Скопа Московская (СИ) - Сапожников Борис Владимирович
* * *
Король снова швырнул под ноги подзорную трубу. Однако теперь не стал топтать её. Некогда. Бежать надо!
— Ваше величество, — подскочил к нему верный Новодворский, — вам следует покинуть лагерь. В этот раз мы можем не отбиться от московитов. Это не дерзкий рейд, как под Смоленском, это уже полноценная атака.
— Вейер! — выкрикнул король. — Велите своим ландскнехтам защищать лагерь! Московиты не должны ворваться сюда!
— Слушаюсь, ваше величество, — кивнул староста пуцкий, однако сделать это оказалось, куда проще нежели сделать.
Жолкевский вместе с Балабаном строил последних гусар — тех, кто не вышли в поле, а остались при королевской особе. Но их было мало, слишком мало, чтобы остановить сорвавшихся с цепи московитов.
Ещё какой-то час назад победа была почти в руках у короля и его верного гетмана, но теперь всё изменилось в одночасье. Предательство стрельцов Трубецкого изменило ход сражения. В считанные минуты погибли и были выведены из боя десятки гусар, а оставшиеся стремительно отступали (да что там себя жалеть — бежали!) к королевскому лагерю. Надежды на то, что они соберутся и отразят удар не было. У них на плечах висела вся московитская и союзная им шведская кавалерия, не давая им прийти в себя. И хуже того, через поле быстрым маршем шагала пехота. Все эти стрельцы, наёмники и даже московитские пикинеры. Они сумеют развить успех поместной конницы, и королевскому лагерю точно не устоять.
— Александр, ты должен прикрывать короля, — велел племяннику Жолкевский. — Даже ценой свой жизни. Спасти его величество твоя наиглавнейшая задача.
Напутствовав Балабана, который не особенно и нуждался в этом, гетман поспешил к королю.
— Ваше величество, скорее в седло, — обратился он к Сигизмунду. — Мой племянник со своими гусарами защитит вас. Поспешите, московиты скоро будут здесь!
— Благодарю вас, пан гетман, — кивнул ему Сигизмунд, и тут же ловко вскочил в седло поданного ему кровного жеребца. — Защищайте лагерь сколько можете, — велел на прощание король и окружённый гусарами Балабана поспешил покинуть лагерь.
— Как же, защищать, — сплюнул себе под ноги Жолкевский. — Было бы тут что защищать.
В лагере едва не разгорелся бой, которого король то ли не заметил, то ли предпочёл не обращать на него внимания. Оставшиеся здесь стрельцы Трубецкого заперлись в своей части стана и отстреливались от венгров, которых гетман отправил, чтобы покарать предателей. Казаки Заруцкого, у кого были кони, вскочили в седло, усадили в возок свою самозванную российскую императрицу, и были таковы. Безлошадных же попросту бросили на расправу полякам и тем же венграм. Казаки дорого продали свои жизни, даже сумели прорваться к занятой стрельцами части лагеря, однако те не пустили их к себе, и прямо у рогаток, которыми отгородились стрельцы, казаков перебили всех до последнего.
— Берите только самое ценное, — раздавал приказы слугам Жолкевский. — Бросайте остальное. Надо убираться отсюда следом за его величеством.
— Мои ландскнехты не будут стоять насмерть, — заметил подъехавший к нему Вейер, — если увидят, как панство удирает из лагеря.
— Вам я советую не отставать, пан Вейер, — усмехнулся Жолкевский. — Здесь уже всё проиграно, пора жизни свои спасать. А немцы пускай постоят, да поторгуются с Делагарди. Это займёт московитов на какое-то время.
Сам он поспешил к обозу, откуда, окружённый слугами и пахоликами, поспешил покинуть лагерь. Королевское войско перестал существовать.
Влетев в лагерь гусары обнаружили пустоту. Нечего оборонять, да и спастись тут не выйдет. Из московитской части лагеря, где засели оставшиеся стрельцы Трубецкого, по ним открыли огонь из пищалей и полковым пушек. Поэтому гусары буквально пролетели насквозь королевский стан и погнали коней дальше, прочь отсюда, прочь из проклятой Московии. Как бы хорошо всё ни начиналось, завершение кампании вышло хуже некуда.
Их не преследовали. Поместная конница и наёмники, ворвавшись в королевский стан, тут же взялись за самое интересное — за обоз. Удиравшие во все лопатки ляхи не успели взять с собой почти ничего, кроме заводных коней, и потому сегодня трофеи были очень богатые. Пехота хотя и отстала и конницы, однако вскоре тоже присоединилась к грабежу обоза, и каждый немецкий наёмник, солдат нового строя и стрелец вознаградил себя сам. Брали столько, сколько могли взять, трофеев хватало на всех. Конечно, кое-где из-за них вспыхивали короткие стычки, в основном между дворянами и наёмниками, однако их быстро гасили офицеры. Главным аргументом всегда было — тут всем хватит.
* * *
Несмотря на то, что я ворвался в королевский лагерь одним из первых, но к грабежу обоза, само собой, не присоединился. Не за трофеи воюю. Взяв с собой выборных дворян и Ляпуновых с Бутурлиными я первым делом направился к отгородившемуся от остального лагеря стану стрельцов князя Трубецкого.
Там меня ждала встреча не слишком неожиданная, однако всё равно неприятная. Вместе с Трубецким меня встречал князь Дмитрий Шуйский. И на лице его было написано такое торжество, что я внутри передёрнулся от неприязни.
— Привет тебе, Михаил, — первым заговорил князь Дмитрий. — Как видишь, спасли мы отчизну вместе с князем Трубецким. Без его стрельцов не победить тебе.
— И тебе привет, Дмитрий Иваныч, — ответил я со всем вежеством, на какое было способен сейчас. — Спасибо тебе и князю Трубецкому за стрельцов. Без них и правда нам бы туго пришлось нынче.
И ведь не поспоришь. Прав князь Дмитрий, во всём прав. Лишь предательство Трубецкого, который вовремя переметнулся на нашу сторону, спасло сражение. Без этого не было бы огневого мешка, где разметали гусар и почти уничтожили их союзников. Не было бы погони, которая стоила жизни многим ляхам. Не было бы взятого королевского лагеря. И не было бы ещё одного знатного пленника.
* * *
Ян Пётр Сапега так и не поднялся с кровати. Ранение оказалось тяжелее, нежели думали лекари, обещавшие его старшему кузену поставить Яна Петра на ноги. Ему готовили возок, однако не успели. Лев Сапега велел пахоликам на руках вынести младшего родича из шатра, но тот отказался.
— Я не могу сесть в седло, Лев, — покачал головой он, — а возок подготовить уже не успевают. Спасайся сам. Московиты, какие они ни были дикари, не станут убивать меня. Посижу в Москве, а там как мир будет, вернусь домой.
— Я выручу тебя при первой возможности, Ян, — положил ему руку на плечо Лев Сапега, и поспешил покинуть шатёр, да и сам королевский лагерь, который вот-вот станет добычей московитов.
А вскоре после этого в шатёр к Яну Петру вошёл сам московитский воевода, князь Скопин в сопровождении бояр, среди которых Ян Пётр узнал предателя Трубецкого.
* * *
Как подсказывала память князя Скопина, он сражался с Яном Петром Сапегой под Калязиным и при Александровской слободе. Однако видеть его мне пришлось впервые. И выглядел раненный польский магнат далеко не лучшим образом. Выстрел в упор от князя Ивана-Пуговки подорвал его здоровье, надолго загнав в постель, что и не дало Яну Петру возможности сбежать вместе с остальными офицерами. Он и сейчас лежал на походной койке в своём шатре. Слуги подложили ему под спину побольше подушек, чтобы он мог хотя бы полусидеть, сохраняя видимость достоинства.
— Я сдаюсь на вашу милость, — заявил первым делом Сапега, — пускай и не верю в неё.
— Ты служил самозванцу, — напустился на него князь Дмитрий, уверенно взявший на себя роль главнокомандующего в нашем войске, — и тебя бы в железа заковать, как дружка твоего Зборовского. Да помрёшь ещё. Посидишь с ним вместе, будет вам о чём поговорить.
— Если бы не предательство, — Сапега яростно сверкнул глазами на Трубецкого, — вам никогда не победить нашу армию. Но сегодня слепая удача была на вашей стороне, и мне ничего не поделать.
