— Полагаю, — сказал Таран капитану, — ваш собственный боец вряд ли будет предвзят.

— И правда, — кисловато ответил Жуков. — Не будет. Значит, штрафной бьют твои.

— Значит, штрафной бьют мои, — согласился Таран.

Я тем временем обратился к поникшему Игорю.

— Ты молодец, что решился сказать правду.

Фистенко поднял на меня взгляд. Посмотрел с какой-то горечью и грустью.

— Мне теперь от Сереги жизни не будет.

— Все будет хорошо, — сказал я. — Я же поручился. Если что не так, скажи мне. Уладим.

Игорь вздохнул.

— Спасибо, Саша, — проговорил он тихо.

Таран поставил мяч перед Сагдиевым. Именно его мы выбрали, чтобы он ударил штрафной.

Конечно же, танкисты решили выстроиться стеночкой перед воротами. Двое из них встали плечом к плечу, норовя защитить ворота от удара Сагдиева.

К слову, вместо психанувшего Симонова, на поле вышел прапорщик Лябух.

Невысокий, плотный и улыбчивый танкист, казалось, совершенно не воспринимал игру всерьез, как остальные участники. Он отпускал шутки, подначивал своих и то и дело, хрипловатым своим голосом повторял:

— Ниче-ниче, хлопцы. Отыграемся.

Мы с Синицыным стали по обе стороны от Сагдиева. Я — справа, он — слева, подальше от стеночки, но поближе к воротам. Это был хитрый маневр, чтобы убедить соперников, что мы не собираемся пробивать прямой удар. Что со стороны Сагдиева будет передача. Отчасти это было действительно так.

Когда Таран дал свисток, игра началась. Сагдиев Выдохнул. В три шага разбежался, делая вид, что щас влупит со всей мочи.

Танкисты напряглись, ожидая его удара, но тот технично прошел на шаг мимо мяча и пнул его пяткой. К удивлению танкистов, пас был предназначен на Синицыну, которого они считали нашим бомбардиром, а мне.

Все танкисты вмиг сорвались с места, чтобы перехватить мяч. Однако они не успели его взять. Пас Сагдиева оказался очень точным.

Приняв мяч, я влупил по воротам. Ударил низко, послав его по земле.

Игорь Фистенко выбросил ногу, чтобы защитить ворота, но перестарался. Мячик прокатился прямо ему между ног.

— Г-о-о-о-о-л! — Закричал Синицын и подпрыгнул.

Таран засвистел в свисток. Погранцы, следившие за игрой, заволновались, радостно повскакивали. Кто-то засвистел так, что дал фору Тарановскому свистку.

— Санька! Молодец! — Кричали зрители.

— Молодчина!

— Красавец!

Погранцы из моей команды кинулись ко мне. Нарыв с ходу заключил меня в объятья, дернул так, что ноги мои оторвались от земли.

— Молодец! Два — один! — Крикнул мне Синицын, повесив мне на шею свою руку.

— Красиво сыграли! — Довольно заключит Сагдиев.

Поникшие танкисты медленно и устало побрели по полю, кто куда. Стали тихо переговариваться, видать, обсуждая наш гол.

— Ниче-ниче, хлопцы! — Радостно заявил им Лябух, — отыграемся!

Танкисты не отыгрались. До конца второго тайма мы так и гоняли мячик туда-сюда. Ни одна атака, ни наша, ни их, больше не закончилась удачей.

— Со счетом два — один, — провозгласил Таран, когда все кончилось и обе команды выстроились на поле, — побеждает сборная Шамабада!

Таран проговорил эти слова настолько официально, что это даже вызвало у меня улыбку.

Парни тут же кинулись обниматься. Погранцы, смотревшие за игрой, высыпали на поле, чтобы поздравить нас.

— Молодцы, парни! — Кричал нам Ваня Белоус, — отлично сыграли!

— Да это Сашка! Он красавец! — Улыбнулся ему Нарыв, — он выдумывал, как нам играть! Всю тактику выстроил!

— Качай его! — Заорал вдруг Матузный.

— Э! Вы чего⁈ — Рассмеялся я, когда погранцы схватили меня на руки и стали подкидывать.

— С-а-н-я-я! С-а-н-я-я! — Скандировали они при этом.

— Ты б видал их хари, а? — Разулыбался Матузный, — сегодня с самого утра пашут на конюшне. Шифер кроют.

— А что не так с ихними харями? — Пожал плечами Алим Канджиев.

На следующий день, примерно к обеду, мы возвращались на Шамабад с дозора. Проходили один из ближайших участков правого фланга.

— Кислые! Вот что с ними не так!

— Ну, ты, Илья, преувеличиваешь, — пожал плечами Кандижев. — Они, вроде, с пониманием на работу вышли. Проиграли так проиграли.

— Эт ты Симонова не видал. — Матузный прыснул. — Он сегодня с самого утра ходит хмурый, как полено.

— Оно и понятно, — кивнул Синицын. — Больше всех выделывался, а проиграл. Вот и злой.

— Да он всегда злой, — Рассмеялся Матузный, — мне всегда батя говорил, что если мужик злой как собака, это потому, что его природа хозяйством обделила.

Погранцы грянули дружным смехом.

Я хмыкнул.

— Ну, зато будут теперь, как люди работать, — вздохнул Алим отсмеявшись.

Внезапно Димка Синицын, шедший вместе с Матузным позади нас с Алимом, догнал меня, заговорил:

— Слыш, Саш. А я все спросить хотел, ты неплохо на игре себя показал. На футбол ходил, что ли?

— Было дело, — улыбнулся я.

— И где играл? В команде?

— Ага. За сборную Ленинского.

— Это как? — Удивился Синицын, — Ленинского? Хутора какого-то?

— Района, — я хмыкнул, — у меня в Станице. У нас там ДК был, а возле него памятник Ленину. Вот и был это мой Ленинский район, где у родителей дом. Мы постоянно с пацанами из Центрального играли.

Я хитровато глянул на Синицына. Добавил:

— Иногда до кулаков играли.

Дима, видимо, не понял, что речь идет об уличном футболе, и сделал глубоко задумчивое лицо. Да такое, будто бы весь его разум был погружен в думы о судьбах мира.

Так, он и поотстал, очнувшись, только когда поравнялся с Матузным.

Когда мы прошли отремонтированные ворота Системы и стали подниматься к Шамабаду по неширокой гравийной тропе, я заметил, как к заставе движется УАЗик.

— О, — кисловато начал Синицын, вытянув шею, чтобы получше рассмотреть, кто же там едет, — видать, снова Шарипов? Как на работу к нам катает.

— Мож, скоро, и вообще к нам переселится, — Хохотнул Дима.

— Ага, — Матузный рассмеялся, — Пуганькова переселят к тебе на соседнюю койку, а Шарипова в замполитовскую комнату.

— А жену-Пуганьчиху куда денут? — Захихикал Синицын, — тоже к нам?

— А жена его уже нашла, куда себя пристроить, — заржал Матузный, — видали, как она на Симонова пялилась?

Когда мы поднялись к заставе, и осталось пройти метров семьдесят, УАЗик остановился у ее ворот. Часовой заставы принялся открывать ему въезд.

— Да это, видать, никакой не особист, — проговорил Алим, — почта пограничная. Как раз время.

Никто ему не ответил.

Тем временем часовой распахнул ворота и стал ждать, когда же въедет машина. А она, между тем, не торопилась заруливать на Шамабад. Будто бы водитель чего-то ждал.

Мы подошли немного ближе, и я вдруг увидел, как открывается задняя пассажирская дверь УАЗика.

К моему удивлению, которого я даже и скрывать не стал, из салона выбрался… Вася Уткин.

Одетый в новенькое ХБ, с баулом за спиной, он застыл на месте, уставившись на нас с доброй улыбкой.

УАЗик въехал во двор заставы, а Вася так и остался стоять за двором и ждать нас.

Пока он лечился, мы ему писали, чтобы узнать, как у него дела. Ответил он далеко не сразу, и когда стал слать нам письма, они были написаны чужим, не его почерком. Тем не менее он сообщал, что идет на поправку. Что все у него хорошо, и он ждет, когда совсем оправится и поедет на комиссию. Очень хотел вернуться к нам на заставу.

Да только не предупреждал он, что приедет именно сегодня.

— Братцы! — Очень низким, бычьим голосом поприветствовал нас улыбчивый Уткин и пошел на встречу.

— Васька! — Крикнул ему Синицын.

Уткин, казалось, раздобрел на больничных харчах. Он, вроде бы, еще шире раздался в плечах. Румяное, немного детское лицо его округлилось еще сильнее.