Император Пограничья 1 - Евгений И. Астахов
Эффект, как и ожидалось, потрясал. Противоположно вращающиеся спирали словно цеплялись друг за друга, достигая куда большей силы и плотности. Они резонировали между собой. Я на миг опешил от хлынувшего потока могущества — и тут же взял его под контроль, не давая расплескаться. Вот оно — первое настоящее подчинение дара!
Восторг опьянял не хуже вина, и всё же я заставил себя успокоиться. Не следовало слишком усердствовать с непривычки — магические мышцы ныли от перенапряжения, в висках начинала пульсировать боль, но результат того стоил.
Я откинулся на спинку сидения, переводя дух и прислушиваясь к ощущениям. Дар, ещё недавно казавшийся крохотной искоркой, теперь тлел ровным, уверенным пламенем. Словно перешёл на качественно новый уровень, поднялся на ступень в беспредельной лестнице могущества.
Что ж, сегодняшняя тренировка удалась на славу. Я почувствовал, как губы невольно растягиваются в довольной усмешке. Дорога в Угрюмиху обещала стать дорогой саморазвития и подготовки к будущим свершениям. И первый шаг был сделан.
Аккуратно задавая вопросы разговорчивому слуге, я узнал следующее. Род Платоновых считался древним, но оскудевшим. А мой предшественник, молодой боярин Прошенька Платонов, и вовсе оказался для семьи подлинным проклятием. Мягкосердечный рано овдовевший отец тратил немалые деньги, чтобы замять последствия кутежей, драк и любовных приключений Прохора.
После ареста вольнодумцев старый боярин Платонов и вовсе заложил почти всё имущество, дабы вызволить дитятку из застенков. Но, как я понял, это не помогло. Так что благодаря подобному странному повороту судьбы Угрюмиха становилась единственным владением рода, которое давало право считаться аристократами и сохранить титул.
Через несколько часов повозка уверенно катила по лесной дороге, оставляя за собой снежную колею. Путь наш пролегал меж вековых сосен и елей, чьи кроны смыкались высоко над головой, образуя естественный полог. Косые лучи закатного солнца с трудом пробивались сквозь густую хвою, расчерчивая стволы и тропу причудливыми тенями.
Подлесок, скованный морозом, вплотную подступал к колее — обледеневшие ветви кустарника, обросшие инеем, похрустывали от стужи и норовили задеть, царапнуть. Редкие птицы, жалобно вскрикивая, срывались с голых веток, а в промёрзшей траве, присыпанной тонким слоем снега, изредка мелькали пушистые хвосты юрких зверьков.
Свежий воздух, напоённый смолистым ароматом и стужей, бодрил не хуже хмельного. Я невольно улыбнулся, впитывая знакомые с детства запахи и звуки. Пусть здешний лес и казался гуще привычных королевских угодий, но всё равно дарил ощущение покоя и уединения.
Когда сумерки сгустились настолько, что стало трудно различать дорогу, Могилевский скомандовал ночлег. Повозка свернула на небольшую поляну, и мы принялись обустраивать лагерь.
Вскоре весело потрескивал костёр, распространяя вокруг живительное тепло и аромат горящих поленьев. Языки пламени плясали причудливый танец, отбрасывая на стволы деревьев медово-золотистые блики. Огненные всполохи рисовали на лицах спутников причудливые маски, то скрывая, то подчёркивая черты.
Захар принялся распаковывать котомки, готовясь к ужину. Среди прочего он достал и продемонстрировал, собранную для меня второпях одежду. Моё внимание привлёк тёмный парадный пиджак. На левой стороне груди, над сердцем, красовалась искусная вышивка — чёрный ворон с короной над головой на фоне крепостной стены.
Я замер, разглядывая герб. В моём мире тоже украшали одежду родовыми символами, правда, чаще на плащах и камзолах, а не на пиджаках.
— Ох, барин, — встрепенулся Захар, заметив пиджак, — как же хорошо, что я его прихватил. Нельзя вам в новых землях без герба появляться. Всё ж таки воевода теперь, надо статус показать. Чтоб сразу видели — древний род, не какой-нибудь выскочка.
Могилевский, сидевший у костра, хмыкнул:
— Статус-то, может, и надо показать, да только что толку от этого герба? Птица какая-то общипанная…
— Это не какая-то птица! — вскинулся Захар. — Это символ рода Платоновых! И он на гербе не просто так, верно я говорю, боярин?
Кивком подтвердив слова старика, я с интересом ждал продолжения.
— Точно уже никто не помнит, да только говорят, будто ворон спас основателя рода, — наставительно и с ноткой гордости произнёс старик. — То ли путь ему указал, когда Бздыхи в кольцо взяли, то ли помог убежище найти да Реликтов ценных добыть. В благодарность-то его на герб и поместили.
— А корона? — заинтересованно уточнил Демид, пока я изучал золотистую вышивку.
— Так это ещё дедушка барина, батюшка его батюшки, рассказывал, что род их большие амбиции имел, ещё до развала Империи. Потому и девиз у них такой гордый — «Власть куётся волей».
Я едва сдержал улыбку. Похоже, этот род отмечен самим Всеотцом. Его вороны, Хугин и Мунин, олицетворяют качества, без которых не может быть истинного правителя: разум и волю. Что ж, значит, я не зря попал именно в это тело.
Через некоторое время слуга уступил мне место в кузове повозки, а сам скромно устроился под её днищем. Стражники определили график дежурств, и вскоре почти все погрузились в сон, доверив свою безопасность бодрствующему товарищу.
Я тоже задремал, убаюканный ночной тишиной и усталостью после долгой дороги. Однако вскоре меня выдернул из забытья еле слышный треск ветки где-то в зарослях. Тело среагировало мгновенно, ещё до того, как разум осознал тревогу — старые воинские рефлексы, вбитые годами сражений и похожих ночёвок.
Незаметно приподнявшись на локте, я окинул взглядом поляну. Дежурный стражник, растеряв всю собранность, сладко посапывал, привалившись спиной к колесу повозки.
В моём мире за такое безжалостно секли. Не меньше полудюжины ударов. А если, не дай Всеотец, заснувший дежурный пропустил врага и погиб кто-то из соратников, виновного ждала плаха.
Обругав мысленно нерадивого вояку, я прислушался, поводя головой из стороны в сторону.
Лес безмолвствовал, только ветер еле слышно перебирал листву высоко в кронах. И всё же шестое чувство твердило — опасность рядом, затаилась меж стволов в ожидании момента для броска.
Что ж, посмотрим, кто охотник, а кто дичь. Не в первый раз мне вступать в схватку с неизвестным противником. Медленно, стараясь не делать резких движений, я призвал на помощь свой дар. Прикрыв глаза, сосредоточился на потоках энергии внутри тела и направил крохотный ручеёк силы к глазам. Несколько мгновений ничего не происходило, а затем радужку обожгло знакомым покалыванием. Распахнув веки, я с удовлетворением отметил, что ночной мир обрёл новую резкость и глубину, будто подсвеченный изнутри.
Мой взгляд заметался по кромке поляны, цепко выхватывая детали — и вот оно! Меж стволов в нескольких десятках шагов от лагеря притаились две фигуры, сокрытые ветвями и тенями. Даже моё усиленное магией зрение с
