Скопа Московская (СИ) - Сапожников Борис Владимирович
— Сомкнуть ряды! — выкрикнули команду ротмистры, и строй сбился плотно, колено к колену. — Шапки надвинь! — и те из гусар победнее, кому на шлем не хватило, плотнее нахлобучивают на голову шапки, чтобы не потерять её в бою, что было невероятным бесчестьем для гусара. — Вперёд! — и строй переходит на лёгкую рысь, значит, половина расстояния до врага пройдена. Ещё немного, всего несколько сотен быстрых конских шагов, и вот уже звучит команда. — Пики к бою! — И все разом пускают лошадей в галоп, а длинные пики нацеливаются на врага.
Московитов, засевших в гуляй-городе, повреждённом во время ночной вылазки, и кое-как залатанном после неё, уже хорошо видно, как и их союзников. Они стоят за рогатками, выставив пики, готовятся принять удар гусарии. Глупцы! Им не выдержать его. Вот прямо сейчас настоящий таран обрушится на московитскую пехоту и их союзников. Обрушится всей мощью сотен конских тел и длинных копий, закованных в сталь всадников, последних рыцарей Европы. Несокрушимой кавалерии, которой никто не может противостоять на поле боя.
Мимо занятых стрельцами крепостиц гусары пролетели на галопе, готовясь ударить по московитам со шведами. Никто даже взгляда туда не бросил — на что там глядеть? На московитов, что остались верны никчемному царьку. Да на них уже насмотрелись в Калуге, а после в походе. Вот такие же точно, в куцых жупанах да шапках, жмутся к своим рогаткам, трясутся от страха перед гусарией. Эти, в крепостицах, наверное, тоже зубами стучат, глядя как мимо несутся гусары и молятся о милости Господу, что гусары сегодня на их стороне, что пики и концежи им не грозят.
И очень зря не смотрели на крепостицы и засевших в них стрельцов Трубецкого, несущиеся мимо гусары. Потому что обрати кто из них внимание на крепостицы, он увидел бы, что около пушек не осталось наёмных канониров, все куда-то подевались, как корова языком слизала. Но главное пушки в крепостицах нацелены были не на гуляй-город — их жерла смотрели прямо на скачущих мимо ляхов и их союзников.
— Па-али! — раздалась команда, и сотни стрельцов, а вместе с ними десятки орудий, установленных в крепостицах, дали слитный залп.
Лишённых тяжёлой брони панцирников вместе с казаками и калужскими дворянами этим залпом просто смело. Сколько их погибло в первый миг и не сосчитать.
За первым последовали второй и третий залпы. Калужские стрельцы Трубецкого били умело, перезаряжали пищали быстро, не особо уступая в этой науке лучшим стрельцам Московского приказа. Пушки отставали, потому что заряжали их те же стрельцы, не особенно привычные к обращению с нарядом, даже малым. Не знали команд, а без них заряжать и стрелять из пушек было не так-то просто. Но справлялись как-то, и малые орудия палили по гусарам.
* * *
Увидев, как из крепостиц открыли ураганный огонь по атакующим гуляй-город гусарам и прикрывающим их с флангов панцирникам, конным казакам и калужским дворянам, я не успел отдать приказа поддержать огнём неожиданно переметнувшихся на нашу сторону стрельцов Трубецкого. Меня опередил Валуев, а вообще мне кажется Паулинов, который почуял неладное ещё раньше, первым велел навести все пушки на пространство перед разбитой в ночной вылазке городьбой нашего табора, и готовиться дать залп по атакующим гусарам. Валуев же, опередив меня, приказал всем затинщикам бежать к городьбе и палить по врагу.
Ляхи и их союзники, которых сейчас натурально истребляли, оказались в огненном мешке. Да ещё и покруче, чем под Смоленском, потому что палили по ним теперь не только с фронта, но и с флангов и тыла. Стрельцы били из пищалей, затинщики из своих тяжёлых пищалей, наёмники из мушкетов. Пули и ядра вышибали гусар из сёдел, ломали ноги коням, а кое-кого валили наземь прямо с лошадью. Что характерно, не поднимался ни человек, ни скакун.
— Дворянство! — выкрикнул я, первым кидаясь к своему аргамаку. — В сёдла! Делавиль, Горн! — обернулся я к командирам шведских и наёмных кавалеристов. — Вы хотели свою долю в трофеях? Скоро вы её получите.
Уже с седла я обратился к Делагарди, который строил пехоту для атаки.
— Верно мыслишь, Якоб, — кивнул я ему. — Бери под своё начало и солдат нового строя и поспешай за нами. Как гусары назад подадутся, мы всей кавалерией ударим по ним, и даст Бог погоним до самого королевского стана. А там уже без пехоты и стрельцов не обойдётся. Так что поспешайте за нами, ног не жалея.
— Не отстанем, — ответил явно воодушевившийся Делагарди.
Конечно, не отстанет, когда всадники Делавиля и полковника Горна будут трофеи между собой делить. Надо же и себе долю прихватить, и нет в этом ничего дурного. Денег от царя Василия не дождёшься, несмотря на все договоры, которые я подписывал, а царь одобрял. Так что наёмники спешили вознаградить себя сами, и хорошо, что за счёт ляхов, а не как после Тверского сражения, когда они брали всё, что хотели с русского населения. Тогда я ничего поделать не мог, сейчас же должен был не допустить повторения.
— Огарёв, — нашёл я взглядом стрелецкого голову, и жестом подозвал к себе. — Твоим стрельцам тоже поспешать надобно. Не отставать от солдат нового строя и свеев с немцами. Наряд брать только полковой, в таборе оставь раненных да две сотни резерва, а остальных выводи в поле. Надо добить ляхов, пока не опомнились.
— Всё исполню, — закивал Огарёв. — Добьём ляшскую гадину в её логове!
Я вернулся к выстроившимся для атаки дворянам и детям боярским. Кони наши хоть немного отдохнули, пока гусары готовились к атаке. Теперь неторопливость врага обернулась против него.
— Захар, Прокопий, Граня, Михаил, — обратился я сразу ко всем воеводам, — нам бить сейчас ляха. Бить крепко и гнать до самого лагеря. А там может и возьмём их короля!
Хованский уже велел посохе растаскивать рогатки, освобождая место для атаки поместной конницы. Нам же осталось дождаться, когда гусары обратятся в бегство, чтобы ринуться на них, сесть на загривок, прямо как вчера, только с куда более успешным результатом.
Гусары бросились прочь с поля боя, прежде чем поместная конница, которую я вёл, вышла из гуляй-города. Гибнуть под пулями и ядрами никто не хотел — толку в такой смерти нет, а потому надо как можно скорее бежать, спасать свою жизнь. Да не просто бежать, а как вчера перестроиться и ударить снова. Вот только этого-то я им позволить и не собирался. Потому-то и кинул в атаку всю поместную конницу, сам повёл вперёд дворян и детей боярских, потому и прямо приказал наёмникам и шведам Горна следовать за нами, поманил их богатой добычей. Сейчас нам важнее всего не дать гусарии собраться после того, как их расстреляли. Потому что сил у Сигизмунда ещё вполне достаточно, чтобы снова взять полуразрушенные крепостицы, посадить туда венгерских гайдуков, которые уж точно не изменят, и после нанести новый удар. Хотя бы и завтра. Однако этого удара мы точно не выдержим. А потому надо бить врага здесь и сейчас, бить так, чтобы уже не оправился, бить пока он слаб и разбит. И поместная конница вылетела из гуляй-города, обрушив свой гнев на отступавших гусар.
Я первым настиг врага, первым рубанул его через спину, с оттяжкой. Доспех там был послабей, чем на груди и плечах, и не выдержал удара. Гусар нырнул лицом вперёд, склонился почти к самой гриве своего коня. Что с ним было дальше, не знаю. Моя злой аргамак пронёс меня мимо, к следующей цели. Следующему врагу, которого я срубил, ударив в спину. Всадники поместной конницы нагоняли гусар и рубили их без жалости. Те отбивались саблями и концежами, побросав пики, однако собраться и дать нам отпор уже не могли. Потери в огневом мешке, из которого они вырвались, окончательно подорвали их боевой дух. Теперь гусары спасались, думая лишь о себе. Вырваться самому, спастись, отбиться, на остальное — плевать. И мы сидели у них на загривке, вцепившись зубами, рубили их, не давая собраться, дать отпор.
Как оказалось гусарские крылья отлично защищают от удара сзади, наверное, для этого их и крепят к седельной луке. Крылатых гусар не достать сзади мощным ударом по спине, крыло мешает, не даёт нанести прицельный удар. Приходится подъезжать сбоку, там, где враг уже может и отбиться. Меня это не останавливало, как и других дворян и детей боярских. Мы рубились на полном скаку с удирающими — лучше слова не подобрать — гусарами. Рубились отчаянно и жестоко, обменивались ударами. Многие гусары показали себя отменными рубаками, они ловко отбивались, даже гоня коней во весь опор. И заносчивость, беспечность, часто стоили ранений, а то и жизни иным дворянам и детям боярским. Наёмные рейтары предпочитали расстреливать гусар из пистолетов, подъезжая к ним почти в упор, но недостаточно близко, чтобы те сумели отмахнуться саблей или концежом. Пуля с такой убойной дистанции, даже пистолетная, часто выбивала гусара из седла или заставляла его упасть на шею своему коню. Быть может, многие из них оставались живы, но тем хуже для них — таких ждёт плен и долгое ожидание выкупа от семьи или обмена пленными по случаю перемирия.
