Национальность – одессит - Александр Васильевич Чернобровкин
— На первом, — ответил я.
— Мой сын учится на третьем, — сообщил он, открыв входную дверь и предложив мне, как гостю, зайти первым.
— Миша Шютц? — догадался я.
— Да, Михаэель, — подтвердил он, остановившись в коридоре, который уходил в обе стороны, возле чугунно-деревянной лестницы на второй этаж. — Знаете его?
— Пересекались в химической лаборатории, — сообщил я.
— К нам на экскурсию? — спросил он.
— Нет, баллон заправить кислородом. Нужен для опытов, — соврал я.
— Что исследуете? — поинтересовался главный инженер.
— Целлулоид. Создаю разных цветов, — продолжил я развивать легенду.
Я действительно занимался изготовлением разноцветного целлулоида. Сперва захотелось получить окраску «под малахит», какими будут корпуса у аккордеонов, баянов, гармошек. Сейчас их делают из дерева. Пытался добиться смешивания цветов, добавляя краски по очереди, а потом додумался изготовлять разных цветов, мелко нарезать и переплавить. Иногда получались очень интересные варианты. Правда, их нельзя было повторить, но, может, это и к лучшему, каждый образец будет оригинальным.
— О, так это, видимо, о вас мне рассказывал сын! — радостно произнес господин Шютц. — Если не спешите, давайте пройдем ко мне в кабинет, поговорим о целлулоиде. Меня он тоже интересует.
— Не спешу, но надо оплатить заправку баллона и дать распоряжение кучеру, чтобы потом не ждать, — сказал я. — Где у вас касса?
— Пойдемте, я распоряжусь, чтобы вам заправили бесплатно, — предложил он.
В приемной у него скучала за столом с пишущей машинкой и телефонным аппаратом секретарша в сером глухом платье, мымра лет сорока — редкие волосики и сопля из носика, для которой, судя по кислому лицу старой девы, все мужчины — враги, потому что не способны разглядеть ее внутреннюю красоту. То-то им достанется, если такое вдруг случится!
— Мариэтта Петровна, приготовьте нам… — он повернулся ко мне: — Кофе, чай?
— Чай с лимоном, — ответил я.
— … а мне, как обычно, — продолжил главный инженер. — Потом позвоните в компрессорную, пусть возьмут баллон с дрожек, что возле крыльца, и заправят кислородом.
Кабинет у него был большой. Кроме Т-образного стола с телефоном и стульями по обе стороны длинной ножки, еще журнальный столик, на котором находилась шахматная доска с незаконченной партией, два кресла и два книжных шкафа. Возле двери деревянная вешалка на четырех лапах, на которой висели черное пальто с серым каракулевым воротником и серая каракулевая шапка. Главный инженер Шютц Матиас Карлович снял и повесил на свободный крючок рабочий халат, оставшись в дорогом темно-сером костюме-тройке, чистом и наглаженном, осторожно переставил шахматы на рабочий стол, после чего пригласил меня занять кресло и сам сел во второе.
— Почему вас заинтересовал именно целлулоид? — начал он.
— Потому что за пластмассами будущее, — предсказал я. — Кто сейчас войдет в этот бизнес, тот и снимет сливки.
— Собираетесь завести свое дело? — полюбопытствовал он.
Такая мысль у меня была, но, когда денег стало больше, чем успевал тратить, как-то привяла. После этого вопроса опять постучала снизу или сверху, пока не понял.
— Почему нет⁈ — произнес я. — Если работаешь на других, богатеют они. Так что лучше работать на себя.
Зашла секретарша с подносом, поставила на журнальный столик чашку кофе для своего босса, мне чай и посередине — хрустальную конфетницу на ножке, заполненную почти до верха.
Мы поблагодарили, и она удалилась с видом выполненного не менее трех раз супружеского долга.
— Есть на это деньги? — отпив кофе, поинтересовался главный инженер.
— На такой завод, как ваш, нет, конечно, но на каменное здание, небольшую установку по производству целлулоида и пресс для изготовления продукции найду. Летом я купил в Париже журнал, в котором описана новая линия, более производительная, дешевая и простая в изготовлении. Уверен, что наши машиностроители справятся с таким заказом, а значит, обойдется дешевле. Кислоты, серную и азотную, буду покупать у вас. Сперва займусь тем, что попроще: пуговицы, расчески, портсигары, оправы для очков, футляры, пеналы, линейки, треугольники, лекала… Появятся прибыль, перейду на корпуса для музыкальных инструментов, детские игрушки: кукол вместо матерчатых, набитых опилками, солдатиков вместо оловянных, ванек-встанек, погремушек, автомобильчиков, аэропланов… Да много что можно производить. На этот счет у меня много идей, — поделился я планами, возникшими прямо сейчас.
— Что за журнал? Не дадите посмотреть? — спросил он.
— «Американского химического общества». Номер не помню. Я подарил его университетской библиотеке. Пусть Михаэль поймает меня между лекциями, сходим вместе, покажу, какой, — предложил я.
— А что за опыты вы проводите с целлулоидом? — спросил Матиас Карлович.
— Научился окрашивать его в разные цвета, делать многоцветным, в том числе под малахит, мрамор. Мне кажется, изделия такой расцветки будут покупать лучше, — сообщил я.
— Да, красивый, привлекательный вид — это очень важно для обычных покупателей, — посмотрев на меня оценивающе, согласился главный инженер.
Два дня назад преподаватель по технической химии, заслуженный профессор Петриев поинтересовался, чем я занимаюсь в лаборатории, проводя там прямо таки неприлично много времени для студента. Знать бы, какая сволочь настучала⁈ Про карбид рассказывать нельзя, поэтому я поделился своими результатами по окраске целлулоида.
— Не могли бы вы изложить все это в письменном виде: последовательность процессов, дозировка, результат? — спросил заслуженный профессор Петриев. — Опубликуем в альманахе «Записки Новороссийского общества естествоиспытателей», а то от нашей кафедры давно ничего не было. Научная работа студента первого года обучения — это очень большой плюс для всех нас!
— Вы считаете, что мои опыты достойны внимания ученых⁈ — удивился я.
Никак не привыкну, что химия только набирает обороты, смотрю с высоты двадцать первого века.
— Молодой человек, в сравнение с тем, что в последнее время публикуют в альманахе, особенно с историко-филологического факультета, ваша работа по технической химии будет тянуть на магистерскую диссертацию! — похвалил он. — Жаль, что нельзя получить привилегию на это изобретение.
Привилегия — это, видимо, патент.
— Почему нельзя? — полюбопытствовал я.
— Потому что, согласно закону от тысяча восемьсот девяносто шестого года, привилегию на изобретения в химии не дают, чтобы способствовать развитию нашей промышленности. В итоге иностранные жулики воруют наши изобретения, а мы потом покупаем у них придуманное нами, как было в случае с бездымным порохом, — грустно поведал он.
Видимо, такой закон специально приняли в Российской империи десять лет назад, чтобы моя фамилия не осталась ни в каких официальных документах, повлиявших на историю. Я должен быть бойцом невидимого фронта. В Порт-Артуре проскочило с документами, может, потому, что архивы были сожжены нашими или японцами.
Я пересказал главному инженеру Шютцу свой разговор с профессором Петриевым.
— Сам сталкивался с этим. Пришлось через поручителей получать патент в Германии, переплачивать, — пожаловался он и предложил: — Пейте чай, а то остынет.
Конфеты были в фольге,
