Национальность – одессит - Александр Васильевич Чернобровкин
Затем главный инженер поменял тему разговора, поинтересовался, кто я по жизни, как учусь, как отношусь к студенческим бунтам, летним и осенним событиям.
— Свобода — она не снаружи, а внутри тебя. Пока что меня все устраивает, кроме бомбистов. Если станет еще хуже, перееду заграницу, — изложил я свою жизненную позицию. — На данный момент меня здесь ничего не держит, значительную часть жизни провел вне России, знаю несколько языков, деньги есть, так что иммиграция для меня не проблема.
— Молодым легко уехать в другую страну, — поделился личным опытом Матиас Карлович Шютц.
92
Первые испытания ацетиленового резака я провел в катакомбах, чтобы испытание проходило в условиях, приближенных к боевым, притащив туда в мешках два баллона, трехлитровый с кислородом и пятилитровый почти полный воды, шланги, кусок стали толщиной миллиметра четыре и жестяную банку с карбидом. В отсеке зажег свечу и прилепил ее к уже подгнившей доске, принесенной сюда летом, зарядил карбид в баллон с водой, успев бронзовым ключом закрутить крышку с вентилем до того, как пена полезла через край, подсоединил шланги. При этом вспоминал, как в детстве, стырив куски карбида у коммунальщиков, ремонтировавших постоянно рвущиеся трубы водопровода или канализации, делал бомбы, затолкав его в шахтерскую алюминиевую флягу, которые в Донбассе валялись на мусорниках, завинтив крышку и отправив в шлам — отстойник для воды, выкачанной из шахты — в надежде оглушить рыбу. Взрывы были не очень, как и рыба в шламе. Главное, что бабахнуло. Если в детстве ничего не взрывал, значит, ты девочка, а если продолжаешь делать это взрослым, значит, все еще мальчик.
Открыв оба вентиля на резаке и услышав шипение газов, поднес к соплу горящую спичку. Полыхнуло сразу, но пламя было жиденьким. Я добавил ацетилена и убавил кислород. Стало лучше. Покрутив вентили, добился того, что струя пламени стала узкой и синеватой. Прислоненный к щербатой стене лист стали первое время никак не отреагировал. Я уже думал добавить еще ацетилена, когда увидел, что металл начал краснеть, становиться ярче. Вскоре появилась узенькая дырочка, капельки красного, стекающего металла. Я повез резак вниз, преследуя желтовато-красную «слезу». Точно смирившись с неизбежным, металл перестал сопротивляться. Я вырезал кривой прямоугольник, второй и третий побольше, а четвертый, самый большой, не довел до конца. К тому времени отсек был заполнен дымом, глаза резало, а в горле першило. Я вышел в коридор, отдышался, посмотрел на часы, вспомнив, что не засек время начала испытания. Ладно, это не важно. Главное, что одной небольшой зарядки карбида хватит на то, чтобы прорезать не меньше двух дыр в несгораемом шкафу. Я перетащил баллон с водой и осадком — гашеной известью — в большее помещение, где вылил содержимое. Куски порезанной стали разбросал по проходам. В такой влажности они через пару недель превратятся в ржавчину.
В воскресенье утром, позавтракав у раскольников, я поехал на Молдаванку. Оставив Павлина в переулке, прогулялся к пивной. Летняя веранда была пустой. Думал, что и в помещении будет так же, но там сидело аж три компании, причем в одной из пяти человек были Бубен и Хамец. Первый сидел лицом к входу, увидел меня. Я кивнул еле заметно и вернулся на веранду.
Подельники появились через минуту.
— Думали, ты уже свалил с Одессы, — сообщил Хамец.
— Не дождетесь! — шутливо произнес я.
— Да мы и не ждали! — на полном серьезе заверил Бубен.
— Значит так, — начал я без раскачки, — медвежатник уехал на родину, поэтому банки отпадают, нужен несгораемый шкаф с драгоценностями на хорошую сумму: ювелирный магазин или мастерская.
— А шо не так с деньгами⁈ — удивился Хамец.
— Они бумажные, сгорят, — объяснил я. — Увидишь, когда буду вскрывать, сам поймешь.
— Таки есть одна! — радостно вспомнил Бубен. — Осенью Хаим Кривой со своими взял ювелирку на углу Кузнечной и Тираспольской. Там дворник ночной та еще пьянь! Подсунули ему бутылку казенки, он и отрубился. Они взломали дверь черного хода, почистили мастерскую по мелочи, сотни на две всего, а шкаф ни взломать, ни утащить не смогли, хотя работали впятером. Говорил, что еле-еле с места сдвинули.
— Сходите разведайте там всё. Если можно зайти без проблем, сработаем в ночь на следующее воскресенье, — предложил я
— Лучше на субботу. Хозяин мастерской — иудей, будет шаббатить, — иронично посоветовал Бубен.
— Таки да, — подержал Хамец.
— А ты не будешь? — подколол я его.
— Не всем же быть праведниками, кто-то должен страдать за весь наш народ! — ухмыляясь, ответил мой подельник.
Мы договорились встретиться здесь в среду после обеда, когда у меня закончатся занятия, уточнить детали. Бубен и Хамец вернулись в пивную, где сидели на хвосте у своего коллеги, ночью щипнувшему лебедя — обворовавшего пьяного, прикорнувшего в сквере на скамейке, а я поехал домой, чтобы написать очередную рецензию для газеты «Одесские новости» о пьесе, которая, как было написано на афише, с восторгом встретила московская публика, и которую без восторга посмотрел вчера вместе со Стефани. За годы жизни в будущей столице у меня сложилось мнение, что московская публика — это свита голых королей. Так вот она уже́.
Рецензию на постановку «Человек и сверхчеловек» заведующий отделом культуры Балабан прочитал по диагонали, хмыкнул и сказал:
— И от других слышал нелестные отзывы о постановке. Теперь точно не пойду.
Через несколько дней после выходы номера с рецензией Алексей Семенович позвонил мне и рассказал забавную историю. Градоначальник Одессы генерал-майор Григорьев Аполлон Гаврилович, которому принадлежит крылатое выражение «Есть только две мировые партии: сытые и голодные», запретил постановку, поскольку главный герой — революционер, а прочитав мое мнение о ней, отменил свое решение со словами «Пусть смеются над этим идиотом». Теперь на пьесу аншлаг, причем билеты проданы на месяц вперед.
— Надо же, отрицательный отзыв оказался лучше положительного! — весело сообщил завотделом.
— Реклама не бывает хорошей или плохой. Она или сработала, или нет, — подсказал я.
— Вот об этом я и хочу поговорить, — продолжил он. — Директор театра предлагает вам контрамарку до конца сезона. Можете писать что угодно, но почаще.
— Передайте ему, что я хожу с дамой, поэтому мне нужны две билета в середине первого ряда амфитеатра и полнейшее инкогнито, чтобы никто из театральных не знал, кому они выданы, — потребовал я, надеясь, что оставят меня в покое.
Не тут-то было! Алексей Семенович позвонил на
