Крылатый воин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич
— Бывший. В академическом отпуске до конца войны, — ответил я.
— Правильное решение, — похвалил он. — Хорошо, лети сам. Самолет будет готов к одиннадцати ноль-ноль.
За завтраком в большой столовой, где меня посадили за четырехместным столиком, соседи, три сержанта-пилота, посоветовали не спешить. У «Пе-2» двигатели плохо запускаются в холодную погоду, поэтому на ночь сливают воду из системы охлаждения и масло из двигателя, а утром и то, и другое подогревают и заливают по-новой. На это уходит часа два.
У моей «Пешки» бортовой номер тринадцать, нанесенный синим цветом возле кабины радиста. Для меня число счастливое. Перед кабиной пилота на фюзеляже нарисован черной краской осетр с загнутым хвостом — эмблема моего предшественника, менять не стал. Самолет новый, навороченный, электрифицированный по последнему слову техники. Все, что на других, на которых я летал, делалось вручную — уборка и выпуск шасси, тормозные щитки, триммера, закрылки, на «Пе-2» выполняло электричество. Для этого имелись два генератора, аккумуляторная батарея, и на стоянки подключался к аэродромной сети, благодаря разъему в хвостовой части. Корпус цельнометаллической с бронеплитами в важных местах, включая защиту пилота. Штурману и стрелку-радисту повезло меньше. Два двенадцатицилиндровых двигателя мощностью тысяча сто лошадиных сил разгоняли его до пятисот тридцати (теоретически) километров, позволяли подняться на восемь тысяч восемьсот метров и пролететь тысячу двести километров (тоже теоретически) с запасом бомб на внешних и внутренних подвесках общим весом от шестисот килограмм до тонны. Кроме сложности в управлении, недостатками были негерметично закрытые кабины, из-за чего на большой высоте приходилось надевать кислородные маски, и слабое вооружение — впереди неподвижные левый ШКАС калибром семь шестьдесят два миллиметра и правый УБ (Универсальный Березина) — двенадцать и семь, у штурмана ШКАС для защиты сверху сзади и у стрелка нижний УБ. У предыдущих версий все пулеметы были семь шестьдесят два.
Кроме командира Второй эскадрильи, пришли посмотреть, как я буду летать, мои штурман и стрелок-радист (им не разрешили на всякий случай) и все, кому нечего делать, а полетов сегодня нет из-за низкой — около тысячи метров — облачности. На Полигоне базируются еще Пятьсот третий штурмовой полк и Сто шестьдесят восьмой истребительный полк, самолеты «лагг-3» которого будут сопровождать нас во время вылетов на бомбардировку. Подозреваю, что майор Бабанов тоже будет наблюдать из окна кабинета. Оттуда видна большая часть аэродрома и небо над ним. Приятно посмотреть, как ошибаются другие.
— Что это такое? — спросил капитан Шикторов, увидев сагайдак в моей руке.
— Лук-талисман, — ответил я.
Для летчика иметь оберег в порядке вещей. У нормальных в роли талисмана какая-нибудь маленькая вещица. Я студент, с меня спроса никакого. К тому же, побрился утром, а бреют покойников перед тем, как закопать. В общем, тот еще выродок, как, догадываюсь, подумал не только командир Второй эскадрильи.
Механик-сержант Гвоздев докладывает, что самолет к полету готов. Кроме него к самолету «приписаны» два моториста, оружейник и «приборист». Я с умным видом обхожу самолет, пиная правое колесо, накачанное отменно.
В закрытой кабине просторнее, чем в «УТ-2». Я запускаю сжатым воздухом по очереди оба двигателя и, пока они греются, регулирую сиденье под себя по вертикали и горизонтали, потому что стал объемнее. На мне шлемофон, новые зимние меховые куртка и штаны, кожаные перчатки, унты, а за спиной парашют. Я умудрился ни разу не прыгнуть с ним. В авиаклубах каждый обязан совершить два прыжка, без этого пилотом не станешь. В Качинской авиашколе посчитали, что все прошли положенную процедуру, и не сочли нужным тратить топливо на такую ерунду, только повторили укладку парашюта. Каждый обязан сам сделать это, чтобы в последние секунды жизни никого не обвинял. Я сослался на контузию, и мне напомнили, научив. Перед вылетом я уложил по-новой полученный на складе.
За спинкой сиденья бронеплита с подголовником, закрывающая обзор задней полусферы. Там за меня будут наблюдать две другие пары глаз. Обзор вперед и по бокам превосходный. Приборов на панелях больше, чем на самолетах, на которых летал раньше, но расположены, как по мне, удобнее. Механик показал и объяснил мне, что к чему, еще перед началом подготовки самолета. Добавился авиагоризонт АГП-1, гирополукомпас (прибор для определения углов рыскания и поворота вокруг вертикальной оси), коллиматорный прицел ПБП-1 с подсветкой, установленный сверху на фюзеляже перед плексигласовым стеклом, на которое нанесена красная курсовая черта, позволяющий пилоту целиться при пикировании для бомбометания и стрельбе из курсовых пулеметов, и ПБЛ-1 для сброса бомб в горизонтальном полете. У штурмана дневной оптический прицел ОПБ-1М и ночной коллиматорный НКБП-3. СПУФ-3 обеспечивает хорошую внутренняя связь и довольно паршивую с вышкой и самолетами рядом. Четыре режима: СЛ (слушаю), ГВ (говорю), РС (радиостанция) и РК (радиополукомпас). У стрелка-радиста дополнительно длинноволновая станция РСБ-бис. Поскольку его в этом полете не будет, связи тоже, ларингофон я снял. Он шею натирает даже через шарфик.
Я застегиваю поясной и плечевые ремни единым замком на груди, жестом показываю механику, что к взлету готов. Мотористы убирают «башмаки» из-под колес. На вышке горит зеленый огонь — взлет разрешен. Поехали.
Первый полет — как объездка жеребца. Он чувствует, что сейчас будет что-то неприятное, норовит съехать вправо с бетонной взлетной полосы, припорошенной снегом. Я не даю это сделать, подгоняю. Легко отрываемся от земли. Убираю шасси, набираю высоту, пронзаю слой густых облаков высотой метров четыреста. Выше светит солнце, но становится холоднее, потому что сквозит из всех щелей. Делаю разворот с креном шестьдесят градусов, как рекомендуют для этих самолетов, потом в обратную сторону под восемьдесят, и норовистый «Пе-2» начинает заваливаться «на лопатки». Даю ему сделать полный оборот, после чего закручивая в обратную сторону, удержав. Отрабатываю свою «воздушную кату». Машина очень маневренная, послушная, чуткая, резкая, как бы «прыгает» влево-вправо, даже лучше, чем «И-16». Здесь, выше облаков, меня никто не видит, иначе бы получил по самое не балуй. Фигуры высшего пилотажа вне боя запрещены.
После чего пикирую под углом семьдесят градусов, разгоняясь до семисот двадцати километров в час. От перегрузки начинают закрываться глаза. Выскакиваю из облаков правее аэродрома, сравнительно легко выхожу из пике на высоте метров шестьсот, делаю круг влево под углом восемьдесят градусов (кто в теме — оценит), выпускаю шасси и захожу на посадку раза в два быстрее, чем на «УТ-2». Самолет мягко касается земли. Я отпускаю штурвал — и норовистая «Пешка» сразу подскакивает, намериваясь взлететь. «Придавливаю» ее к полосе и начинаю тормозить сперва потихоньку, хотя качусь слишком быстро, могу выскочить за пределы поля, потом, по мере падения скорости, плавно усиливаю и в итоге нормально подъезжаю к своему месту на стоянке. Выбравшись из кабины и спрыгнув на бетон, похлопал бомбардировщик по фюзеляжу, как хозяин по крупу справного жеребца. Теперь я знаю его, а он меня.
— Замечаний нет, — сказал я подошедшему механику-сержанту Гвоздеву, который смотрит на меня с восхищением, после чего написал это же в специальной форме.
После каждого полета надо заполнять ее, указывая неисправности, а механик пишет об устранении их. Перед следующим вылетом надо проверить, так ли это.
Пока писал, к нам подошел командир Второй эскадрильи Шикторов.
Я козырнул и доложил:
— Товарищ капитан, сержант Изюмов учебный полет закончил! Происшествий не случилось!
— Даже странно, что ничего случилось. Представляю, что ты вытворял выше облаков, — мрачно прокомментировал он. — При твоем скромном налете результат отличный. Будешь на правом пеленге в правом звене.
В каждой из двух эскадрилий полка по девять самолетов, которые при совместном боевом вылете строятся большим клином (два пеленга в обе стороны), состоящим из трех меленьких: впереди звено командира и сзади по бокам два других. Самые уязвимые места такого построения — левый пеленг в левом звене и правый — в правом. Туда назначают самых опытных или ненужных. Сейчас два «Пе-2» из трех в ремонте. Оба побились при посадке после учебного полета. Вот и думаю, мне сделали комплимент или решили избавиться от последней «двушки»?
