Рейд за бессмертием - Greko
А наш с тобой дом — прекрасен! Я уже почти закончила с его обживанием. Тут уютно. Тебе понравится. Особенно — кровать, похабник! Скучаю по тебе, любимый.
Бахадур все время рядом со мной. Ни на шаг не отходит. Никого ко мне не подпускает! Господь его нам послал! И, знаешь, ведет себя очень прилично! По чужим женам не бегает. Правда, думаю, когда ты вернешься, опять возьмется за старое! Женить его нужно! Только — на ком? Может, Манану выкрасть из Вани? Ты сможешь — я знаю! Идеальная пара для нашего алжирца. Вот, когда я куплю дом для Микри и Мики и женю Бахадура — совсем успокоюсь!
Я, если выхожу, то только в два дома: к Тамамшевым, Гавриилу Ивановичу и тете Ануш, и к Манане Орбелиани. Гавриил Иванович просит заходить каждый день! Я ему всегда приношу еду от Микри! Он, по-моему, уже ничего другого и не ест. И тетя Ануш. Тоже каждый день благодарит за то, что Микри начала готовить рыбу. Она её очень любит.
У Мананы все бурлит. Много людей. Разных. Есть очень умные. Есть и не очень умные. Есть богатые и чванливые. Есть скромные, как ты, муж мой! Нравится мне Илюша Орбелиани, по-нашему, Илико. Очень похож на тебя, хоть и князь. Не ревнуй! Сразу вижу, как ты уже оскалился в своей манере! Нет повода для ревности. Просто он милый двадцатилетний юноша и невеликого чина. Прапорщик, лишь год как произведен в офицеры. Многое поведал об ужасах войны, но не бахвалится, как прочие. Тебе он придется по сердцу, я чувствую.
Видишь, любимый, как у нас все сложилось! Приезжай поскорее!
Совсем не хотела писать про это, но, как говорят русские: ложка дегтя в бочке меда. Увы, есть, к сожалению, и ложка дегтя. Заметила, что Микри в какой-то из дней сама не своя. Ты же меня знаешь. Как ты любишь говорить — лиса. Я с ней поговорила. Она открылась. Волнуется, что никак не может забеременеть. Я бросилась к Гавриилу Ивановичу. Он тут же дал лучшего доктора. Тот осмотрел Микри. И, как говорят русские — обухом по голове! Микри не сможет иметь детей. Два дня я от неё не отходила. Говорила, говорила. Успокаивала. Вроде, ничего. Успокоилась. Я им с Микой намекнула, что пусть подумают и усыновят кого-нибудь. Они обещали подумать. Ну, вот. Не хотела тебя расстраивать. Но — так. Поэтому и говорю, что нужно как можно быстрее им купить дом. Они же сейчас живут в наших комнатах при гостинице. Удобно, конечно. Но все равно — не то. Ничего не сравнится со своим домом! Приезжай скорее, любимый, чтобы убедиться в этом!
Буду заканчивать. Тебе, конечно, все передают приветы. Все мы тебя очень ждем! Поэтому не смей обмануть наши надежды! Помни о своем обещании! Иначе ты знаешь, что я с тобой сделаю!
Люблю тебя. Я очень тебя люблю, Коста, муж мой! И жду. Каждый день, каждый час, каждую минуту, каждую секунду я жду тебя! Целую!
Твоя верная жена Тамара".
Я еще долго сидел с раскрытым письмом на руках. Смотрел в него, уже не читая, не различая слов. Ничего не слышал, по-прежнему находясь в полной звукоизоляции, устроенной моей удивительной женой. Улыбался.
Увы. Ничто не вечно под луной. Веселый голос «Планше», донесший до меня, что задание выполнено и фуражка найдена, вывел меня из моего такого счастливого заключения в комнате со всеми любимыми для меня людьми.
Я кивнул «Планше», похвалил коротко.
Потом поцеловал письмо. Аккуратно его сложил и спрятал на груди. Задумался, наблюдая за лагерем пленных, развернутом напротив бивуака ширванцев. Там томились сотни женщин, детей и стариков. В моей голове постепенно зрела необычная идея. Я бы сказал своей фифе, если бы была рядом: «Идея крышесносная». Вот не берусь предсказать ее реакцию: то ли бит буду, то ли расцелован…
Но кто этот юнец, что вьется вокруг моей жены⁈
— Платон! К черту форму! Доставай из моих вьюков черкеску и папаху.
[1] Фатима (Патимат) выжила во время побега. Но сына, Джамалэддина, не дождалась. Умерла в 1845 г. в момент высшего триумфа имама Шамиля.
Глава 5
Вася. Ахульго, конец августа 1939 года.
Вася видел много захваченных армией населенных пунктов. Еще больше насмотрелся в исторических фильмах или прочел в книгах. Когда крепость выкидывала белый флаг или просто бралась штурмом, ее защитники сдавались на милость победителя. Если город, то максимум, что ему грозило — это три дня на разграбление. Жестокий обычай, прошедший проверку веков истории.
Но Милову не довелось до Ахульго наблюдать, какая судьба уготована твердыне религиозных фанатиков. Тех, кто уже себя давно похоронил и теперь жаждал смерти в бою. Тех, кого называли шахидами. Они не сдались и после захвата обоих аулов. Из каждой уцелевшей сакли, из пересохшего бассейна, из подземного укрытия мог выскочить визжащий горец с кинжалом в руках. Таких перебили за два дня. Пришел черед спасавшихся в недоступных пещерах. Там укрывались не только бойцы. Больше было женщин и детей. И зачистка подобных укрытий превратилась в муторную, кровавую работу, после которой хотелось напиться до полной отключки.
Когда Васина команда вернулась в лагерь, по сути провалив доверенное задание, Пулло даже говорить с ними не стал. Приказал подполковнику Циклаурову отправить их на самое трудное задание. Или корячиться в аулах от темна до темна, хороня павших и ломая дома. Или в ущелье караул нести, теряя сознание от все усиливающейся вони. Или разбираться с пещерами. Командир 2-го батальона, поредевшего наполовину и потерявшего почти всех прикомандированных офицеров, выбрал для Васи пещеры.
— Ты, Девяткин, привык действовать самостоятельно в отряде Дорохова. Тебе и карты в руки. Дело вам поручаю непростое. Есть несколько пещер в практически отвесной скале ниже плоскости Старого Ахульго. Они смотрят как на Койсу, так и на утес Нового Ахульго. Начинать советую с последних. В ущелье уже такая вонь, что не пойму, как сидящие в этих норах выдерживают. Еще пару дней — и дышать вообще станет нечем.
—
