Император Пограничья 1 - Евгений И. Астахов

Захар меж тем метался вокруг меня наседкой.

— Ой, барин мой дорогой! Что ж делается! — причитал Захар, дёргая себя за клочковатую бородёнку. — Ушицу бы вам согреть, травок заварить… Да как же вы так управились-то с душегубами⁈

— Не причитай, Захар, — оборвал я его метания. — Лучше проверь, живы ли эти молодцы.

— Батюшки-светы! — всплеснул руками слуга, опасливо приближаясь к телам. — И то верно, барин. Ох, не к добру это, не к добру… Отродясь вы так не дрались! То есть, простите великодушно, может и дрались, да я запамятовал…

— Не мельтеши под ногами! — рыкнул сержант.

Однако слуга только махнул рукой и продолжил причитать:

— Вот ведь лиходеи какие! На ночь глядя, к честным людям… А ну как они не одни были? Может, там ещё прячутся, а? Ой, что ж теперь будет-то, что будет…

Вот ведь шут!

— Сержант, здесь ещё один! — заорал вдруг боец, споткнувшись о неподвижное тело в кустах.

— Говорил же, их было двое, — бросил я равнодушно.

И тут же рявкнул командирским басом:

— Перевяжите этому раны! Допросить его нужно, и живо!

Солдаты невольно вытянулись и бросились выполнять. Даже Могилевский дёрнулся, будто ужаленный, но тут же смерил разгневанным взглядом и меня, и своих подчинённых, заметавшихся вокруг. Взгляд его не сулил им ничего хорошего. Понять его можно, нарушение субординации во всей красе.

Ничего, пускай привыкает. Инициативу он уже упустил, да и передо мной виноват. Должен был обеспечивать безопасность, а сам проворонил убийц. Так что теперь только и может, что сверкать глазами, да показывать расторопность.

Пока пленника обматывали бинтами, сержант оттянул ворот его рубахи и присвистнул сквозь зубы:

— Каторжная птичка! Сидел за разбой и душегубство, ни много ни мало. Где ж вы, Платонов, таких друзей отхватили?

На коже несостоявшегося головореза виднелось зажившее клеймо в виде уже порядком оплывшего черепа.

— Допросить сможете? — кивнул я на пленника.

Так то я и сам умею вытягивать из людей информацию. Особенно из тех, кто на этом свете загостился. Вот только методы сильно удивят окружающих своей радикальностью.

А для душегуба вопросы от сурового вояки будут звучать солиднее, чем от хилого дворянчика.

Сержант на мой вопрос только кивнул.

Глаза убийцы забегали. Губы скривились в злой усмешке:

— Не твоего ума дело, служивый. Захотели пришить щенка, вот и пришли. А ты не лезь, целее будешь.

Могилевский аж побагровел от наглости. Склонился к раненому и прошипел в бледнеющее от недостатка крови лицо:

— Ах ты паскуда окаянная! Да я тебя в петлю самолично засуну и не поморщусь! А ну говори, кто подослал, не то живьём в этом лесу и закопаю!

Головорез скрипнул зубами, но угроза развязала его язык:

— Графиня это… Белозёрова. Сказала пацана извести за то, что дочку ейную опозорил. Мы люди подневольные, делаем, что велят.

Сержант перевёл вопросительный взгляд на меня

— Понятия не имею, о чём он, — я пожал плечами. — Впервые о такой слышу.

Однако в памяти всплыло лицо той женщины с площади, наполненное неприкрытой ненавистью.

Раненый, видимо оценив масштаб своих увечий, застонал и попытался приподняться на локте:

— Помилуйте, господин хороший! Спасите душу грешную, а уж я всё как на духу выложу! Про то, как графиня злодейство задумала, в подробностях расскажу!

— Не дайте ему помереть! — скомандовал офицер.

Стражники засуетились вокруг убийцы, пытаясь остановить кровь, но тщетно. С каждым мгновением тот бледнел всё сильнее, дыхание становилось всё поверхностнее. Наконец он страшно захрипел, закатил глаза и обмяк. Сквозь наспех наложенные бинты стремительно проступала кровь. Похоже, задело крупный сосуд.

— Чтоб тебя! — в сердцах плюнул сержант. — Подох, ирод! Теперь Белозёрова концы в воду спрячет, свидетеля-то и нет.

— Похоже, что так.

— Вам, стало быть, всё одно, боярин? А почему?

Я равнодушно дёрнул плечом:

— Слово какого-то оборванца против графини? Да надо мной любой судья посмеётся. Всё что нужно, я выяснил.

Бойцы порывались обшарить трупы в поисках ценностей, но я жёстко пресёк:

— Руки прочь! Боевые трофеи по праву принадлежат тому, кто забрал жизни павших. Или в вашем войске иные порядки?

Могилевский аж крякнул от удивления:

— Это вы, Платонов, где таких премудростей нахватались? И драться, вон, лихо…

— Наставник у меня был умелый, — безмятежно ответил я.

— Неужто батюшка ваш Стрельца в отставке для вас нанял? Только тот мог так натаскать…

Убеждать в обратном я собеседника не стал и позволил ему верить в собственную теорию.

Пока сержант обдумывал мои слова, я старательно обшарил тела. Широкий нож с волнистым лезвием, дубинка, две фляги — она с водой, другая с бражкой. Годится. Плюс полупостой кошель на поясе главаря.

Внутри оказалось семнадцать серебряных алтынов. В местной денежной системе я не разбирался и не мог определить, много это или мало. В найденных чуть в стороне странных котомках с парными лямками попались запасы провизии, небольшой магический артефакт для розжига, моток бечёвки и плотный свёрток, в котором обнаружилась карта окрестных земель. Весьма кстати!

Забрав трофеи вместе с удобной котомкой, я кивнул Захару и направился к телеге. Захар, всё это время не спускающий с меня глаз, запричитал вдвое громче. Пришлось прикрикнуть, чтоб угомонился.

Могилевский подступил, почёсывая в затылке:

— Скажу вам так, боярин. Ежели потребуется, я готов засвидетельствовать про слова покойника. Насчёт вовлечённости Белозёровой.

Я с усмешкой поблагодарил сержанта. Что ж, Могилевский хоть и прямолинеен как палка, но в нём чувствуется стержень воина — человека чести.

Остаток ночи прошёл тихо. Поутру двинулись дальше, оставив могилы убийц позади. Я в задумчивости поглаживал древко своего нового копья, прислушиваясь к внутренним ощущениям.

Магия всё ещё искрилась в венах, манила неизведанным.

Не знаю, как в этом мире, а в моём у каждого мага имелась Грань — свой личный персональный дар, позволяющий делать нечто особенное, уникальное, подвластное только ему. Я с помощью Оружейной трансмутации превращал дерево, камни и металлы в любое вооружение. И это была лишь первая часть моей Грани. Та, что открылась изначально. По мере роста моей силы, возможности персонального дара значительно расширились.

Примечательно, что использование Грани требовало куда меньше сил, чем обычная ворожба. Словно сама природа помогала человеку в том, что ему предначертано. Конечно, любой достаточно умелый маг мог научиться повторять то, что другому давалось от рождения, но это всегда выходило сложнее, затратнее и требовало