Чердынец - taramans
— Ну… я ж уже ученый был. Как на Северах выжить — знал. Всю войну я там и провел. Ох и тяжко в те годы было, ох тяжко! И здесь-то — не медом кормили, а уж там… — дед махнул рукой, задумался, — а потом, в конце сороковых, опять мне срок скинули. Вроде бы — работай, что еще надо? А меня один знакомец в Воркуту «блатовал» откочевать. Веришь-нет — Урванцев отговаривал, что, мол, тебе там делать — ты ж уже вроде местный, норильчанин! Но нет… уехал. И там еще сколько годов уголек рубал! Потом — вернуться затеял. Вернулся, но Урванцева там уже не было, а новые начальнички — все какие-то незнакомые, да все не так. Помыкался, да на Северный Урал подался, к золотишку потянуло, ага…
— А сюда уж я приехал, как пенсию оформил. Я ж… всю жизнь — ни кола, ни двора, ни семьи, ни детей! Одни блядешки всю жизнь. Вот и думал — к сестре поеду, дом построю, да и поживу еще сколько-то.
— А тут… неправильно я себя повел, конечно. Ну — думаю, все ж — родня, ага… Помочь чем — так у меня же денег — как у того дурня фантиков по карманам. Ну — племяшу — то, племяннице, вот — на-те! То телевизор, то холодильник, то — мотоцикл. А потом, смотрю — не… шалишь! Я ж для них не родной дядя, а так — кошель с ножками! Ну и начались у нас раздоры… Вот — тут живу все лето, да и зимой… тоже — большей частью. К сеструхе — только если в баню, да если помочь чем нужно. А с племяшами — стараюсь и не видится.
— А на Юга думаю, Юрка, податься! У меня там много знакомых, с кем тундру топтал, осело. Многие и зовут. Домишко куплю, да кости погрею напоследок. Вот продам Вам дом, да и подамся!
— А что же, ты, Игнатьич, с местными-то блатными — не якшаешься? У тебя же и ходок немало, и статьи все — серьезные, уважаемые?
— Да на кой это мне, Юрка? Я воровского хода уже давным-давно не держусь. Отошел я от фартовых. Один на льдине! И здесь меня никто не знает.
Поблагодарив деда за чаек, вздохнул:
— Тут я прикинул, Трофим Игнатьич. Ушло у тебя на все — примерно пять тысяч, пять пятьсот — край! И сколько ты накинешь?
Дед замолчал, насупился, смотрел исподлобья:
— А за нервы? Все это достать, привезти? С людьми договорится?
— За нервы, говоришь? А «за нервы» — как считать? Ты не обижайся — я и тебя не хочу обидеть, но и самому — не прогадать? Вот смотри — пять пятьсот — дом! А если ты вот всю эту мастерскую оставишь — как есть! предлагаю тебе еще тысячу — сверху! Тут и за станки, и за нервы. Думай. Родителям я так и обскажу.
— Слышь, Юрка! А ты… ну… и вправду знаешь про людей что-то? Вот про меня если? Можешь сказать что?
Я задумался. Вот ни хрена я толком не помню. И его я, в прошлом, если и видел, то — считанные разы. Да слухов бабьих маленько, если вспомнить.
— Тут, Игнатьич, ведь как — точно ничего не определено. Только общее… так — направление, можно сказать. Как могу предположить — лет семь-десять у тебя есть. А потом… проверь легкие — силикоз, это болезнь шахтеров. Сам знаешь — Север и так здоровье отнимает, а уж угольные шахты на том Севере… Мой тебе совет — поезжай в Крым, присмотрись. Если там есть кто у тебя — еще лучше. За весь Крым — не скажу, но вот мне нравится — примерно от Феодосии до Судака, может чуть дальше — до Морского. И места красивые, и климат — благодать. Фрукты-овощи, витамины…
— Так, Юрка! У меня же кореш в Береговом, рядом с Феодосией! Уж сколько раз звал, говорит — домишко подберем. Он-то умнее оказался, уже давно там. И семью завести успел, а не так как я, дурень!
— Ну вот видишь — может все у тебя еще сладится, а? Трофим Игнатович? Держи хвост пистолетом, норильчанин!
Уже уходя, услышал:
— Ты, Юрка, не боись, сойдемся мы с тобой, по цене! Нормально будет! И еще… вот скажи… интересно мне — а сколько тебе лет?
— Шестьдесят два… было…
И уже совсем отойдя услышал:
— Ишь ты как…
Ну да, деда можно и пожалеть — ему здесь и пообщаться-то не с кем. Родни — выходит и нет, знакомыми — тоже не обзавелся. Бирюк, как есть. А с другой стороны — он же сам свою жизнь так вывел, кого винить? И вот так признать свою «инаковость» я — не боялся. Ну кому он тут рассказывать будет? Нет у него здесь близких.
В субботу утром, я встал как обычно — пробежка, тренировка, завтрак. Потом — натаскать воды бабулям. Согрел воды, помыл голову — а то неудобно будет, если волосы грязные.
М-д-я-я-я… а ведь Галина-то права — вот одеть мне — нечего совсем. Как-то я и упустил это. Все те же «трикошки» и футболка, правда все — чистое, постиранное и отглаженное. Кеды даже почистил, как мог. И здесь правда — менять их пора, пока совсем не развалились.
Уже закончив сборы, услышал звонкий голос Нади, которая здоровкалась с бабой Машей.
— Парнишки-та тваи где? — баба Маша стоит в ограде, вытирая руки — из стайки вышла.
— Да вон — мамке завела! Да мы ненадолго, баб Маша — туда и назад, — успокаивает Надя бабушку.
— От — придумал-та тожа чё — стричься ему у Верки приспичила! Чё вон все мальчишки бы к Верки и бегали ба! Уж она бы их всех и подстригла да научила всякому нипатребству-та, — ворчит бабушка, не подозревая, что только подогревает интерес к пресловутой Верке!
Надюша — чудо как хороша! Волосы — в простой русый хвост, задорно так болтающийся за плечами. А вот это как-то баба Дуся — проглядела, не положено Наде так вот волосы уже носить — она дама, замужем побывала, ну и что, что разведена — положено косу, или лучше — вообще
